"Шоферить" ей пришлось недолго — уже в 1942 году номер восстановили, правда, не в ЦПКиО, а в московском цирке. Сохранился даже приказ 1944 года о премировании передовиков советского цирка — за выдающийся вклад в создание новых номеров артист Смирнов получил три тысячи рублей, а артистка Андросова — тысячу.
В середине 50-х Смирнов ушел из номера, и дальнейшая его судьба до сих пор не известна. Поговаривали, его уход был связан с тем, что его родная сестра Антонина была женой министра государственной безопасности СССР В.С. Абакумова, расстрелянного в 1954 году. Таля же делала номер «Мотогонки по вертикальной стене» до 1967 года.
Если вы забыли год рождения, я напомню — седло знаменитого на всю Москву красного «Индиан-Скаута» было ее рабочим местом до 50-летнего возраста.
Факт четвертый: В послевоенной Москве эффектная мотогонщица, чье происхождение, если честно, было секретом Полишинеля, была очень популярна и носила прозвище "Королева Арбата". Писатели и поэты наперебой посвящали ей свои строки. Напоминанием о мимолетном романе с Александром Галичем осталось стихотворение, написанное на прощание поэтом на форзаце томика ахматовских "Четок":
Буду ждать привета, слова, вести,
Где бы жить теперь ни довелось.
Если уж нельзя быть вместе, вместе,
Будем хоть, покуда, вместе-врозь!
Ну а там — кто знает!
К счастью на дом
Нам за жизнь не присылают счёт!
Может, мы ещё и будем рядом.
Всё, как кем-то сказано, течёт!
И ведь должен, должен быть порядок
Чувствам, судьбам, времени предел…
Этот август…как он пролетел!
Как он был почти безбожно краток?!
Это про нее писал Вознесенский:
Заворачивая, манежа,
Свищет женщина по манежу!
Краги -
красные, как клешни.
Губы крашеные — грешны.
Мчит торпедой горизонтальною,
Хризантему заткнув за талию!
Ангел атомный, амазонка!
Щеки вдавлены, как воронка.
Мотоцикл над головой
Электрическою пилой…
За "губы крашенные — грешны" Наталья, кстати, всерьез обиделась на популярнейшего тогда поэта. До самой старости она гордилась тем, что никогда в жизни не красила губ — в этом просто не было необходимости.
Юрий Нагибин сравнивал их знакомство с тем, «как будто цветы внесли под звуки тарантеллы в убогую квартиренку. Она наполнилась благоуханьем, светом, звенью молодой великолепной жизни». Позже писатель посвятит "королеве Арбата" главу в книге «Маргарет Тэтчер»: «Бедная Наташа, как же мурыжила и била ее жизнь, через какие бездны таскала! По тонкой коже каленым железом…».
В 50-е Наталья Андросова вышла замуж за овдовевшего кинорежиссера Николая Досталя, режиссера знаковых тогда фильмов "Мы с вами где-то встречались" и "Дело «пестрых»". Но не сложилось — через несколько лет муж трагически погиб на съемках фильма "Все начинается с дороги". Больше замуж она не выходила, а с пасынками — будущими продюсером Владимиром Досталем и режиссером Николаем Досталем — на всю жизнь сохранила прекрасные отношения. Именно они занимались ее переездом, когда в 70-е расселяли арбатские подвалы.
Факт пятый: На пенсии бывшая мотогонщица тихо жила в обычной панельной многоэтажке у метро «Молодежная». Ну как — "бывшая"? Мастер спорта СССР по мотоспорту Наталья Андросова судила соревнования до 70-ти лет, пока ноги не отказали — сказались многочисленные травмы и переломы.
Еще в 60-е, когда об известной мотогонщице много писала советская пресса, с ней по неофициальным каналам связались неожиданная родственница — "тамошняя" вдова отца, сообщившая о его смерти во французском городе Грас, что в Приморских Альпах, и месте его захоронения на кладбище в Ницце.
Казалось, более бесполезных сведений трудно было и придумать, но, как сказал классик, в России надо жить долго. Таля (до конца дней она резко пресекала все попытки называть ее по имени-отчеству) дожила до новых времен, и вот тогда, когда о ней опять начала, захлебываясь, писать пресса, некий меценат предложил оплатить ей и сопровождающему поездку во Францию на могилу отца.
Несмотря на 80-летний возраст и инвалидную коляску, она не колебалась ни минуты — едем.
Вернувшись, она еще приняла приглашение Правительства России присутствовать 17 июля 1998 года на перезахоронении останков императора Николая II и его семьи в Санкт-Петербурге.
Наталья Николаевна Андросова, она же светлейшая княжна Романовская-Искандер умерла 25 июля 1999 года и была погребена на Ваганьковском кладбище, рядом с матерью и братом.
С ее смертью пресекся род Искандеров — единственная ветвь романовской семьи, никогда не покидавшая Родину.
Нет, и не под чуждым небосводом,
И не под защитой чуждых крыл…
Глава 22. "Лейтенантская проза" — поминать и помнить
«Поколение лейтенантов» в нашей литературе — случай особый.
