Сердцу влюбленному негде укрыться от боли.
Так и счастливому страшно, что кончится счастье.
Так и свободный боится неволи. (55, т. 1, с. 268)
С. 323Она, розовая, светловолосая… куталась в платок. – Сравните в “Воспоминаниях о Блоке” Белого: “Л.Д. слушала, так уютно зажавшись (с ногами) в клубочек на уголочке дивана (серо-коричневого, как все) в своем ярком, пурпурном капоте, с платком на плечах, положив золотистую голову на руку; слушала, – и светила глазами” (45, с. 214).
С. 323А мы, верные рыцари, на ковре экзальтированно поклонялись ей. – Отсылка к строкам из стихотворения Блока “Милый брат, завечерело…” (1906), в которых, впрочем, изображаются не Блок, С. Соловьев и Белый, а только Блок и Белый:
Возвратясь, уютно ляжем
Перед печкой на ковре
И тихонько перескажем
Всё, что видели, сестре…
(55, т. 2, с. 91)
С. 324Но час настал, и ты ушла из дома. – Ты, милая, ты, нежная, нашла… – С небольшими неточностями цитируется стихотворение Блока 1908 г.:
О доблестях, о подвигах, о славе
Я забывал на горестной земле,
Когда твое лицо в простой оправе
Передо мной сияло на столе.
Но час настал, и ты ушла из дому.
Я бросил в ночь заветное кольцо.
Ты отдала свою судьбу другому,
И я забыл прекрасное лицо.
Летели дни, крутясь проклятым роем…
Вино и страсть терзали жизнь мою…
И вспомнил я тебя пред аналоем,
И звал тебя, как молодость свою…
Я звал тебя, но ты не оглянулась,
Я слезы лил, но ты не снизошла.
Ты в синий плащ печально завернулась,
В сырую ночь ты из дому ушла.
Не знаю, где приют своей гордыне
Ты, милая, ты, нежная, нашла…
Я крепко сплю, мне снится плащ твой синий,
В котором ты в сырую ночь ушла…
Уж не мечтать о нежности, о славе,
Всё миновалось, молодость прошла!
Твое лицо в его простой оправе
Своей рукой убрал я со стола.
(55, т. 3, с. 64–65)
С. 325Саша изменился. – …ни даже себе в этом. – Блок и С. Соловьев во второй раз приехали к Блокам в Шахматово в середине июня 1905 г. О своем восприятии настроения Блока в этот период Белый рассказал в воспоминаниях о нем: “…для А.А. стало ясно: – не призваны мы ни к чему; «коллектив» – «Балаганчик»; участник несчастного коллектива, – Пьеро: видно, мистики – договорились до «чепухи» («коса смерти», срезающая культуру – «коса только девушки»); – «истекает он клюквенным соком». Я «клюквенный сок» не прощал ему годы: «скептическую иронию» над собою самим. И какие же были мы злые!” (46, с. 252).
Также сравните в книге Белого “Между двух революций”: “Оставаясь с Сережей вдвоем в прошлогодней нам отведенной комнате наверху, мы обсуждали нелепость нашего приезда сюда: по приглашению Блока же; Сережа вспыхивал: – «Если у него его Дама порождение похоти, желаю ему от нее ребенка; тогда не пиши ее с большой буквы; не подмигивай на «Софию-Премудрость»; такой подмиг – хихик идиота; психопатологию я ненавижу!»” (51, с. 23).
И в комментируемом фрагменте НБН, и в приведенном отрывке из воспоминаний Белого подразумевается драма Блока “Балаганчик” (1906), полная кощунственных с точки зрения Белого и Соловьева образов, снижающих их некогда общие с Блоком идеалы. Белый коротко обозначает основной конфликт драмы и приводит знаменитую реплику Паяца из нее: “Помогите! Истекаю клюквенным соком!” (55, т. 4, с. 19).
С. 325“Цель поэзии… облеченной в солнце”… – Неточные цитаты из статьи Белого “Апокалипсис в русской поэзии” (1905): “Цель поэзии – найти лик музы, выразив в этом лике мировое единство вселенской истины. Цель религии – воплотить это единство. Образ музы религией превращается в цельный лик Человечества, лик Жены, облеченный в Солнце.<…>
Явись!
Пора: мир созрел, как золотой, налившийся сладостью плод, мир тоскует без Тебя.
Явись!” (38, с. 16, 28).
С. 325“Чик! Голову долой!” – как в армянском глупейшем анекдоте. – Сравните с. 463.
