В Феодосии Мандельштам некоторое время жил у большевика И.З. Каменского, а 4 августа 1920 г. поэта даже арестовали на основании подозрения в принадлежности к партии большевиков (освобожден он был 14 августа) (228, с. 164, 165).
С. 189 – А в Киеве? В Киеве мне жилось привольно. Как, впрочем, и потом в Тифлисе. В Киеве профессор Довнар-Запольский подарил мне свою шубу, длинную, коричневую, с воротником из обезьянки. – В Киеве Мандельштам жил с середины апреля по август 1919 г., до своего отъезда в Крым. В Тифлисе – в конце сентября 1920 г. – после отъезда из Крыма, а потом Батума. Историк Митрофан Викторович Довнар-Запольский (1867–1934) в 1919 г. действительно жил в Киеве. Впрочем, сам поэт в мемуарном очерке вспоминал о происхождении своей шубы по-другому: “Купил я ее в Ростове, на улице, никогда не думал, что шубу куплю” (227, т. 3, с. 22).
С. 190…и мешает лектору Замятину и слушателям своим звонким шепотом. – Евгений Иванович Замятин (1884–1937) 13 октября 1920 г. в ДИСКе никаких лекций не читал. Его ближайшее к описанному дню выступление в ДИСКе состоялось 25 октября, в понедельник. Писатель читал рассказ “Мамай” и памфлет “Послание епископа обезьянского” (211, с. 648).
С. 190…меня объявили двойным агентом и чуть было не расстреляли. Я в тюрьме сидел. Да! Да! Поверить трудно. Не раз сидел! – Во второй раз после пребывания во врангелевской тюрьме в Крыму Мандельштам оказался в заключении в конце августа 1920 г., в Батуме, где власти обвинили поэта в том, что он двойной агент – Врангеля и большевиков (228, с. 167–169). Сравните с монологом Мандельштама, воспроизведенным в мемуарах Н. Мицишвили: “От красных бежал в Крым. В Крыму меня арестовали белые, будто я большевик. Из Крыма пустился в Грузию, а здесь меня приняли за белого. Какой же я белый? Что мне делать? Теперь я сам не понимаю, кто я – белый, красный или какого еще цвета. А я вовсе никакого цвета. Я – поэт, пишу стихи и больше всяких цветов теперь меня занимают Тибулл, Катулл и римский декаданс” (242, с. 166).
С. 191…шоколад Эйнем “Золотой ярлык”… – “Товарищество паровой фабрики шоколадных конфет и чайных печений Эйнем” было учреждено в Москве в 1867 г. немецким предпринимателем Фердинандом фон Эйнемом. После октябрьского переворота 1917 г. товарищество было национализировано и стало называться “Государственная кондитерская фабрика № 1, бывшая Эйнем” (в 1922 г. ее переименовали в “Красный Октябрь”). Шоколад “Золотой ярлык” фабрики Эйнема был одним из самых популярных у публики сортов.
С. 192И банка варенья действительно оказалась десятифунтовой, подаренной… Юрием Терапиано. – Поэт Юрий Константинович Терапиано (1892–1980) стал в эмиграции одним из ближайших для О. людей. В предисловии ко второй книге своих мемуаров О. писала: “Мои воспоминания – «На берегах Невы» и «На берегах Сены» – своим появлением на свет обязаны исключительно Юрию Константиновичу Терапиано, памяти которого я и посвящаю эту книгу. Он был ее первым читателем, первым судьей” (287, с. 499). На выход первого книжного издания НБН Терапиано отозвался восторженной рецензией (см. с. 11). В напечатанных в 1953 г. мемуарах Терапиано рассказывается и о его встрече с Мандельштамом (сочиняющим стихотворение “На каменных отрогах Пиэрии…”) в Киеве в 1919 г. Коротко сообщает Терапиано и о том, как Мандельштам, “желая купить незаконным способом несколько яиц”, “попал в милицию” (361, с. 15). О десятифунтовой банке варенья, подаренной им Мандельштаму, Терапиано (из скромности?) умолчал.
С. 192…“когда душа жаждет жертв”… — Возможно, отсылка к зачину строки “Мир жаждет жертв, великим гневом пьян” из стихотворения Волошина “Катрин Тео во власти прорицаний…” из цикла “Термидор” (1917) (83, с. 22).
С. 193Колумбово, а не киевское яйцо. – Крылатое выражение, обозначающее неожиданно простой выход из затруднительного положения. “Как повествует Бенцони в своей «Истории Нового Света» (1565), после возвращения в Европу Колумбу устроили пышный прием. Здесь нашелся недоброжелатель, который начал утверждать, что в открытии Америки ничего трудного не было. Тогда Колумб предложил ему поставить яйцо на стол. Этого не смог сделать ни завистник, ни все остальные пирующие. Колумб же слегка ударил концом яйца о стол, и оно было поставлено. На возражения присутствующих, что это, мол, всего-навсего хитрая уловка, Колумб ответствовал, что в каждом великом деле, как и в такой шутке, необходима прежде всего остроумная догадка. А как только она высказана, то кажется столь же простой, как Колумбово яйцо” (244, с. 123).
С. 193Не замерзать же тебе здесь, как рождественскому мальчику у Христа на елке! – Отсылка к рассказу Достоевского “Мальчик у Христа на елке” (1876).
