– Художник, участник объединения “Мир искусства” и один из организаторов ДИСКа Мстислав Валерианович Добужинский (1875–1957) был учителем и покровителем художника Владимира Алексеевича Милашевского (1893–1976). В частности, именно Добужинский устроил для Милашевского комнату в ДИСКе (238, с. 182). В мемуарах Милашевский не забыл написать о том, что в Доме искусств, “кроме обычного обеда для «прикрепленных» по отрываемым талонам карточек”, он “мог за особую плату получать какие-то котлеты, без которых совсем бы погиб” (там же, с. 183).
Милашевский был автором самого известного портрета О. Изобразил он ее и в своих воспоминаниях: “Ирина Одоевцева с волшебно рыжими волосами и с не менее волшебным черным шелковым бантом в волосах. Бант прелестно контрастирует и оттеняет волосы, цвет которых напоминает волосы кавалера на картине Терборха «Лимонад». Однако я не завидую сидящему сзади нее в партере, он не увидит Шаляпина. Одоевцева, конечно, с двумя Георгиями – Георгием Ивановым и Георгием Адамовичем. Я на днях сделал ее портрет. Голлербах сказал: «Как изумительно постигли вы ее женскую сущность!»” (там же, с. 219).
Про гусарские рейтузы автора этих мемуаров упоминает Ходасевич в очерке “ДИСК”, на страницах которого мелькает “художник Милашевский, обладавший красными гусарскими штанами <…> и столь же гусарским успехом у прекрасного пола” (386, 14 апреля, с. 5).
Хотя О. в НБН ясно дает понять читателю, что Милашевский французского языка не знал, слов Добужинского не понял и истолковал их превратно, на самом деле это было не так. Детство художник провел в Женеве и говорил по-французски хотя и не идеально, но вполне сносно (см.: 238, с. 276–278). Смущение Милашевского, по О., возможно, должно было вызвать то обстоятельство, что во французском “vin gai” можно расслышать – “гей” (gay). В эпоху, о которой идет речь, термин gay life (буквально: “гей-жизнь”, “беззаботная жизнь”) служил эвфемизмом для обозначения проституции и других форм внебрачного сексуального поведения. Гомосексуалов стали иногда называть геями в Европе и США (но не в России) с начала 1920-х гг.
С. 203Я пришла посмотреть, не найдется ли среди них “Une saison en enfer” Рембо. – Книга Рембо “Одно лето в аду” впервые вышла в 1873 г.
С. 204Я слово позабыл, что я хотел сказать… – Я так боюсь рыданья аонид. – С небольшой неточностью цитируются строфы из стихотворения Мандельштама, написанного в ноябре 1920 г.:
Я слово позабыл, что я хотел сказать.
Слепая ласточка в чертог теней вернется,
На крыльях срезанных, с прозрачными играть.
В беспамятстве ночная песнь поется.
Не слышно птиц. Бессмертник не цветет.
Прозрачны гривы табуна ночного.
В сухой реке пустой челнок плывет.
Среди кузнечиков беспамятствует слово.
И медленно растет, как бы шатер иль храм,
То вдруг прикинется безумной Антигоной,
То мертвой ласточкой бросается к ногам
С стигийской нежностью и веткою зеленой.
О, если бы вернуть и зрячих пальцев стыд,
И выпуклую радость узнаванья.
Я так боюсь рыданья Аонид,
Тумана, звона и зиянья.
А смертным власть дана любить и узнавать,
Для них и звук в персты прольется,
Но я забыл, что я хочу сказать,
И мысль бесплотная в чертог теней вернется.
Все не о том прозрачная твердит,
Все ласточка, подружка, Антигона…
А на губах как черный лед горит
Стигийского воспоминанье звона.
(226, т. 1, с. 81–82)
Сохранился черновой автограф этого стихотворения с пометой М. Слонимского: “Черновик стихотворения Мандельштама, которое он писал в моей комнате в Доме Искусств” (236, с. 579).
С. 204–205 – А кто такие аониды? – И почему я обязан верить вашей мифологии, а не Пушкину? – Аониды – музы в древнегреческой мифологии. Данаиды – пятьдесят дочерей царя Даная, сорок девять из которых убили своих мужей в первую брачную ночь. За свое преступление Данаиды в Аиде были осуждены наполнять водой бездонную бочку. Сюжет комментируемого эпизода перекликается с микрофрагментом из мемуаров Н. Павлович: “По холодной лестнице, по уцелевшей бархатной елисеевской дорожке, полузакрыв глаза, спускается Мандельштам и бормочет: «Зиянье аонид… зиянье аонид…» Сталкивается со мной: «Надежда Александровна, а что такое “аониды”?»” (297, с. 492). На всякий случай отметим, что отрывок об аонидах из НБН был впервые опубликован на год раньше, чем воспоминания Павлович (272, с. 42).
У Пушкина строки “Рыдание безумных аонид” нет. У него: “Наперсник важных Аонид” в стихотворении “В кругу семей, в пирах счастливых…”. Этой строки Мандельштам в 1920 г. знать не мог, поскольку она была впервые напечатана в 1931 г. (66, с. 43), “Поклонник мирных Аонид” в “Евгении Онегине” (317, т. VI, с. 49) и “Пристрастья важных Аонид” в послании Кипренскому (317, т. III, кн. 1, с. 63). В.Ф. Марков предположил, что мандельштамовское “трехгласие” в строке “Я так боюсь рыданья Аонид” – это “бессознательная реминисценция из Батюшкова” (230, с. 246), а не из Пушкина, поскольку Мандельштам, вслед за Батюшковым, стремился привить русской речи итальянское трехгласие.
