С. 211–212А вот в Киеве… – И никто не смел со мной спорить. – В мемуарах других авторов о Мандельштаме и в летописи его жизни сведения об этой встрече поэта с почитателями в Киеве не отложились.
“Дано мне тело” – текст этого стихотворения см. на с. 579.
“Есть целомудренные чары…” — первая строка стихотворения Мандельштама 1909 г., вошедшего во второе издание “Камня”:
Есть целомудренные чары —
Высокий лад, глубокий мир,
Далеко от эфирных лир
Мной установленные лары.
Какой игрушечный удел,
Какие робкие законы
Приказывает торс точеный
И холод этих хрупких тел!
У тщательно обмытых ниш
В часы внимательных закатов
Я слушаю моих пенатов
Всегда восторженную тишь.
Иных богов не надо славить:
Они как равные с тобой,
И, осторожною рукой,
Позволено их переставить.
(226, т. 1, с. 5–6)
“Сегодня дурной день”. — Начальная строка стихотворения Мандельштама 1911 г., вошедшего и в первое, и во второе издания “Камня”:
Сегодня дурной день,
Кузнечиков хор спит
И сумрачных скал сень
Мрачней гробовых плит.
Явлений раздвинь грань,
Земную разрушь клеть,
И яростный гимн грянь,
Бунтующих тайн медь!
Мелькающих стрел звон
И вещих ворон крик…
Я вижу дурной сон,
За мигом летит миг.
О, маятник душ строг,
Качается, глух, прям,
И страстно стучит рок
В запретную дверь к нам…
(226, т. 1, с. 13–14)
Мы ежедневно встречались в кафе на Николаевской улице… – Речь идет о знаменитом кафе (иногда его называли клубом или рестораном) ХЛАМ (Художники, литераторы, артисты, музыканты), располагавшемся в Киеве на Николаевской улице, д. 1/3 (ныне – улица Городецкого), в подвале гостиницы “Континенталь”. О нем можно прочитать, например, в воспоминаниях Сергея Юткевича: “Кого только не встречал я в этом кафе, где на мраморных столиках гостили только стаканы с чаем, эти же столики гораздо чаще сдвигались, образуя импровизированную эстраду для выступлений поэтов – Осипа Мандельштама, Юрия Смолича, Эммануила Германа, Павло Тычины” (426, с. 78).
С. 212Тамошний мэтр Бенедикт Лившиц совсем завял при мне. Должно быть, люто мне завидовал, но вида не подавал. – Поэт Бенедикт Константинович Лившиц (1886–1938) был близким другом Мандельштама и пропагандистом его творчества. Их отношения, по воспоминаниям самого Лившица, носили “черты товарищества по оружию” (208, с. 516). Впрочем, в статье как раз 1919 г. Лившиц высказался о поэзии Мандельштама не слишком благожелательно: “Все творчество Мандельштама, построенное почти исключительно на эффекте разностного восприятия известной звуковой его величины (отдельного слова или целого предложения), рассчитано <…> на весьма узкий круг лиц, способных принять игру ощущений, предлагаемую им, этим безусловно интересным, но упадочным поэтом” (207, с. 45).
С. 213…Но я боюсь, что раньше всех умрет… – И на глаза спадающая челка. – Цитируются финальные строки стихотворения Мандельштама 1913 г., обращенного к Г. Иванову:
От легкой жизни мы сошли с ума.
С утра вино, а вечером похмелье.
Как удержать напрасное веселье,
Румянец твой, о пьяная чума?
В пожатьи рук мучительный обряд,
На улицах ночные поцелуи,
Когда речные тяжелеют струи,
И фонари как факелы горят.
Мы смерти ждем, как сказочного волка,
Но я боюсь, что раньше всех умрет
Тот, у кого тревожно-красный рот
И на глаза спадающая челка.
(226, т. 1, с. 27)
С. 213Неужели же я настоящий, / И действительно смерть придет? – С небольшой неточностью цитируется стихотворение Мандельштама 1911 г. (его текст см. на с. 592).
С. 214…униженного и оскорбленного. – Отсылка к названию романа Достоевского “Униженные и оскорбленные” (1861).
С. 214…Так близко подходит чудесное / К покосившимся грязным домам. – С неточностями цитируются строки из стихотворения Ахматовой 1921 г.:
Все расхищено, предано, продано,
Черной смерти мелькало крыло,
Все голодной тоскою изглодано, —
Отчего же нам стало светло?
Днем дыханьями веет вишневыми
Небывалый под городом лес,
Ночью блещет созвездьями новыми
Глубь прозрачных июльских небес.
И так близко подходит чудесное
К развалившимся грязным домам,
Никому, никому неизвестное,
Но от века желанное нам.
(23, с. 196)
С. 215В один из таких моих особенно “вдохновенных” дней, когда вечером предстояло собрание “Цеха”… — О втором “Цехе поэтов”. Первое собрание возобновленного Цеха состоялось 2 февраля 1921 г. (212, с. 21).
