Напрашивается предположение, что Мандельштам просто выбрал себе костюм из набора, предоставленного Мариинским театром.
С. 217 – Всегда вспоминаю пословицу “L’habit fait le moine”… — “Одежда делает монахом” (фр.). Наряду с таким вариантом французской пословицы распространен и другой, противоположный по смыслу: L’habit ne fait pas le moine – Одежда не делает монахом (см.: 434, p. 1966).
С. 218Я надела одно из бальных платьев моей матери… – Мать О. Ольга Петровна Одоевцева происходила из богатой купеческой рижской семьи. Именно ее девичью фамилию Ираида Гейнике выбрала себе в качестве псевдонима. В одном из поздних писем О. вспоминала: “Моя мать была изумительно красивой женщиной. Я на нее совсем не похожа, а похожа на своего отца. Она умерла, когда мне было 25 лет. У нее был рак печени <…>. В личной жизни она была несчастна, т. к. отец ей изменял” (287, с. 91).
С. 218…тех, что Гумилев называет: “Я не такая, я иная”… — Строка из популярной эстрадной песенки 1910-х гг. на музыку А. Александрова и слова Я. Галицкого:
Он к цели шел всегда упрямо,
Не обходя ее кругом.
Он заявил, что с этой дамой
Он будет завтра же знаком.
Но только завтра наступило —
Он был у мужа по делам.
Муж его встретил очень мило
И познакомил с нею сам.
Он зачарован был улыбкой,
И муж был сразу брошен в тьму,
Тогда, маня фигурой гибкой,
Она промолвила ему:
“Я не такая, я иная,
Я вся из блесток и минут,
Во мне живут истомой рая
Интимность, нега и уют…
Жить тяжело, что день – то хуже,
Так скучно молча тосковать…
А кстати, завтра я без мужа
Останусь дома ровно в пять”.
Он в пять часов с большим букетом
Звонил… Открыл ему швейцар…
Он был немножечко поэтом…
Притом уютный будуар…
“Ты не такая, ты иная,
Ты вся из блесток и минут,
В тебе живут истомой рая
Интимность, нега и уют…
Жить тяжело, что день – то хуже,
Так скучно молча тосковать…
Прощай, а завтра, сплавив мужа,
Жди меня снова ровно в пять”.
Прошло пять дней, пять дней угара…
Он счастлив был, он был любим
И часто в мраке будуара
Любви свивался легкий дым…
Но как-то раз на променаде
Ее с другим он увидал,
Они вперед шли, он шел сзади…
Он без усилий их догнал…
Они его не замечали,
И закружилась голова,
и сжалось сердце от печали,
когда услышал он слова:
“Я не такая, я иная,
Я вся из блесток и минут,
Во мне живут истомой рая
Интимность, нега и уют…
Ну, словом, в шесть, когда стемнело
Он с ней прощаться не спешил,
Он целовал нагое тело
И очень мало говорил.
И только в девять, в час разлуки,
Бездонный осушив бокал,
Он тихо, тихо жал ей руки
И тихо, тихо ей шептал:
Жить тяжело, что день – то хуже,
Так скучно молча тосковать…
А кстати, завтра я без мужа
Останусь дома ровно в пять”.
(428, с. 1–5)
С. 218…Ларисы Рейснер, Нины из “Маскарада”… – Судя по воспоминаниям В. Рождественского, вошедшим во второе издание его книги “Страницы жизни”, выпущенное уже после выхода НБН, Рейснер не ставила себе целью изобразить героиню лермонтовской пьесы. Она прибыла на маскарад в знаменитом бело-голубом “платье с кринолином” (331, с. 185), сшитом по эскизу Л. Бакста для постановки балета “Карнавал” в Мариинском театре (муз. Р. Шумана, реж. М. Фокин). Это, между прочим, позволяет предположить, что и о предоставлении театром остальных костюмов для маскарада литераторов тоже договорилась Рейснер, обладавшая большими административными возможностями.
Отчасти сходным образом мемуаристы по-разному поняли цель Мандельштама на этом маскараде (и / или на маскараде в Институте истории искусств): О. пишет в НБН, что поэт хотел предстать немецким романтиком, Н. Чуковский и Д. Слепян – Пушкиным: “Вскоре после его приезда в Доме искусств был маскарад, и он явился на него, загримированный Пушкиным – в сером цилиндре, с наклеенными бачками” (411, с. 149); “Вспоминаю, как среди костюмированных появился Осип Мандельштам, одетый «под Пушкина» в цветном фраке с жабо, в парике с баками и в цилиндре” (137, с. 196–197). А Людмила Миклашевская осторожно предположила, что поэт изображал Евгения Онегина: “Мандельштам спокойно и важно вошел в зал во фраке. Крахмальная манишка подпирала его острый подбородок, черные волосы встрепаны, на щеках бачки. Не знаю, кого он хотел изобразить – Онегина? Но, увы, ничего, кроме слишком широкого для него фрака, он, видимо, раздобыть не мог, на ногах его были защитного цвета обмотки и грубые солдатские башмаки, но гордое и даже надменное выражение лица не покидало его” (237, с. 146).
