В вечерних лучах алеют
Вершины дальних гор.
Пловца на лодочке малой
Дикой тоской полонит;
Забывая подводные скалы,
Он только наверх глядит.
Над страшной высотою
Девушка дивной красы
Одеждой горит золотою,
Играет златом косы.
Пловец и лодочка, знаю,
Погибнут среди зыбей;
И всякий так погибает
От песен Лорелей.
(55, т. 3, с. 378–379)
Перевод этот был сделан Блоком вовсе не “наспех для «Всемирной литературы»” в конце 1910-х гг. (как пишет далее О.; см. с. 245), а еще в 1909 г. по внутренней потребности. Блок настолько ценил его, что включил сначала в книгу стихов “Ночные часы”, а затем в свое собрание сочинений.
Приведем две финальные строки стихотворения Гейне: “Und das hat mit ihrem Singen / Die Loreley gethan” – “И это сделано пением Лорелеи” (441, S. 178–179), т. е. вариант, предлагаемый Гумилевым (или О.), действительно ближе к оригиналу.
С. 245Но ведь и переводы Гумилева… – Вина не пробовать вам вновь. – С неточностями цитируется песенка “Рено и его четырнадцать жен” в переводе Гумилева: “– Тогда сосите вашу кровь, / Вина не видывать вам вновь” (121, с. 95).
С. 245У Георгия Иванова, большого мастера перевода… – Порою пьянствуя, монахи не шумели. – Нам не удалось найти произведения, в которое вошла эта строка. Возможно, речь идет о черновом варианте перевода одной из строк “Орлеанской девственницы” Вольтера, над которым Иванов работал вместе с Адамовичем.
С. 245Он к тому же сам таскает дрова на третий этаж… – Квартира на ул. Декабристов (Офицерской), д. 57, в которой Блок жил с 1912 г., располагалась на четвертом этаже. Находившаяся в этом же доме квартира его матери, в которую Блок с женой переехали 23 февраля 1919 г., – на втором этаже. Сравните в воспоминаниях Н. Павлович о поэте: “Он сам носил дрова из подвала, правда, невысоко, всего на второй этаж, но сердце у него уже сдавало” (297, с. 462).
С. 245…не “тихий ад”… — Отсылка то ли к зачину стихотворения Блока 1914 г.: “День проходил, как всегда: / В сумасшествии тихом…” (55, т. 3, с. 51), то ли к финалу стихотворения Ходасевича “Из окна” (“Нынче день такой забавный…”, 1921): “Восстает мой тихий ад / В стройности первоначальной” (356, с. 52).
С. 245Любовь Дмитриевна, жена Блока, и его мать не выносят друг друга… – …все вместе поселились. – Сравните, например, в письме матери Блока к М. Ивановой от 14 октября 1920 г.: “Люба ненавидит и презирает меня яро, но я молчу и не подаю ей повода к сценам. Саша тоже много молчит. Иначе будут крики, вопли, слезы” (56, с. 512).
Описывая взаимоотношения Любови Дмитриевны Блок (урожд. Менделеевой, 1881–1939) и Александры Андреевны Кублицкой-Пиоттух (урожд. Бекетовой; 1860–1923), О. опиралась на свидетельства М. Бекетовой, приведенные в книге о Блоке К. Мочульского: “«<…> Когда его мать и жена начинали при нем какой-нибудь спор, он испытывал усиление физических страданий и просил их замолчать». Бекетова прибавляет: «Эти несогласия между наиболее близкими ему существами жестоко мучили Александра Александровича. В сложном узле причин, повлиявших на развитие его болезни, была и эта мучительная язва его души»” (246, с. 438). Сравните в книге Мочульского ранее: “Блок борется с навязчивыми мыслями о смерти: он принимает «страшный мир» только потому, что в нем живут два существа, которых он любит больше себя: жена и мать” (там же, с. 312).
О переезде Блока и Любови Дмитриевны в квартиру матери поэта см. чуть выше в нашем комментарии. Отметим, что о нем упоминает и К. Мочульский в своей книге о Блоке: “Чтобы избежать выселения и тратить меньше дров на топку, Блоки переселяются на квартиру Александры Андреевны. Комната, где работает поэт, служит спальней и общей столовой” (там же, с. 427).
С. 246Он все продолжает десять лет подряд трудиться над своим “Возмездием”. — В предисловии к публикации третьей главы этой своей неоконченной поэмы, датированном 12 июля 1919 г. (55, т. 3, с. 300), Блок писал: “Поэма «Возмездие» была задумана в 1910 году и в главных чертах набросана в 1911 году” (там же, с. 295).
С. 246…Так / Вращает хищник темный зрак… – У Блока в “Возмездии”: “Так / Вращает хищник мутный зрак” (55, т. 3, с. 322). Это же место (только без ошибки) цитируется в книге К. Мочульского о Блоке (246, с. 19).
С. 246Вдруг – возвращается она… – И на руках лежит ребенок. – Цитируется финал первой главы “Возмездия” (55, т. 3, с. 327). Это же место приводится в книге К. Мочульского о Блоке (246, с. 20).
С. 246Чем не Козьма Прутков? – Фрагмент мемуаров М. Бекетовой об увлеченности юного Блока Козьмой Прутковым приводит в своей книге о поэте К. Мочульский (там же, с. 26).
