То, что было дальше, было как сон. Трибуны, ярким пятном фашистские знамена у Мавзолея, сам Мавзолей. Мне показалось, что я увидел Его. Того самого, на которого, как на икону, смотрела и молилась долгие годы вся страна. Сталина. Хотя что там можно было увидеть? Для нас Парад длился всего две минуты.
Две!!! Но какие. Я их не забуду никогда, эти две минуты. Память о тех мгновениях и какой-то особый восторг живы, они со мной. Для меня это был один из счастливейших дней в жизни.
Да, почти шестьдесят лет минуло, как одно мгновение. Вот и вся жизнь так, как одно мгновение…»
Раздался телефонный звонок. По его звуку понятно было – межгород. Саша, наверное.
«Сынок, здравствуй. Что-то ты неделю молчал, не звонил. Знаешь, я ведь скучаю. Не смог в январе приехать, так на двадцать третье приезжай».
Они поговорили о домашних делах, о Сашиных дочерях, о внуках. О погоде, о настроении, о здоровье. Договорились встретиться на День Защитника Отечества, двадцать третьего февраля.
Разве по телефону наговоришься? Вот когда сын приезжает, это два дня только одних разговоров. Причём в этом оба ненасытны. О доме, о детишках, об армии, о друзьях, о международных делах, о разном. Оба изголодались по взаимному общению. Оба понимали друг друга.
Это как праздник.
А когда уезжал Саня, его любимая шутка:
– А поговорить?
Поговорить, конечно, есть о чём. Опять в госпитале лежал, опять с сердцем проблемы. В мамку пошёл, слабоват телом. С другой стороны, понять можно. С двадцати трёх лет во власти. Постоянная ответственность за людей, за службу. Переезды, смена обстановки. Украина, Литва, Иркутск, Москва, Псковская область. Да ещё эта перестройка, чтоб ей неладно было. Вот и сдал малость. Но ничего, шутит, бодрится. Молодец. Ладно, приедет, поговорим.
Начинало темнеть. Зимой уже в четыре часа вечера дома полумрак. Включил свет.
Ну что, пойдём на кухню. Надо бы пообедать. Наверно, супчик съем, и достаточно. Куриный. Дочка принесла. Эх, что бы я без неё делал. Постирает и погладит. Приходит часто. Приготовит поесть. Молодец. У неё своих два мужика. Но ничего, справляется. Молодец.
Разогрел в микроволновке суп. С видимым усилием съел несколько ложек. Разогрел чайник. С печеньицем попил чайку. Всё.
Перешёл в комнату. Сел в кресло. Закрыл глаза.
Передохнем.
Опять воспоминания.
«Гомель. Друзья, товарищи. Немного их было, но это действительно были настоящие друзья.
Семён Иванович Александров. Сколько же мы с ним знакомы? С шестьдесят третьего года. Да, более сорока лет. Сыновей в один год отправили в военное училище. Вместе радовались их успехам. Переживали вместе за дочерей, мою Татьянку и его Любочку. Все праздники вместе. Горевали, похоронив жён, тоже вместе. И особенно сблизились после смерти его жены Раисы Ивановны и сына Жени.
Похоронил я своего друга.
Ушли из жизни друзья и сослуживцы, Василий Васильевич Босовиков. Николай Зубарев, Сахновы. Один-одинёшенек остался в городе, который на долгие годы стал родным, где прожила семья сорок лет, почти половину моей жизни. Тяжело было уезжать, но и оставаться было значительно тяжелее. Один. Дети живут своей жизнью. Друзья ушли из жизни. Похоронил Елену Ивановну. Пришлось уехать».
Он медленно поднялся из кресла. Какая-то предательская слабость во всём теле. И перед глазами всё плывёт.
Потянулся рукой к телефону, набрал номер дочери:
– Танечка, доченька, плохо мне что-то, вызови «скорую».
– Папочка, всё сделаю, я сейчас прибегу к тебе. Ты только дверь открой. Сможешь? Всё, я звоню.
Через десять минут приехала «скорая помощь». Шумно вошла крепкая женщина лет сорока:
– Ну, что случилось? Не вставайте, не вставайте. Померяем давление. Плохо. А что принимали? Как утром себя чувствовали?
Дежурные вопросы. Врач и сама на них ответы знает, уже не впервые по его адресу приезжает. Зачастила «неотложка» к нему в последнее время.
Худо, особенно по вечерам. Уже не только рука, всё тело справа трясётся. Давление запредельное. Аппетита нет. Настроение паршивое. Единственное, что остаётся – к врачам обращаться. А что делать? В больницу не берут, лежал уже, и не один раз. Не лечат там. Что толку там лежать, поесть и дома можно, вкуснее хоть будет. Дома и кровать своя, всё лучше, удобнее и привычнее.
Врач поликлиники тоже, хоть и приходит регулярно, но посоветовать толком ничего не может, да и лекарств от этой трясучей болячки подходящих нет.
Они все как оценивают? Возраст, года его прошли.
Не жилец. Уже старик, не жилец.
Но почему именно его эта трясучка ест и ест, почему именно его? Да, восемьдесят четыре уже, летом восемьдесят пять будет. Память хорошая. Ноги, руки, голова – всё цело. Так неужто нет лекарств, вылечить человека?
Дочка пришла.
– Здравствуй, Танечка. Вот, пришлось опять врачей побеспокоить. Проходи, проходи.
Врач сделала укол, что-то советовала принять из лекарств, что-то завтра купить в аптеке. Надо завтра и врача на дом вызвать.
