За столом, мирно положив голову рядом с тарелкой, со счастливой улыбкой посапывал ответственный работник обкома партии.
Дело к двенадцати ночи.
С трудом разогнав не на шутку раздухарившихся заместителей и коллег по работе, заботливо отправив Николая Сергеевича с секретарём парткома в гостиницу, директор устало присел на кресло.
– Ну, наделали делов. Завтра придётся расхлёбывать…
Наутро, с больной головой, Геннадий Павлович собрал участников вчерашнего мероприятия.
– Пётр Петрович, как там наш Николай Сергеевич?
– Да нормально, пивком с утречка отпоил его и отправил. Всё спрашивал, не допустил ли он чего лишнего.
– Ишь ты, хорошо расслабился, видать. Ну, а где этот ловелас Соловьёв? Он что же, забыл, как его жена в прошлом году жаловалась на его приключения? Ишь, любовник. Раздухарился на старости лет.
Однако эти слова упрёка прозвучали с некой завистью.
– Так нет его ещё. Подойдёт чуть позднее.
– Прянев, что за очки на носу? Сними. Боже мой, это что же за бланш у тебя под глазом? Ты с кем воевал? А у Кузьмича нет, случаем, синяка? Нет? Ну, слава Всевышнему.
– Один Матвеич в форме. Молодец.
Директор встал. Всё то, с чего он начал разговор, было лаской. Предстоял разнос. Подчинённые, понурив лица и вытянувшись в струнку, слушали речь директора. При всей интеллигентности Геннадия Павловича, говорить по-взрослому он ой как умел. Самые мягкие слова, сказанные им товарищам по вчерашнему застолью, были, простите за грубость, «идиоты» и «мудаки», ещё раз пардон. Дальше всё было «пи-пи-пи»…
– Так-то вы партийные решения выполняете? Пи-пи-пи… На кого я могу положиться? Пи-пи-пи… С кем я работаю?! Уйду! Уйду к чёртовой матери!
Уф. Директор сел за стол. Помолчал.
– Ну, что надулись, до обеда дотянете? Матвеич, баньку к часу подготовь, пойдём, продолжим дискуссию по борьбе с пьянством. Да пивка не забудь. Всё. Уйдите все с глаз долой.
Повеселев, мужики как-то разом повернувшись, задевая друг друга, рванули к двери.
Пронесло…
Геннадий Петрович задумался. Вот незадача, сам организовал пьянку, своими собственными руками напоил подчинённых, а они в благодарность передрались. Один вон спьяну за титьками погнался. Где он там болтается?
Вот так, своими собственными руками, организовал борьбу с пьянством, борьбу со спиртным. И как? Путём непосредственного уничтожения водки и коньяка за столом?
Поделом тебе, дурак старый, умнее будешь.
Он поднялся, потянулся.
Ладно, всё. Забыли.
Пройдено.
Пойдём в баньку.
Жестокая шутка
Вот Вы в туалете, пардон, после того, как оправились, что делаете?
Правильно, и я так же. И, кстати, все так делают.
Надо же убедиться, что вы не просто так зашли в это помещение.
Значит, что?
Значит, вы обязательно посмотрите в унитаз.
Что это?
Это – безусловный рефлекс.
И вы уверены, что есть ещё и условный?
Конечно.
Мой приятель любил шутить: «В обед садишься за стол – правая рука к рюмке тянется». Так вот, это – условный, то есть выработанный рефлекс.
А вот посмотреть, очистился ли ты в туалете – это веками выработанное в человеке, и, конечно, вполне естественное рефлекторное движение.
А теперь к теме.
Давно это было – дедов рассказ.
История не уникальна, о подобных проказах, повествовали не единожды. Но та шутка, как свидетельствовал дед, была весьма злой, жестокой и имела неприятные последствия для всех участников происшедшего.
Всех, кроме моего дедули.
Повезло мужику.
Итак, к рассказу.
Декабрь тысяча девятьсот тридцать шестого года, железнодорожная станция Новосибирск-2 Омской железной дороги. На этой станции её маленьким и почти незаметным винтиком трудился мой дедушка, Алексей Гаврилович.
Работа у него была не такая уж и сложная.
Путевой обходчик.
По совместительству он ещё и стрелочником выходил, если кто из рабочих заболел или запил. Дело своё он знал туго. Не пьянствовал, не опаздывал на службу. Одним словом, работал честно и добросовестно.
В тот день было снежно и холодно. Сибирские морозы в те времена были не в радость, минус тридцать и более градусов – это, так сказать, дежурный вариант, а тогда было под сорок. Да ещё метель.
На станции замерло несколько составов, в том числе шесть пассажирских.
Всё замело, и ничего было не видать, а потому деда со стрелок сняли – пути чистили дополнительные бригады – и поставили на проверку ходовой части вагонов.
Дело привычное. Обойти и обстучать колёса, осмотреть буксы. Чего уж проще?
Поезд «Москва-Чита», «дальнобойный», как его дед называл, стоял на крайних от станции путях.
Зимний вечер, темень.
Алексей Гаврилович, обходя состав от вагона к вагону, увидел тень, спустившуюся со ступенек одного из вагонов.
Тень вышла, потопталась, отошла чуть в сторонку, метров с десяток вдоль вагона, и замерла.
Дед так же притих.
Присел.
Скорее всего, хотя и было видно очень смутно, но это была женщина, причём в огромной шубе.
