бузы на свадьбе, или на похоронах, так и пошла рубка” (204, т. 5, с. 191).
С. 160Только зурны не хватает. – Зурна тоже упоминается у Лермонтова, например, в его поэме “Демон”: “Звучит зурна и льются вины” (204, т. 3, с. 458). Сравните также зачин знаменитого стихотворения самого Гумилева “Я и вы” (1917), полный текст которого мы приводим на с. 519.
С. 160Мы бы с вами под зурну сплясали лезгинку. – В 1837 г. Лермонтов изобразил лезгинку на одном из своих рисунков (ее, впрочем, танцуют у Лермонтова женщины и ребенок).
С. 161Ему было всего десять лет… – Там же он пережил свою первую влюбленность. – Сравните у Висковатова о пребывании Лермонтова на Кавказе в 1825 г.:
“В головке мальчика тогда бродило уже многое. Чуткий ко всем явлениям природы, почерпая из них нескончаемый материал для жизни фантазии, Лермонтов не мог не поддаться обаянию величественного Кавказа. Впечатления эти коснулись отзывчивой души мальчика и вызвали новый мир жизни и любви. Вот тут-то встретился он с ребенком-девушкою, вызвавшей первую весеннюю грозу души и глубоко и надолго запавшей в память мальчика. Она была немногим моложе Лермонтова, лет девяти. Белокурые волосы, голубые глаза, быстрые, непринужденные движения, а над нею синее южное небо, упирающееся в седые вершины кавказских ледников, ниже хребты гор, одетые причудливыми облаками, а вблизи шум воды, бегущей меж скал по каменьям; вокруг пышная зелень в блеске теплых лучей иль облитая румяным закатом” (348, с. 25).
С. 161 – Не странно ли? И я тоже мальчиком попал на Кавказ. – Эту обиду я и сейчас помню. – О пребывании семьи Гумилевых на Кавказе см. с. 511. Сопоставление судеб Лермонтова и Гумилева ко времени написания НБН превратилось уже в общее место. Сравните, например, в стихотворении Арсения Несмелова “Гумилеву” (1937):
Прекрасен грозный облик Гумилева!
Как Лермонтов, он тоже офицер. (257, с. 5)
С. 162…давно пора понять, что Лермонтов в русской поэзии явление не меньшее, чем Пушкин, а в прозе несравненно большее. – Сравните, однако, высказывание Гумилева, запомнившееся Ольге Мочаловой: “Разве можно сравнивать Пушкина с Лермонтовым? Пушкин – совершенство” (137, с. 119), и сходное суждение поэта в разговоре с Варварой Мониной: “Не мож<ет> быть спора, кто выше, Пушкин или Лермонтов, значенье Пушкина не мож<ет> быть сравнимо ни с кем” (367, с. 564).
С. 162 – Мы привыкли повторять фразы вроде “Пушкин наше все!”, “Русская проза пошла от «Пиковой дамы»”. – Формулу “Пушкин – наше все” первым употребил Аполлон Григорьев в статье “Взгляд на русскую литературу со смерти Пушкина” (1859) (113, с. 166). Вторая формула – это искаженные слова Достоевского из его известного письма к Ю. Абаза от 15 июня 1880 г. (цитируем по первой публикации): “Пушкин, давший нам почти все формы искусства, написал «Пиковую даму» – верх искусства фантастического” (254).
С. 162Прав был Гоголь, говоря, что так по-русски еще никто не писал… – Высказывание Гоголя о Лермонтове приводится в своде биографических материалов Висковатова: “О литературной его деятельности того времени Гоголь говорит: «Никто еще не писал у нас такою правильною, прекрасною и благоуханною прозою. Тут видно больше углубления в действительность жизни – готовился будущий великий живописец русского быта»” (348, с. 369).
С. 162Ведь он собирался создать журнал и каждый месяц – понимаете ли вы, что это значит? – каждый месяц печатать в нем большую вещь! – Сравните у Висковатова: “Он мечтал об основании журнала и часто говорил о нем с Краевским. <…> Мы в своем журнале, говорил он, не будем предлагать обществу ничего переводного, а свое собственное. Я берусь к каждой книжке доставлять что-либо оригинальное, не так, как Жуковский, который все кормит переводами, да еще не говорит, откуда берет их” (348, с. 368–369).
С. 162– Да, действительно, – говорит он, пуская кольца дыма, – как трагична судьба русских поэтов, почти всех: Рылеева, Кюхельбекера, Козлова, Полежаева, Пушкина… – Вероятно, Гумилев “соглашается” здесь со знаменитым пассажем из книги Герцена “О развитии революционных идей в России” (1851): “История нашей литературы – это или мартиролог, или реестр каторги. Погибают даже те, которых пощадило правительство, – едва успев расцвести, они спешат расстаться с жизнью. <…>
Рылеев повешен Николаем.
Пушкин убит на дуэли, тридцати восьми лет.
Грибоедов предательски убит в Тегеране.
Лермонтов убит на дуэли, тридцати лет, на Кавказе.
Веневитинов убит обществом, двадцати двух лет.
Кольцов убит своей семьей, тридцати трех лет.
Белинский убит, тридцати пяти лет, голодом и нищетой.