Всё. «Скорая» уехала:
– Папуля, ну как ты себя чувствуешь? Что ты хочешь? Может, чайку?
«Если бы она знала, что уже само её присутствие – это самое сильное лекарство. Легче мне стало, значительно легче. Но не может ведь она жить постоянно со мной, а я не могу к ней переехать, обузой быть боюсь, вот такая вот, как Ельцин говорил, „загогулина“…»
– Я у тебя сегодня переночую. И не возражай даже!
Посидела рядом, рассказала о домашних делах. Вроде бы и отвлёкся. Действительно, лучше стало.
– Доченька, я тебя очень прошу, иди домой, дома дел невпроворот, иди, доченька, спасибо тебе. Извини, что тревожу по пустякам.
– Папа, перестань.
Посидев ещё полчасика, дочь пошла домой. Хорошо, что живёт рядом. Десять минут – и дома.
Сердечко понемногу отходило. Стало как-то спокойнее.
Звонок:
– Папа, я дома. Как ты?
– Всё хорошо. Спасибо ещё раз, доченька, спасибо. Ты мне утречком позвони, ладно?
– Спокойной ночи, папочка. Целую тебя.
Он медленно поднялся из кресла. Часа два, наверно, сидел здесь. Пошёл в спальню, снял верхнюю одежду, прилёг на кровать.
На стене, напротив кровати, фотография Лены. Молодая, улыбается. С букетом цветов. Это её любимая фотография, этой фотке уже за шестьдесят, но это действительно лучшая из всех её фотографий. Леночка улыбается своей нежной, ласковой, доброй улыбкой. Как бы зовёт к себе.
«Скоро, скоро, родная. Скоро я приду к тебе».
Он закрыл глаза. Какое-то незнакомое тепло прошло по телу. Голова закружилась, закружилась. Как опьянел. Что это? Какое-то новое ощущение. Хотелось открыть глаза, но веки тяжёлые, не открываются. Руки потяжелели, стали неподъёмными. Воронка, воронка перед глазами. Люди, предметы, какие-то очертания. Всё, постепенно ускоряясь, закружилось.
И сразу покой.
Покой и расслабленность во всём теле.
Всё.
Он прожил большую жизнь. Восемьдесят четыре года. В августе был бы юбилей. Не дожил до него.
Умер достойно. Спокойно, тихо.
Мир лишился хорошего, сильного и доброго человека. А где-то, наверно, зарождалась новая жизнь. Жизнь нового маленького кричащего комочка, который, дай Бог, станет хорошим человеком.
Две истории
Август. Середина прошлого века. Подмосковье.
По узкой тропинке в сторону леса идёт женщина, а рядом пацан, лет эдак семи– восьми. С лукошками: у мальчишки поменьше, у женщины поболе будет. Видимо, по грибы направились. Грибной сезон нынче удался, грибов навалом, особенно маслят. Пройтись по ельничку, и за полчаса корзину наберёшь, это уж точно.
Звали женщину Елена Ивановна, мальчика – Сашка. Жили они неподалёку от вокзала, а вокзал прямо на окраине размещался, потому до леса им было, как говорят, рукой подать.
Было шесть часов утра, спешили они к первым грибам, пока народ проснётся да в лес пойдёт, а они уже здесь, подрезают себе грибочки и радуются. Стремление найти свой первый гриб подгоняло мальчугана. Он вприпрыжку скакал впереди матери. Елена Ивановна притормаживала его. – Сашенька, да не беги ты, успеем.
Он только смеялся в ответ.
– А я первый найду, а я первый найду!
Глазёнки у мальчугана так и горели.
Вот и лес. Понемногу и у Елены Ивановну просыпался азарт охотника за грибами.
Надо сказать, родившись и прожив практически все свои молодые годы в деревне, лесную жизнь она представляла себе прекрасно. В те годы все семьи, особенно в деревнях и маленьких городах, питались от земли, грибной сезон считался самым важным для заготовок на зиму. Грибы сушили, мариновали, солили, добавляли в различные салаты, консервы и другие блюда, которые со смаком потребляли в студёную зимнюю пору.
Детей своих, а их у Елены Ивановны было двое, она с самого раннего возраста приучала к земле. Ребята помогали ей в огороде. Сажали овощи. Вместе на участке у дома собирали ягоды, фрукты. Весной обязательно вместе занимались цветами, вместе радовались их первым всходам. А когда бабушка отправлялась к вокзалу продавать свои георгины (их было много в цветнике) помогали ей нести тяжёлые корзины. Вот и в лес вместе ходили. Да практически и все их друзья, родственники, соседи в эти дни также пропадали в лесу.
Сегодня дочурка что-то захандрила, простыла, видимо, немного. Так что они с Сашком по грибы вдвоём идут.
Остановились у кромки леса. Это была уже традиция. Надо присмотреть место, куда войти, глянуть на солнышко, чтобы потом уверенно ориентироваться в лесу. Даже прислушаться. Может, где люди перекликаются, может, слыхать, как трактора работают? Вокруг поля колхозные. Лето. Работа кипит.
– Ну-ка, Сашенька, прислушайся, что слышишь?
А тот уже прицелился и готов рвануть к тропинке в сторону леса.
– Нет, нет, чуть левее. Да, да, давай сюда пойдём. Только прошу, будь внимательней, мы должны видеть друг друга, понял, сынок?
– Мамочка, конечно. Давай скорее пойдём, мне кажется, вон там гриб виден, – и он показал в сторону тропинки, которую присмотрел.