Они были очень разными, эти писатели, и общего у них было всего ничего: талант, время рождения — двадцатые годы двадцатого века — да начало биографии. Первые три строчки у каждого ровно те же, что и у всех остальных: детство, школа, фронт.
То, что потом называли «лейтенантской прозой», случилось после войны, в конце 50-х, и это было действительно неожиданно:
О войне в нашей литературе, естественно, писали и раньше, но так о войне не писал никто.
Судя по всему, как ни старайся, но война, наблюдаемая с корпункта и война, увиденная из окопа, — это разные войны. И вот эту "окопную войну" невозможно ни понять, ни рассказать фронтовому корреспонденту, будь он хоть трижды талантлив, как Константин Симонов или Андрей Платонов.
А все авторы "лейтенантской прозы", действительно очень разные, были едины еще в одном — все они прошли войну не «с лейкой и блокнотом», а вытянули ее, как тяжелую работу, на своей спине «ваньками-взводными», а то и, как Виктор Астафьев, рядовыми солдатами.
И у них была своя «окопная правда» — вполне официальный термин, между прочим.
Именно этим жупелом их и долбали поначалу критики: как так, что это за война — без красивого геройства, без масштабных операций, без мудрого руководства, без «танки наши быстры»?
Что это за война — некрасивая, неправильная, в жидкой грязи, вшах, стылой ледяной воде и с дракой насмерть не из геройских побуждений, а потому что так надо и без этого не обойтись?
Это была война не доблести, подвигов и славы, а тяжелая, часто неподъемная, на пределе человеческих сил работа.
Так случилось, что война стала главным в их долгой по большей части жизни — они просто мало что кроме нее знали. Григорий Бакланов, например, до того как возглавил в годы перестройки журнал «Знамя», никогда и никем не работал — сперва был солдатом, а потом все время писателем.
Жизнь у «поколения лейтенантов», как уже говорилось, получилось долгой и непростой. Период конца 50-х — начала 60-х, когда они делали свою «окопную прозу» и вместе отбивались от нападок и критики, закончился довольно быстро.
Их признали, возвеличили, они стали прижизненными классиками.
Затхлость, мертвечина и официоз начала 80-х вообще очень сильно по ним проехались — начались игры в статусность, дрязги, склоки и прочие неприглядные вещи. Поссорились даже лучшие друзья — однокашники по Литературному институту Бондарев и Бакланов.
Они действительно были разными и разошлись очень скоро.
Кто-то осел в Москве, кто-то жил у себя на родине. Одни, как Юрий Бондарев, начали делать писательскую карьеру и стали "литературными маршалами".
С другими, как с Виктором Курочкиным, особо не церемонились — дико избили в милиции по пьяному делу, отчего писатель получил инсульт, от которого так толком и не оправился и умер в 52 года.
Третьи, как Евгений Носов, всю жизнь за вычетом войны тихо прожили в родном Курске, ни в телевизор, ни в народные трибуны не стремясь.
Не менее разными оказались и их воззрения. Юрий Бондарев еще в советские годы, в фильме «Освобождение», для которого он писал сценарий, начал «ползучую реабилитацию» Верховного Главнокомандующего и впоследствии стал ярым сталинистом, а Василь Быков, к примеру, — не менее истовым либералом.
Перестройка развела их окончательно:
Кто-то писал невозможные, с точки зрения других, вещи (роман «Прокляты и убиты» Виктору Астафьеву так и не простили ни Бондарев, ни Бакланов, ни даже лучший друг Евгений Носов), кто-то в 1993-м подписывал «Письмо 42» более известное как «Раздавите гадину», кто-то — «Слово к народу» в 1991-м.
Все это, впрочем, уже прошлое.
Время уравняло всех — даже не "девяностые", а "нулевые. Нет, конечно, кто-то из «лейтенантов» ушел раньше — умер от опухоли мозга еще в 1975 году, как обессмертивших «кремлевских курсантов» Константин Воробьев, или не пережил крушения прежнего мира, как Вячеслав Кондратьев, застрелившийся в 1993-м.
Но с большинством из «поколения лейтенантов» мы простились именно в нулевых: в 2001-м ушел Виктор Астафьев, в 2002-м — Евгений Носов, в 2003-м — Василь Быков и Владимир Богомолов. За неделю до окончания этого десятилетия умер Григорий Бакланов.
«Поколение лейтенантов» практически кончилось, остался последний, может быть, самый известный из этой когорты — 95-летний Юрий Бондарев.
Да, они по-разному жили, по-разному думали, и, наверное, каждому из них можно предъявить массу претензий.
Вот только судить их точно не нам. Нам их поминать и помнить. Всех — любимых и нелюбимых, перечитываемых и забытых, «правильных» и «неправильных».
Пусть даже не как писателей, ради бога, но как людей.
Подвиг фронтовиков действительно заболтали суетным каждодневным поминанием, завалили пафосом, замазали лаком и глянцем и практически не оставили от него ничего живого — одна позолота. Да и сами они в этом поучаствовали, чего уж там.