Приведем также реплику М.Л. Гаспарова по поводу мандельштамовской строки об аонидах: “Семантика выветривается; современники вспоминали, как, сочинив на слух строчки «Я так боюсь рыданья Аонид – / тумана, звона и зиянья», Мандельштам спрашивал соседей по Дому Искусств: «А кто такие Аониды?» (Аониды – это Музы; имя это понадобилось Мандельштаму потому, что стык гласных «ао» производил впечатление зияния в точном риторическом смысле термина «зияние», – но, конечно, другое, буквальное и страшное значение этого слова было здесь Мандельштаму не менее важно)” (89, с. 32). А О. Гильдебрандт-Арбенина писала в мемуарах: “Теперь принято думать, что М. был очень образован и чуть ли не учен. В «то» время никогда не сомневались в его таланте, но почему-то говорили, что он берет «непонятные» слова для рифмы. Пример (я точно не помню!) – не знал, что такое «Аониды», – я лично думаю, что истина посередине. У него в голове был хаос, и все «годилось» для хорошего стиха” (17, с. 551).
С. 205Только в его чтении они становятся высшим воплощением поэзии – “Богом в святых мечтах земли”. — Отсылка к финальной строке драматической поэмы Жуковского “Камоэнс”: “Поэзия есть бог в святых мечтах земли” (138, с. 430).
С. 206…И если подлинно поется… – Пространство, звезды и певец. – Точно цитируются финальные строки стихотворения Мандельштама 1913 г.:
Отравлен хлеб и воздух выпит.
Как трудно раны врачевать!
Иосиф, проданный в Египет,
Не мог сильнее тосковать!
Под звездным небом бедуины,
Закрыв глаза и на коне,
Слагают вольные былины
О смутно пережитом дне.
Немного нужно для наитий:
Кто потерял в песке колчан,
Кто выменял коня – событий
Рассеивается туман;
И если подлинно поется
И полной грудью – наконец
Все исчезает: остается
Пространство, звезды и певец!
(226, т. 1, с. 34)
С. 207Какой-то особенный свет… – Которому имени нет. – С небольшой ошибкой цитируются строки из стихотворения Г. Адамовича 1923 г.:
Без отдыха дни и недели,
Недели и дни без труда.
На синее небо глядели,
Влюблялись… И то не всегда.
И только. Но брезжил над нами
Какой-то божественный свет,
Какое-то легкое пламя,
Которому имени нет.
(145, с. 2)
С. 207Зимний вечер. Мы, то есть Мандельштам, Георгий Иванов и я, пьем чай у Гумилева. – Этот вечер можно датировать началом января 1921 г. (228, с. 188).
С. 208Спички шведские… – Потом огонь! – Шведские спички были названы так в честь шведского химика Густафа Эрика Паша, в 1844 г. запатентовавшего спичку, в которой в качестве горючего материала использовался безопасный красный фосфор. Приведенное в комментируемом фрагменте стихотворное присловье было долгое время популярно в Советской России. Сравните, например, в повести С. Григорьева “Лестница любви” (1927): “Магда привстала, села на полу и смотрит: кто-то чиркнул спичкой и ворчит: – Спички шведские, головки советские: пять минут вонь – потом огонь” (114, с. 128).
С. 208Существовала и особая разновидность их – “античная глупость”. — Так этот цикл домашних шуточных стихотворений, сочинявшихся главным образом Мандельштамом во времена первого “Цеха поэтов”, назван и в мемуарных заметках Г. Иванова, подробнее, чем О., охарактеризовавшего тексты цикла: они “по заданию должны были соединять классическую простоту формы с истинно античной просветленно-глубокомысленной глупостью” (157, т. 3, с. 227). В мемуарах еще двух участников первого “Цеха” – Пяста и Ахматовой – цикл назван “Антологией античной глупости” (321, с. 174; 26, с. 123).
Почти одновременно с первой публикацией тех фрагментов НБН, в которые вошел и комментируемый микрофрагмент (273, с. 66), в альманахе “Воздушные пути” в разделе “Шуточное” был напечатан такой текст:
“Григорий Семенович Рабинович, ныне здравствующий в Аргентине, в молодости, в Петербурге, дружил с Осипом Эмильевичем Мандельштамом.
Он сообщает следующее:
В декабре 1911 г. Мандельштам явился в «Бродячую собаку» и сказал экспромтом:
«Господа, я нашел за границей, в Италии, пергаменты неизвестного поэта Caius’a Stultitius’a и перевел их; они отличаются закругленной античной глупостью; вот они…»” (82, с. 24).
Далее было напечатано несколько стихотворений из “Антологии античной глупости”, в том числе одно, с небольшой ошибкой приведенное О. в НБН: “Делия, где ты была? – Я лежала в объятьях Морфея. / Женщина! ты солгала! – в них я покоился сам” (у О.: “Ливия, где ты была…”; см. с. 208).