«Я стараюсь ездить с концертами в разные точки нашей огромной Родины для того, чтобы успеть отдать людям своё сердце, свои песни. Я никогда не отказываюсь выступать для инвалидов, ветеранов, детей, молодёжи. Если у организаторов таких концертов нет денег, я выступаю бесплатно, для меня это не имеет никакого значения.
Меня упрекают и даже ругают за то, что я соглашаюсь работать бесплатно, ведь сейчас ни один даже совсем безголосый певец и пальцем не шевельнёт, пока ему не заплатят.
Меня часто спрашивают: «Сколько вы стоите?» Я всё время удивляюсь этой фразе и не могу, да и не хочу к ней привыкать. Поэтому неизменно отвечаю: «Нисколько не стою». Тогда люди порой раздражённо говорят: «Хорошо. Сколько стоят ваши песни?» Ну что за дикость? Как могут песни или я сама чего-то стоить? Это же бесценно. И я сама, и мои песни даны Богом для людей. Цену имеет лишь мой труд».
Вообще, достоинство — это, пожалуй, ключевое слово для понимания творчества Валентины Васильевны.
Даже когда начался обратный процесс и пошла обвальная мода на советское ретро, она, в отличие от многих своих коллег, устояла и не бросилась в суетливую погоню за вторым шансом. Не замелькала на всяких концертах типа «солянка сборная», мы так и не увидели ее в телевизионных ретро-конкурсах и прочем любимом отечественной культурой балагане. Жила так же, как всегда. И при этом — никогда не жаловалась и ни о чем не жалела:
«Песня не может быть русской или советской.
Не бывает песни, привязанной к строю. Хорошая песня для всех, и её нельзя называть русской или советской. Я не пела песен-лозунгов. Я никогда никому не служила. Я пела человеческие песни».
Работой она жила всегда. Даже когда врачи поставили ей страшный диагноз, она все равно продолжала выступать. В середине февраля на концерте в белорусском Могилеве певице стала плохо. После срочной госпитализации выяснилось, что болезнь дала рецидив с метастазами.
Ушла Валентина Толкунова так же, как жила — очень достойно. И лучшей эпитафией ей стала одна из ее последних песен — «Уходя, ничего не берите из прошлого».
Глава 26. Долгая жизнь Ёдзи Ямады, или О поденщине и сериальщине, убивающих таланты
Когда-то мне на глаза попался один очень любопытный опрос. Японцам задавали весьма правильный, на мой взгляд, вопрос: «Какой фильм, на ваш взгляд, лучше всего поможет иностранцам понять обычных японцев?».
Знаете, кто победил?
Всех просто разорвали фильмы Ёдзи Ямады «Мужчине живется трудно»: они более чем вдвое опередили и Куросаву, и Миядзаки, и прочих титанов японского кино.
Не знаю, как вы, а я об этом фильме услышал впервые. Начал рыть информацию и уже через пять минут понял, что «Мужчине живется трудно» — это не просто фильм, а социальный феномен.
В 1969 году малоизвестная студия «Сетику», которую, казалось, уже ничто не могло спасти от банкротства, приняла в работу фильм малоизвестного же режиссера Ёдзи Ямада по его собственному сценарию. Комедия об изрядном раздолбае по имени Тора-сан, который возвращается в свой родной район после почти 20-летнего отсутствия, имела такой бешеный успех, что студия немедленно озадачивает Ямаду снимать второй фильм.
Режиссер настолько не придавал этому значения, что даже не стал придумывать второму фильму названия, обозвав сиквел «Мужчине живется трудно: Продолжение». Два этих фильма отложили банкротство студии на неопределенный срок и позволили неплохо заработать.
Угадайте, сколько фильмов в итоге снял режиссер? А вот и нет. Сорок восемь. Сорок восемь!!!
Ямада каждый год снимал один-два фильма о Торе-сан, и все они проходили в прокате с каким-то безумным успехом. Это продолжалось тридцать лет (ЫЫЫЫ!) и закончилось все только в 1995 году, когда умер бессменный исполнитель главной роли Киеси Ацуми. Только тогда освободившийся от вечной, казалось, барщины Ямада, которому было уже под семьдесят, смог, наконец, переключиться на другую тематику.
И тут случилось еще одно чудо — отпущенный из рабства режиссер-пенсионер обрел второе дыхание и начал снимать фильмы, которые нашумели уже не на всю Японию, а на весь мир.
Достаточно вспомнить так называемую «самурайскую трилогию»: «Сумеречный самурай», «Скрытый клинок» и «Любовь и честь», потрясшие и фестивальные жюри, и мировой прокат. Практически каждый новый фильм старца отправлялся представлять Японию в Берлин, Канны, Венецию — вот это всё.
Ну а Тори-сану в Японии поставили памятник. Фильмы о нем попали в Книгу рекордов Гиннеса как самый длинный цикл фильмов в истории кино и пребывали там до недавнего времени, пока не были вытеснены с этой позиции китайскими фильмами про Вон Фэй-хуна.
В общем, уже не очень понятно, кто же должен изучать этот феномен, киноведы или социологи.