С. 215В вестибюле Дома литераторов меня встретил Ирецкий. – Виктор Яковлевич Ирецкий (1882–1936) был секретарем правления Петроградского отдела Всероссийского профессионального союза писателей, а также членом хозяйственного комитета и заведующим библиотекой петроградского Дома литераторов.
С. 217Костюмированный бал в Доме искусств в январе 1921 года – “гвоздь петербургского зимнего сезона”, как его насмешливо называют. – Речь идет о маскараде, 11 января 1921 г. состоявшемся не в ДИСКе, а в помещении школы ритмического танца Л.С. Ауэра (ул. Миллионная, д. 11). Сравните с ворчанием в устных воспоминаниях И.И. Бернштейна: “у Одоевцевой” “вранье, что это был маскарад в Доме Искусств. В Доме Искусств никакого маскарада не было” (290, с. 131).
Маскарад в школе ритмического танца описан в мемуарах Н. Павлович:
“И Блок, и писатели, жившие в Доме искусств, получили туда приглашения, и мы с Александром Александровичем уговорились, что он зайдет за мной. Собрались туда и Рождественский, Пяст, Мандельштам. <…>
Кому-то удалось выхлопотать, чтобы Театр оперы и балета (бывш. Мариинский) прислал нам маскарадные костюмы. Они были изрядно измяты, и надо было их поправлять и гладить. Гладильную доску приспособили в моей узкой и длинной комнате. Дом искусств обслуживали бывшие лакеи и швейцары Елисеева. В этот вечер кто-то спросил у старого лакея Ефима, где сейчас Мандельштам, и получил изысканный ответ: «Господин Мандельштам у госпожи Павлович жабу гладят» (жабо). Это стало потом ходовым словом.
Пришел Блок, посмотрел на нашу костюмерную и выбрал для себя темно-синее домино[63].
Зал был убран с убогой нарядностью – бумажные розы, гирлянды и елочные ветки… Слабо горели электрические лампочки. Жалкие маскарадные костюмы… Многие маски в шинелях, в домодельной обуви на войлочных подметках… Шумная толпа. Торжественный полонез. Впереди Пяст ведет высокую, статную даму. Рядом суровый и чистый профиль Блока. Когда Александр Александрович снял маску, внимание было обращено на него” (297, с. 493).
Приведем также с небольшими сокращениями главку “Маскарад на Миллионной” из поэмы Павлович “Воспоминания об Александре Блоке” (1946):
Все снится мне за мглою влажной
Неугомонный пестрый бал:
Гирляндой яркой роз бумажных
Разубранный убого зал,
<…>
И обуянный, и безумный,
Весь в упоении стихом,
Шел Мандельштам на праздник шумный
Полубиблейским женихом.
Он шел в толпе, как бы незрячий,
Покачивая головой,
Хранитель слов, а не растратчик,
Навек сдружившийся с Невой.
Ларисы Рейснер облик стройный
В круженье медленном мелькал
И красотою беспокойной
О Каспии напоминал.
И Ходасевич, едкий, терпкий,
Со скуки забредя в тот зал,
Острот небрежных фейерверком
Кружок соседей ослеплял.
И Пяст с учтивостью старинной
Вел даму статную и ей
Невразумительно и длинно
Твердил о верности своей.
В прорезах окон вихорь белый
Мелькал, как белое крыло.
Вокруг Столпа метель кипела,
Всю ночь по улицам мело,
<…>
Всю ночь над городом Петровым
Летел протяжный вьюжный звук…
Вот профиль чистый и суровый,
Вот капюшона полукруг!
Похож на Данта, строгий, темный,
Средь этих праздничных огней,
Он отвечал на взгляд нескромный
Улыбкой мертвенной своей.
<…>
(298, с. 34–36)
Сам Блок, чей образ возникает в двух последних процитированных строфах поэмы Павлович, в записной книжке отметил, что на маскараде было “скучно” (55, т. 7, с. 396). Сравните также в дневнике А. Оношкович-Яцыны: “Веселье было какое-то притянутое за волосы, и я холодно поедала ужин и пирожные” (289, с. 395). Приведем также фрагмент из письма Ходасевича к Г. Чулкову, датированного 20 января 1921 г.: “Здесь все говорят только об эротических картинках, ходят только на маскарады, все влюблены, пьянствуют и «шалят» <…> И волна эта захлестнула, кажется, даже Блока. Об его синем домино рассказывают, к<а>к о событии дня” (56, с. 519).
Маскарад в школе ритмического танца на Миллионной улице не следует путать, как это часто делается даже в исследовательской литературе, с маскарадом 5 февраля 1921 г. в Институте истории искусств (Исаакиевская площадь, д. 5); см. о нем: 289, с. 397.
С. 217Мандельштам почему-то решил, что появится на нем немецким романтиком… – …принес откуда-то большой пакет, завернутый в простыню. –