С. 194“А завтра новый день. Безумный и веселый”. — Из стихотворения Г. Иванова 1917 г.:
Мне все мерещится тревога и закат,
И ветер осени над площадью Дворцовой;
Одет холодной мглой Адмиралтейский сад,
И шины шелестят по мостовой торцовой.
Я буду так стоять, и ты сойдешь ко мне
С лиловых облаков, надежда и услада!
Но медлишь ты, и вот я обречен луне,
Тоске и улицам пустого Петрограда.
И трость моя стучит по звонкой мостовой,
Где ветер в лица бьет и раздувает полы…
Заката красный дым. Сирены долгий вой.
А завтра новый день – безумный и веселый.
(157, т. 1, с. 247)
С. 194…Прозрачная весна над черною Невой… – Твой брат, Петрополь, умирает… – С небольшой неточностью цитируется стихотворение Мандельштама 1918 г.:
На страшной высоте блуждающий огонь,
Но разве так звезда мерцает?
Прозрачная звезда, блуждающий огонь,
Твой брат, Петрополь, умирает.
На страшной высоте земные сны горят,
Зеленая звезда мерцает.
О если ты звезда – воды и неба брат,
Твой брат, Петрополь, умирает.
Чудовищный корабль на страшной высоте
Несется, крылья расправляет —
Зеленая звезда, в прекрасной нищете
Твой брат, Петрополь, умирает.
Прозрачная весна над черною Невой
Сломалась, воск бессмертья тает,
О, если ты, звезда, – Петрополь, город твой,
Твой брат, Петрополь, умирает.
(226, т. 1, с. 70–71)
С. 195–197Но там наверху сейчас, наверно, Роза. – Чтобы я платил долги? – Роза (Розалия) Васильевна Рура карикатурно изображается в целом ряде мемуарных очерков о жизни литературного Петрограда начала 1920-х гг. Ее альбом, в котором действительно обнаруживаются записи всех перечисленных О. авторов, кроме Кузмина и Алексея Михайловича Ремизова (1877–1957), и в самом деле в 1966 г. был приобретен Пушкинским Домом у ее сына, Давида Михайловича Руры (162, с. 354). Приведем здесь выразительный словесный портрет Р. Руры из мемуаров В. Рождественского: “Существо неопределенного возраста и необъятных размеров. Закутанная в добрый десяток платков, завязанных толстым узлом на пояснице, седая и краснощекая, торжественно восседала она за небольшим столиком, на котором были соблазнительно разложены папиросы, мелкая галантерея и немудреные сладости той поры” (330, с. 227). Автографа Мандельштама в альбоме Руры нет, но в нем и правда “между л. 11–12 и л. 22–23 сохранились корешки вырванных листов” (162, с. 401).
…с разрешения Горького и Тихонова… – Друг и соратник Горького Александр Николаевич Тихонов (1880–1956) заведовал издательством “Всемирная литература”.
…“насупротив кассы”… — Намек на финальную строку стихотворения В. Зоргенфрея, 11 ноября 1920 г. записанного в альбом Р. Руры:
Сидишь, искушенная в ловле,
И нас завлекаешь в свой плен,
Оазис свободной торговли,
Гроза нормированных цен!
А ежели денег нет в кассе
И Дмитрий Назарыч сердит,
Ты нашей трудящейся массе —
Готовый Лионский Кредит!
А мы, продовольствия ради,
Слагаем тебе мадригал:
Ты нам и Ландрин и Конради,
Ты нам и Лаферм и Шапшал!
На что нам былая свобода,
На что нам Стокгольм и Париж,
Когда ты направо от входа
Насупротив кассы сидишь!
(162, с. 393)
Эта строка Зоргенфрея приводится и в мемуарном очерке о Р. Руре, написанном Г. Ивановым (157, т. 3, с. 229–230).
С. 196Печален мир. Всё суета и проза… – Ты – женщина. Ты – Роза. – О. точно цитирует шуточное стихотворение Г. Иванова, которое в альбоме Р. Руры озаглавлено “Мадригал” (162, с. 395). Приводит его в мемуарах, не раскрывая авторства, и сам Иванов (157, т. 3, с. 230).
С. 197Если грустишь, что тебе задолжал я одиннадцать тысяч, / Помни, что двадцать одну мог тебе задолжать я. – Г. Иванов приводит чуть иной вариант первой строки: “Не сожалей, что тебе задолжал я одиннадцать тысяч…” (там же).
С. 197Одиннадцать тысяч в те времена была довольно ничтожная сумма. – Согласно “Статистическому ежегоднику. 1918–1920” в октябре 1920 г. простые мужские сапоги в Петрограде можно было купить за 15 000 рублей (351, с. 114), а, например, фунт сливочного масла – за 1965 рублей (там же, с. 111).
С. 197Мне не надо пропуска ночного, / Я милиционеров не боюсь… – Цитируется вариант строки из очень популярного в эмигрантской среде стихотворения Мандельштама 1920 г., ни в одном автографе и ни в одной публикации этого стихотворения не зафиксированный:
В Петербурге мы сойдемся снова,
Словно солнце мы похоронили в нем,
И блаженное, бессмысленное слово
В первый раз произнесем.
В черном бархате советской ночи,