Кстати, а как бы вы ответили на вопрос «Какой фильм, на ваш взгляд, лучше всего поможет иностранцам понять обычных россиян?».
Глава 27. Самый знаменитый клан бастардов в Российской империи
Бастарды Перовские были если не самым могущественным, то уж точно самым знаменитым незаконнорожденным кланом Российской империи.
Во-первых, бастардов Перовских было много. Их папенька, всесильный граф Алексей Разумовский прожил с их маменькой, мещанкой Марией Соболевской, в гражданском, как бы сегодня сказали, браке более 35 лет. И произвел десять детей, получивших специально для них придуманную фамилию «Перовские».
Во-вторых, все бастарды Перовские оказались ужасно деятельные — не зря их родовым девизом была фраза «Не слыть, а быть».
Пожалуй, нет такой области, где бы не отметились «внезапные графья» или их потомки. Перовские были министрами внутренних дел и цареубийцами, губернаторами Санкт-Петербурга и феодосийскими градоначальниками.
Они вели Большую Игру с Англией из-за Средней Азии и писали книжку «Ребята и зверята», были генеральными консулами в Генуе и поликаторжанами, создавали Российское историческое общество и разводили лес в Казахстане.
Один представитель фамилии придумал сказку «Черная курица», а четверо других — величайшего русского философа, автора афоризма «Единожды солгавши, кто тебе поверит?».
От бастардов Перовских остались цветущий кустарник перовския, фраза «Земля богата наша, порядка только нет», название московского района Перово, обозванного в честь их когда-то подмосковной усадьбы и минерал перовскит, впервые найденный на Урале.
При этом пробились Перовские практически самостоятельно, графу Разумовскому, по большому счету, на потомство было наплевать. Как точно написал кто-то из современников, "растения он любил больше, чем детей".
Просто Перовские были настоящим кланом, они друг за друга натурально горло рвали, и с этой семейкой все предпочитали не связываться. Василия, если не путаю, кто-то из ехидных аристократов отрекомендовал как «человека без предков, но с кучей родственников и необоримыми связями при дворе».
Любопытно, что при этом у всесильного графа Разумовского были и законные дети — от Варвары Петровны Шереметьевой, бывшей до замужества одной из богатейших невест России. И Разумовских было пусть и меньше, чем Перовских, но тоже немало — пятеро.
Но практически никакого следа в истории России они не оставили.
Вот что значит свежая кровь.
Глава 28. … но так и не поймал
Уже почти десять лет как умер Дмитрий Горчев.
Нынешняя молодежь уже и не знает — кто это такой.
Ну и как им теперь объяснить — кто это такой? Писатель, художник и блогер-тысячник, который писал короткие рассказы и матерился? Все так, вот только о книгах его не зависающие на полдня в сети люди практически не слышали, картин осталось до обидного мало, а блогерство вообще по нынешним временам больше похоже на оскорбление, чем на определение.
Все это совершенно неудивительно: Горчев вообще формально был записным лузером.
Жил на каких-то выселках в псковских лесах — ни денег, ни работы, ни громкой славы, ни официального признания. А если и выбирался куда в столицы — во всякие истории постоянно влипал, менты его вечно винтили с его синим казахстанским паспортом, безошибочно выхватывая наметанным взглядом в любой толпе.
Другие чудики хоть пиарить себя умеют: вон, сегодняшние юродивые от современного искусства в какие валютные тыщи свою дурь конвертировали. А у этого? Книжки печатали карликовыми тиражами, картины, кажись, вообще не выставлялись, а пиком известности Горчева стало появление минут на сорок в телевизоре, в давно закрытой программе «Школе злословия».
Всего и счастья было — блог в ЖЖ и двенадцать с половиной тысяч читателей.
Смешная по нынешним инстаграммным временам цифра.
Тем не менее это, пожалуй, одна из самых серьезных потерь, понесенных нашей культурой за последнее время.
Почему? Как бы это объяснить…
Не получается. Писать о Горчеве очень трудно: все время комплексуешь, сколь беспомощны твои попытки сказать что-то важное. Дмитрий Анатольевич вообще был из породы авторов, причиняющих собратьям по перу неисчислимые муки. Вот смотришь на его текст — и рыдать хочется. От бессилия собственного. Если не дурак — понимаешь, что можно годами шлепать по клавишам, прочесть тонны умных книг, да не просто прочесть, а осознать, честно переварить — а так ты все равно не напишешь ни-ког-да. Ну не дано, не только тебе — никому.
Защищено от копирования: имитировать стиль можно, воспроизвести суть — никогда.
Да, Горчев был из вымершего ныне вида умных блогеров. Да, он был не только умным, но и талантливым, и обладал невероятным чувством слова. Казалось, что под его строгим взглядом из-под вечных очков слова — эти своевольные и бестолковые писательские мучители — мгновенно притихают и сами дисциплинированно выстраиваются в идеальную цепочку, и даже матерщина была в его текстах на диво органична. Да, он не только умел хорошо говорить, но и, в отличие от большинства своих коллег, действительно имел за душой что сказать. Но главная ценность Горчева все-таки не в этом.