Полежаев умер в военном госпитале, после восьми лет принудительной солдатской службы на Кавказе.
Баратынский умер после двенадцатилетней ссылки.
Бестужев погиб на Кавказе, совсем еще молодым, после сибирской каторги…” (93, с. 208).
Из не названных Герценом поэтов декабрист Вильгельм Карлович Кюхельбекер (1797–1846) умер на поселении в Тобольске. Смотрите, между прочим, его стихотворение “Участь русских поэтов” (1845). Поэт Иван Иванович Козлов (1779–1840) вошел в реестр Гумилева, поскольку в 1819 г. из-за паралича ног лишился возможности передвигаться, а в 1821 г. ослеп.
С. 163Неужели же права графиня Ростопчина? – На избранных своих она грозу зовет! – Речь идет о поэтессе Евдокии Петровне Ростопчиной (урожд. Сушковой; 1811–1858) и ее двоюродной, а не родной сестре Екатерине Александровне Хвостовой (урожд. Сушковой; 1812–1868), авторе мемуарных записок о Лермонтове (первая публикация которых состоялась в 1857 г.). Современные исследователи говорят об этих записках отнюдь не как об “апокрифических”, а, напротив, подчеркивают их “достоверность и живость” (401, с. 556). Гумилев же в своей оценке мемуаров Сушковой, вероятно, довел до логического предела осторожные, впрочем, суждения Висковатова:
“Мне кажется, что г-жа Хвостова в записках своих склонна преувеличивать немного страсть поэта. <…>
Записки Екатерины Александровны Хвостовой, рожденной Сушковой, содержащие, главным образом, рассказ об отношениях к ней Лермонтова, в свое время возбудили живой интерес. Многие в печати высказались за правдивость их, за искренность тона и меткость характеристики. Появились, однако, и сильные нападки даже со стороны ближайших людей, хорошо знавших ее. Между прочим, против верности сообщаемого автором записок выступили родная сестра г-жи Хвостовой и известная наша писательница графиня Ростопчина, тоже рожденная Сушкова и двоюродная сестра Екатерины Александровны. Графиня Ростопчина не без иронии указывала на то, что кузина ее увлеклась желанием прослыть «Лаурой» русского поэта. Это желание так увлекало Екатерину Александровну, что она совершенно сбилась в хронологии. <…> О многих стихотворениях, писанных Лермонтовым другим лицам, Екатерина Александровна говорит, как о посвященных ей. Она, очевидно, запамятовала и сочла то, что было вписано поэтом в альбом ее, за посвященное ей” (348, с. 98, 204).
Обратим особое внимание на оговорку Висковатова, которая, по-видимому, послужила причиной гумилевской ошибки: сначала Висковатов называет Екатерину Сушкову родной сестрой Ростопчиной и только потом правильно – двоюродной.
В финале комментируемого фрагмента точно цитируется зачин стихотворения Ростопчиной “Нашим будущим поэтам” (1841), написанного после известия о гибели Лермонтова (приводим полный текст стихотворения по первой публикации):
A quoi servent vos vers de flamme et de lumière?
A faire quelque jour reluire vos tombeaux?
Не трогайте ее, – зловещей сей цевницы!..
Она губительна… Она вам смерть дает!..
Как семимужняя библейская вдовица,
На избранных своих она грозу зовет!..
Не просто, не в тиши, не мирною кончиной,
Но преждевременно, противника рукой —
Поэты русские свершают жребий свой,
Не кончив песни лебединой!..
Есть где-то дерево, на дальних островах,
За океанами, где вечным зноем пышет
Экватор пламенный, где в вековых лесах,
В растеньях, в воздухе и в бессловесных дышит
Всесильный, острый яд, – и горе пришлецу,
Когда под деревом он ищет, утомленный,
И отдых и покой! Сном смерти усыпленный,
Он близок к своему концу…
Он не отторгнется от места рокового,
Не встанет… не уйдет… ему спасенья нет!..
Убийца-дерево не выпустит живого
Из-под ветвей своих!.. Так точно, о поэт,
И слава хищная неверным упоеньем
Тебя предательски издалека манит!
Но ты не соблазнись – беги!.. она дарит
Одним кровавым разрушеньем!
Смотри: существенный, торгующий наш век,
Столь положительный, насмешливый, холодный,
Поэзии, певцам и песням их изрек,
Зевая, приговор вражды неблагородной.
Он без внимания к рассказам и мечтам,
Он не сочувствует высоким вдохновеньям, —
Но зависть знает он… и мстит своим гоненьем
Венчанным лавром головам!..
(333, с. 5–6)
Первые четыре строки этого стихотворения не цитируются Висковатовым, но зато их приводит в своей нашумевшей в эмиграции статье “Кровавая пища” 1932 г. Ходасевич (384, с. 3), возможно, в свое время и актуализировавший эти строки в памяти О.
С. 163…хотя Наполеон и называл предчувствия “глазами души”. – Сравните фиксацию этих слов Наполеона в дневнике его адъютанта, генерал-лейтенанта Гаспара Гурго: “Les pressentiments sont les yeux de l’âme” (“Предчувствия – это глаза души”) (440, с. 439). На этот источник мне указал А. Долинин.