мысли черные к тебе придут, / Откупори шампанского бутылку / Иль перечти “Женитьбу Фигаро”»” (317, т. VII, с. 131–132).
С. 236Кто может знать при слове “расставанье”… – Когда в Москве локомотив свистит? – Переделка строк из стихотворения Мандельштама “Tristia” (1918). См. его текст на с. 600–601.
С. 236…О через все века… – Плаще ученика. – С искажениями цитируются строки из первой строфы стихотворения Цветаевой 1921 г.:
Быть мальчиком твоим светлоголовым,
– О, через все века! —
За пыльным пурпуром твоим брести в суровом
Плаще ученика.
Улавливать сквозь всю людскую гущу
Твой вздох животворящ
Душой, дыханием твоим живущей,
Как дуновеньем – плащ.
Победоноснее Царя Давида
Чернь раздвигать плечом.
От всех обид, от всей земной обиды
Служить тебе плащом.
Быть между спящими учениками
Тем, кто во сне – не спит.
При первом чернью занесенном камне
Уже не плащ – а щит!
(О, этот стих не самовольно прерван!
Нож чересчур остер!)
И – вдохновенно улыбнувшись – первым
Взойти на твой костер.
(389, с. 7)
С. 237…то “в рыжем клетчатом пальто моем”… — Отсылка к стихотворению О. “Он сказал: «Прощайте, дорогая…»”. См. его текст на с. 512–513.
С. 237–238Я смутно догадывалась, что Гумилев завидует Блоку… – …Блок и Гумилев – идейные противники. – После хронологически почти совпавших в сознании современников гибели Гумилева и смерти Блока сопоставление их поэтических миров сделалось общим местом мемуаров и критических статей.
Гумилевские оценки личности и творчества Блока, как правило, были максимально высокими. Смотрите, например, инскрипт Гумилева на книге “Колчан”: “Моему любимейшему поэту Александру Блоку с искренней дружественностью Н. Гумилев. 8 февраля 1916” (355, т. 1, с. 724). Себе же Гумилев отводил роль лучшего, чем Блок, оценщика поэзии и педагога. Ахматовой, когда во время Первой мировой войны Блока собирались призвать в армию, Гумилев сказал: “Неужели и его пошлют на фронт. Ведь это то же самое, что жарить соловьев” (143, с. 672). В разговоре с армейским сослуживцем (В.А. Карамзиным) Гумилев назвал Блока “генерал-майором” современной русской поэзии (Бальмонт удостоился чина лишь “штабс-капитана”) (137, с. 94). М. Слонимский в мемуарах приводит такой эпизод: “Запомнилось, как Гумилев после разговора с Блоком, на чей-то вопрос о том, почему он почти не возражает Блоку, ответил: «А что бы вы могли сказать, если бы разговаривали с живым Лермонтовым?»” (там же, с. 156). О. Гильдебрандт-Арбенина вспоминает об отношении Гумилева к Блоку так: “Если я ревновала Гумилева к кому-нибудь, то это предмет моего обожания в детские годы – А. Блок. <…> Отношения «человеческие» между ними были хорошие и простые. Но он сказал как-то, если бы в Блока стреляли, он бы его заслонил” (96, с. 447). А Э. Голлербах по памяти цитирует следующую гумилевскую характеристику Блока: “Он лучший из людей. Не только лучший русский поэт, но и лучший из всех, кого я встречал в жизни. Джентльмен с головы до ног. Чистая, благородная душа. Но – он ничего не понимает в стихах, поверьте мне” (260, с. 19).
Отношение Блока к Гумилеву во многом диктовалось его категорическим неприятием акмеизма – той поэтической школы, которую Гумилев основал и возглавил. Не улучшило этого отношения и смещение Блока с поста председателя ПО ВСП, организованное при деятельном участии Гумилева. “Для Блока <…> «гумилевщина» была непереносима”, – свидетельствовала Н. Павлович (297, с. 473). Итогом раздражения Блока против Гумилева стал фельетон Блока “«Без божества, без вдохновенья» (Цех акмеистов)” (1921), в котором поэзия оппонента была охарактеризована следующим образом: “В стихах самого Гумилева было что-то холодное и иностранное, что мешало его слушать” (55, т. 6, с. 181). Тем не менее только к раздражению, как мы увидим далее, отношение Блока к Гумилеву не сводилось.
С. 238 – Представьте себе я на прошлой неделе сказал при Блоке… – Ал. Блок. – Этот инскрипт был сделан не на книге стихов Блока “Ночные часы” (1911), а на издании: Блок А. Стихотворения. Кн. третья. М., 1916. Правильный и полный текст инскрипта был таким: “Дорогому Николаю Степановичу Гумилеву – автору «Костра», читанного не только «днем», когда я «не понимаю» стихов, но и ночью, когда понимаю. Ал. Блок. III 1919” (126, с. 56). Впервые этот инскрипт был опубликован Д.Е. Максимовым в 1945 г. (см.: там же).