С. 246Ребенок – то есть сам Блок – родился уже в ректорском доме, в доме своего деда Бекетова. – Речь идет об Андрее Николаевиче Бекетове (1825–1902), ботанике, ректоре Императорского Санкт-Петербургского университета. Сравните в книге К. Мочульского о Блоке: “А.Л. Блок вернулся в Варшаву один: родители настояли на том, чтобы Ася до родов осталась в ректорском доме” (246, с. 17).
С. 246И царь – огромный, водянистый, / С семейством едет со двора. – Цитируется поэма “Возмездие” (55, т. 3, с. 329).
С. 246–247Но у кого не бывает смешных строк? – Из тумана или из варенья? – В американском собрании сочинений Гумилева было напечатано несколько строк этого стихотворения, записанных со слов О.:
Крылья плещут в небесах, как знамя,
Орлий клекот, бешеный полет —
Половина туловища – пламя,
Половина туловища – лед…
(122, т. 2, с. 257)
С. 247Он, а не, как большинству кажется, Сологуб. – Репутация Федора Сологуба (Федора Кузьмича Тетерникова; 1863–1927) в кругу ценителей модернистской поэзии в конце 1910-х – начале 1920-х гг. действительно была очень высокой. Приведем здесь характерное высказывание Ходасевича 1921 г., сделанное, впрочем, уже после смерти Блока и зафиксированное позднее Ахматовой: “Если бы я был редактором журнала, я бы печатал всегда Сологуба, часто Ахматову, иногда – себя <…>” (143, с. 183). Сравните также с ретроспективной оценкой Г. Иванова:
“Совсем недавно, в одном из ответов на литературную анкету, Сологуб был назван «великим поэтом». Это преувеличение, разумеется.
В искусстве «великое» начинается как раз с какой-то «победы» над тем «страхом перед жизнью», которым заранее и навсегда был побежден Сологуб. Но, конечно, он был поэтом в истинном и высоком смысле этого слова – не литератором и стихотворцем, а одним из тех, которые перечислены в «Заповедях Блаженства»” (157, т. 3, с. 145).
С. 247Ни у кого со времени Лермонтова “звуки небес” не звучали так явственно. – Сравните с гумилевским уподоблением Блока Лермонтову, которое мы приводим на с. 635. Также сравните в финальных строках “Ангела” Лермонтова (1831): “И звуков небес заменить не могли / Ей скучные песни земли” (204, т. 1, с. 228). Эти строки Блок процитировал в статье “Памяти Врубеля” (1910): “Он все идет – потому что «скучные песни земли» уже не могут заменить «звуков небес»” (55, т. 5, с. 423). В свою очередь, это место из блоковской статьи приведено в книге К. Мочульского о поэте: 246, с. 265.
С. 247Блок совсем не декадент, не “кошкодав-символист”, каким его считают. – Слово “кошкодав” здесь употреблено как синоним слова “хулиган”. В таком значении оно встречается и в статье самого Блока “Вопросы, вопросы и вопросы” (1908): “Общение <…> между писателями русскими может устанавливаться, по-видимому, лишь постольку, поскольку они не писатели, а общественные деятели, собутыльники, кошкодавы, что угодно. Русские же символисты, андреевцы, арцыбашевцы – все это решительно понятия нереальные, нагоняющие лишь смертельную скуку” (55, т. 5, с. 343). Выше в этой же статье Блок писал: “…знаменитый процесс «кошкодавов» вызывает на размышления общего свойства, а вся литература не вызывает” (там же, с. 339). Подразумевается скандальная история, о которой много писали русские газеты в августе – сентябре 1908 г. и которая закрепила в сознании обывателя параллель “кошкодав – литератор”: якобы на квартире купца Г. Попова некие злодеи мучили кошек, и в этих истязаниях будто бы принимал участие “поэт-модернист” П. Потемкин, а свидетелями забав были поэт И. Рукавишников, А. Куприн, А. Каменский и др. (подробнее см., например: 219, с. 362). Разумеется, имя Блока в списке “кошкодавов” не фигурировало.
С. 247Романтик чистейшей воды, и к тому же – немецкий романтик. – Сравните в книге о Блоке К. Мочульского: “Наследник «трансцендентальной иронии» немецких романтиков, Блок – живой сплав двух миров, человек катастрофического сознания” (246, с. 227). Уподобить Блока немецким романтикам Гумилев вполне мог в рамках развиваемой им еще в статье “Наследие символизма и акмеизм” (1913) концепции благотворного влияния на русскую литературу французской культуры и не слишком благотворного – германской.
Фрагмент, близко перекликающийся с рассуждениями о Блоке, приводимыми в НБН, можно найти в книге К. Чуковского “Александр Блок как человек и поэт” (1924):
“…если бы <…> мы непременно захотели причислить поэта к какой-нибудь поэтической школе, нам пришлось бы, мне кажется, обратиться в Германию, на целое столетие вспять, к так называемым Иенским романтикам. Во многом между ними и Блоком сходство разительное: те же мысли, те же приемы, те же слова, те же образы.
Если поэтика Блока есть поэтика тайны, то в чем же, как не в откровении тайн, видели сущность искусства молодые романтики Иены? Если Блок отвергает земное, во имя неземной благодати, то разве не таково же было отношение к земному у Вакенродера, Тика, Новалиса?