Тень присела и принялась приподнимать края шубы.
Ясно. Оправиться вышла.
Стыдливая.
Там, в вагоне, в общем-то, был туалет, но он не всегда работал, тем более на стоянке, а к станции бежать далеко и опасно, вдруг поезд тронется. Вот трагедия будет.
Тень покачавшись, замерла.
Ну, да, сейчас облегчится!
Что же, поможем.
Гаврилыч осмотрелся. В двух шагах от него лежала широкая лопата для уборки снега. Там же были лом, веники и ещё кое-какой уборочный инвентарь.
Дед мгновенно схватил лопату в руки и тихонечко внёс её под шубу.
Тень насторожилась.
Дед тоже замер.
Уф! Не заметила.
Сидеть в напряжении обоим – и женщине, и обходчику – было непросто.
Женщина хотела бы осмотреться, но не могла, огромная шуба и шерстяной платок полностью закрывали обзор. К тому же она была занята своими внутренними ощущениями, сами понимаете какими…
А дед боялся даже скрипнуть.
В душе он давился от смеха, понимая, что реакция женщины на…, ну, пардон, если она посмотрит на место, где должны лежать её испражнения (опять пардон), будет, мягко говоря, неадекватной.
Тень зашевелилась.
Всё. Надо убирать лопату.
Лопата потяжелела, дед это почувствовал и быстренько так выкинул её подальше. Сам тоже ретировался, но не очень далеко. Хотелось бы видеть реакцию дамы.
Как он и ожидал, реакция последовала и была чисто женской.
Что значит женской? Да очень просто. Мужик бы, не увидев своего добра, просто плюнул бы и ушёл.
А дама? Нет…
Она осмотрелась. По кругу прошлась. И если бы в этот момент поезд уходил, такая мелочь ею не была бы замечена.
Осмотревшись, сняла и перетряхнула шубу, да не один раз. Постояла. Вновь сняла шубейку, вновь перетряхнула.
Дед уж замёрз и, если бы не обогревающий и душивший его какой-то дикий хохот, он и остался бы здесь ледяной статуей.
Шуба медленно и неуверенно двинулась к вагону.
Уф…
Тут уж Гаврилыч понял, что он действительно превращается в ледышку.
Холодно, ужас!
Тень зашла в вагон.
Алексей Гаврилович, попрыгав на месте, чтобы хотя бы чуток согреться, метнулся к вагону.
Проводником в смене был его знакомый, Степан Матвеевич.
Чай нашёлся.
Железнодорожники отогрелись живительной влагой. Разговорились.
– А ты знаешь…
Дальше шёл рассказ о происшедшем. Друзья хохотали и просто валились от смеха.
– Матвеич, ну, я пошёл, домой надо бы поспеть, совсем темно и холодно становится.
Друзья распрощались.
Но «железка» – это такое место, где повеселиться готов каждый. Скучно здесь бывает, а вот ежели повеселиться, так это от души…
Поезд тронулся, не прошло и двух часов.
Степан Матвеич пошёл по вагону.
Стоп!
Вот она, шубка. Правда, теперь уже просто накинута на плечи миловидной женщины.
– Кто чайку? Чаёк, прошу. Кто желает, пожалте…
В плацкарте, где обосновалась дама, сидело восемь человек. Тесновато, конечно.
– Послушайте, – закинул пробный шар Матвеич, – а что у вас здесь так воняет? А?
Народ зашевелился, стал оглядываться. Смотрят друг на друга. Женщина сорвалась и с извинениями протиснулась к тамбуру.
Что уж она там делала, проводник не видел, но понимал – шубу трясёт.
Ухмыльнувшись, Матвеич вернулся в своё купе.
Поезд весело бежал по сибирским просторам. Ехать было ещё трое суток.
Друзья, не буду вас чрезмерно утомлять.
Матвеич к плацкарте подходил ещё не раз, и своих корешей – проводников соседних вагонов – он туда так же посылал, как на работу.
А что у вас здесь так воняет, а?
Веселились они…
Ну, может, по-доброму, как они считали. А может, не от большого ума, что наиболее вероятно. Но веселились от души.
Реакция женщины всегда была одна и та же. Бегом из плацкарты и в тамбур. А в тамбуре – бой шубе.
Уже в Чите пришлось «скорую» даме вызвать. С сердцем проблемы.
И что вы думаете, на этом всё завершилось?
Да что вы!
Дама такой серьёзной оказалась и вредной, что, оправившись после больнички, решила разобраться с проводниками.
Подослала к ним доверенного человека и с его помощью выяснила, как над ней подшутили. Стоило это недорого, пару бутылей спирта, но дело того стоило.
У дамы в милиции сидел большой друг. Друг этот и отправил на нары двух проводников, по пять лет каждому.
А уж по какой статье – дед не рассказывал, тогда загреметь на пару лет было не проблема.
Про деда ни при разбирательстве, ни в суде и слова не было сказано.
Повезло?
Как бы не так.
Баба ушлая была, стыда боялась. А вдруг засмеют?
Не хотела она позора.
Дед о последствиях своей шутки узнал лишь спустя полгода. Год ещё ходил с оглядкой.
А что, если и его заметут?
Пронесло.
Вот такая история. Дед о ней особо не распространялся, а уж рассказывая мне, – было ему в ту пору под восемьдесят, – говорил: «Злая шутка была, жестокая шутка, нельзя так с людьми, нельзя».