С. 325Всем нам, Аргонавтам, как золоторунным баранам. – Речь идет о сложившемся в 1903 г. кружке московских юных мистиков, вдохновителем которого был Белый. Также в кружок входили Эллис, С. Соловьев, А. Петровский и другие друзья и приятели Белого (в основном по университету). Участники кружка стремились обновить древнегреческий миф о путешествии героев Эллады на корабле Арго за золотым руном, которое понималось как мистическое путешествие к Солнцу. Блока аргонавты считали “своим”, поскольку его раннее творчество, наряду с поэзией Белого, было “основным резервуаром их мифологических представлений” (193, с. 139).
С. 325Она, обезглавленная, стала картонной куклой. – Сравните в “Воспоминаниях о Блоке” Белого: “…многое в нападеньях Л.Д. было горькою правдой: она – человек, а не кукла, не символ” (47, с. 143). Также сравните с монологом Пьеро в “Балаганчике” Блока:
Я стоял меж двумя фонарями
И слушал их голоса,
Как шептались, закрывшись плащами,
Целовала их ночь в глаза.
И свила серебристая вьюга
Им венчальный перстень-кольцо.
И я видел сквозь ночь – подруга
Улыбнулась ему в лицо.
Ах, тогда в извозчичьи сани
Он подругу мою усадил!
Я бродил в морозном тумане,
Издали за ними следил.
Ах, сетями ее он опутал
И, смеясь, звенел бубенцом!
Но, когда он ее закутал, —
Ах, подруга свалилась ничком!
Он ее ничем не обидел,
Но подруга упала в снег!
Не могла удержаться сидя!..
Я не мог сдержать свой смех!..
И, под пляску морозных игол,
Вкруг подруги картонной моей —
Он звенел и высоко прыгал,
Я за ним плясал вкруг саней!
И мы пели на улице сонной:
“Ах, какая стряслась беда!”
А вверху – над подругой картонной —
Высоко зеленела звезда.
И всю ночь по улицам снежным
Мы брели – Арлекин и Пьеро…
Он прижался ко мне так нежно,
Щекотало мне нос перо!
Он шептал мне: “Брат мой, мы вместе,
Неразлучны на много дней…
Погрустим с тобой о невесте,
О картонной невесте твоей!”
(55, т. 4, с. 15–16)
Приведем здесь еще одну цитату из воспоминаний Белого о Блоке:
“Вот – чтение «Балаганчика» или удар тяжелейшего молота: в сердце; пришел еще рано, – в приподнятом настроении: ведь написана гениальная вещь; ведь писала Л.Д. «Балаганчик» – «хороший» <…>.
Л.Д. с взвинченной аффектацией, стремительно принимала гостей (наблюдал, удивляясь ее экспансивности, новой в ней); каменный и угловатый А.А. деловито потаптывался, раскрывая гостям портсигар; был сюртук в этот вечер поношен на нем.
Все расселись на мягкие кресла; А.А. монотонно читал себе в нос:
– Истекаю я клюквенным соком.
Нелепые мистики, ожидающие Пришествия, девушка, косу (волосяную) которой считают за смертную косу, которая стала «картонной невестой», Пьеро, Арлекин, разрывающий небо, – все бросилось издевательством, вызовом: поднял перчатку! Назвать «Балаганчик» хорошим – не мог; и его написал А.А. Блок?” (47, с. 131–132).
С. 325Меня несут / На Страшный суд. – Из стихотворения Белого “Вынос” (1906):
Венки снимут. —
Гроб поднимут —
Знаю,
Не спросят.
Над головами
Проплываю
За венками —
Выносят —
В дымных столбах,
В желтых свечах,
В красных цветах —
Ах!..
Там колкой
Елкой, —
Там можжевельником
Бросят
На радость прохожим бездельникам —
Из дому
Выносят.
Прижался
Ко лбу костяному
Венчик.
Его испугался
Прохожий младенчик.
Плыву мимо толп,
Мимо дворни
Лицом
В телеграфный столб,
В холод горний.
Толпа отступает.
Служитель бюро
Там с иконой шагает,
И плывет серебро
Катафалка.
Поют,
Но не внемлю.
И жалко,
И жалко,
И жалко
Мне землю.
Поют, поют:
В последний
Приют
Снесут
С обедни —
Меня несут
На страшный суд.
Кто-то там шепчет невнятно:
“Твердь – необъятна”.
Прильнула и шепчет невнятно
Мне бледная, бледная смерть.
Мне приятно.
На желтом лице моем выпали
Пятна.
Цветами —
Засыпали.
Устами —
Прославили.
Свечами —
Уставили.
(39, с. 180–182)
Описывая в книге “Между двух революций” свое настроение времен запутанных отношений с Блоком и Л.Д. Блок (вторая половина июня 1906 г.), Белый упоминает и о создании этого стихотворения (которое было частью его поэмы “Панихида”): “время проходит в писании жесточайших стихов” (51, с. 89).