С. 219…Ефим, всеми уважаемый местный “товарищ услужающий”… — В кавычки заключена весьма распространенная в советские довоенные годы формула, заменившая “оскорбительную” дефиницию “прислужник”. Сравните, например, в повести Вячеслава Шишкова “Странники” (1930): “Товарищ услужающий, можно ежели ему чайку испить?” (416, с. 34).
О стороже ДИСКа Ефиме Егоровиче рассказывают многие мемуаристы, вспоминающие литературную жизнь Петрограда. В частности, Ходасевич в очерке “Дом искусств” пишет о беседах А. Волынского “с Ефимом, бывшим слугой Елисеевых, умным и добрым человеком. Беседы, однако же, прерывались долгими паузами, и тогда в кухне слышалось только глухое, частое топотание копыт: это ходил по кафельному полу поросенок – воспитанник Ефима” (386, 7 апреля, с. 9). В этом же очерке Ходасевич вспоминает и свою встречу с О. в ДИСКе (см. с. 581) во время бритья (там же).
С. 219…хочет Олечку приворожить. – Подразумевается Ольга Гильдебрандт-Арбенина. См. с. 608–609.
С. 220Между двумя тустепами… – Подразумевается американский быстрый танец. Сравните, например, в мемуарах о 1921 г. актера Геннадия Мичурина:
“Еще при опущенном занавесе со сцены доносились бесшабашные звуки входящего в моду тустепа <…>.
Звуки тустепа победно заполняли погружающуюся в темноту сцену, <…>…толпа персонажей нашего репертуара в своих пышных костюмах лихо отплясывала сегодняшний тустеп” (243, с. 124).
С. 220…никак не могу своего “Дракона” кончить. – Речь идет о длинной “Поэме начала” Гумилева, чья “первая книга” “Дракон” была впервые опубликована в одноименном альманахе Цеха поэтов в 1921 г.
С. 221 – Гарун бежал быстрее лани. – Начальная строка “горской легенды” Лермонтова “Беглец” (204, т. 3, с. 359).
С. 221 – А теперь, – громко и радостно заявляю я, – так весело, так весело, как еще никогда в жизни не было! – И. Бернштейн так вспоминает о настроении Мандельштама на маскараде 11 января: “Я помню там очень веселого Мандельштама… Он страшно любил сладкое… <…> Блок мне показался в тот день чрезвычайно мрачным, и Мандельштам оказался его полной противоположностью. Надежда Яковлевна очень сердится в своих воспоминаниях, что все вспоминают, как он любил печенье, а вот я тоже помню, как Мандельштам на этом маскараде ужасно наслаждался тем, что была такая редкость, как пирожные. Он брал и очень весело эти пирожные ел” (290, с. 131).
С. 222И снова я влюблен впервые, / Навеки снова я влюблен… – С небольшой ошибкой цитируются финальные строки стихотворения Кузмина 1907 г.:
“Люблю”, сказал я, не любя, —
Вдруг прилетел Амур крылатый
И, руку взявши, как вожатый,
Меня повлек вослед тебя.
Я вижу чуть открытый рот,
Я вижу краску щек стыдливых,
И взгляд очей еще сонливых,
И шеи тонкой поворот.
С nрозревших глаз сметая сон
Любви минувшей и забытой,
На светлый луг, росой омытый,
Меня нежданно вывел он.
Ручей журчит мне новый сон,
Я жадно пью струи живые —
И снова я люблю впервые,
Навеки снова я влюблен!
Чудесен утренний обман:
Я вижу странно, прозревая,
Как алость нежно-заревая
Румянит смутно зыбкий стан;
(178, с. 54–55)
С. 222Я уже печатался в “Аполлоне”, и с успехом… – …и охладел ко мне. – Мандельштам впервые пришел на “башню” Вячеслава Иванова 23 апреля 1909 г. и читал там стихи на пятом заседании так называемой “Поэтической Академии” (228, с. 25). В “Аполлоне” он впервые напечатался позже, в августе 1910 г., в № 9 (там же, с. 30). Сравните с воспоминаниями В. Пяста о первом появлении Мандельштама на “башне”:
“…помню, однажды пришел <…> Виктор Гофман в сопровождении совсем молодого стройного юноши в штатском костюме, задиравшего голову даже не вверх, а прямо назад: столько чувства собственного достоинства бурлило и просилось наружу из этого молодого тела. Это был Осип Мандельштам. По окончании лекции и ответов на вопросы аудитории ему предложили прочесть стихи. Не знаю, как другим (Вяч. Иванов, конечно, очень хвалил, – но ведь это было его всегдашним обыкновением!), но мне чрезвычайно понравились его стихотворения. Наверное, он читал вот это:
Истончается тонкий тлен…
Фиолетовый гобелен.
К нам на во́ды и на леса
Опускаются небеса.
Нерешительная рука
Эти вывела облака,
И прозрачный встречает взор
Отуманенный их узор,