С. 239Фиолетовые поля, музыка сфер, тоскующая в полях “мировая душа”!.. – И эта пародийная эмблема блоковского творчества, и целый ряд других “блоковских” мотивов НБН возникли в книге О. по следам внимательного прочтения ею исследования К. Мочульского “Александр Блок” (1945). Сравните там о фиолетовом цвете в стихах поэта: “…раньше было лазурное, розовое, золотое – теперь хлынуло лиловое и фиолетовое” (246, с. 103). Смотрите там же о музыке сфер: “Блок критикует статью Белого «Форма искусства»; он находит в ней двойственность: слово «музыка» берется автором и в обычном смысле и в смысле «музыки сфер», символа Той, которую воспевал Вл. Соловьев” (там же, с. 78).
Хотя понятие “мировая душа” было одним из ключевых уже для античной идеалистической философии, в данном случае подразумевается философская система Владимира Соловьева, в рамках которой “мировая душа” одухотворяет все существующее в мире.
С. 239По-моему, все стихи, даже Пушкина, лучше всего читать в яркий солнечный полдень. А ночью надо спать. – Приведем с некоторыми сокращениями эпизод из воспоминаний В. Рождественского о Гумилеве и Блоке:
“Помнится, в один из <…> дней, когда заседали мы в одной из комнат Отдела искусств <…>, Блок, видимо уставший от долгого спора, сказал не очень уверенным голосом: «А не закончить ли нам сегодня все же стихами? Давайте, вспомним объединяющее всех нас, таких разных, имя Пушкина. Пусть каждый прочтет по одному стихотворению, которое любит, помнит наизусть». <…> Когда дошла очередь до Гумилева, он начал резковатым скандирующим голосом:
«Перестрелка за холмами;
Смотрит лагерь их и наш,
На холме пред казаками
Вьется красный делибаш.
Делибаш! Не суйся к лаве,
Пожалей свое житьё;
Вмиг аминь лихой забаве:
Попадешься на копьё.
Эй, казак! Не рвися к бою:
Делибаш на всем скаку
Срежет саблею кривою
С плеч удалую башку.
Мчатся, сшиблись в общем крике…
Посмотрите! Каковы?
Делибаш уже на пике,
А казак без головы!»
Блок слушал молча, сосредоточенно. Потом начал и он, полуопустив тяжелые веки, глуховато, но очень отчетливо, акцентируя некоторые слова. Читал очень проникновенно, словно прислушиваясь к собственному внутреннему голосу. Это было «Заклинание»:
«О, если правда, что в ночи,
Когда покоятся живые,
И с неба лунные лучи
Скользят на камни гробовые,
О, если правда, что тогда
Пустеют тихие могилы —
Я тень зову, я жду Леилы:
Ко мне, мой друг, сюда, сюда!..»
Все притихли, погрузившись в раздумье. Чтения уже не продолжали. Словно тихая лунная ночь вошла в комнату, за минуту до этого залитую жарким светом июньского дня. А Блок, устало улыбнувшись, сказал: «У Пушкина можно найти все, Николай Степанович! Он был человеком… да, человеком. Все в мире было ему доступно, все его радости и все тревоги»” (85, с. 417–418).
Другой вариант этого мемуарного фрагмента приводится в книге К. Мочульского о Блоке (246, с. 430).
С. 239–240И каждый вечер в час назначенный… – Ты право пьяное чудовище… – С ошибкой (у Блока: “В моей душе лежит сокровище”) цитируется стихотворение “Незнакомка” (1906) (55, т. 2, с. 185–186).
С. 240…а совсем не в том, что “больше не слышно музыки”, как Блок уверяет, и не в том, что “наступила страшная тишина”. — Сравните в письме Блока к Е. Иванову от 25 июня 1906 г., которое цитирует в книге о поэте К. Мочульский (246, с. 137): “…ужасное запустение, ничего не вижу и не слышу больше. <…> Наступила Тишина – самая чертовская несмотря на революцию”, а также в воспоминаниях К. Чуковского о Блоке:
“Он рассказывал, что, написав «Двенадцать», несколько дней подряд слышал непрекращающийся не то шум, не то гул, но после замолкло и это. Самую, казалось бы, шумную, крикливую и громкую эпоху он вдруг ощутил как беззвучие.
В марте 1921 года мы проходили с ним по Дворцовой площади и слушали, как громыхают орудия.
– Для меня и это – тишина, – сказал он. – Меня клонит в сон под этот грохот… Вообще в последние годы мне дремлется” (цит. по: 246, с. 423).
С. 240А без вина он не может. – Сравните, например, с репликой Блока, зафиксированной в мемуарах Н. Павлович: “Я раньше страшно пил. Бывало так, что падал без чувств и валялся где-нибудь. Сейчас совсем почти не пью” (297, с. 492).
С. 240Свирель запела на мосту… – Первая строка стихотворения Блока 1908 г.:
Свирель запела на мосту,
И яблони в цвету.
И ангел поднял в высоту
Звезду зеленую одну,
И стало дивно на мосту
Смотреть в такую глубину,
В такую высоту.
Свирель поет: взошла звезда,
Пастух, гони стада…
И под мостом поет вода:
Смотри, какие быстрины,
Оставь заботы навсегда,
Такой прозрачной глубины
Не видел никогда…
Такой глубокой тишины
Не слышал никогда…
Смотри, какие быстрины,
Когда ты видел эти сны?..