В моих руках оно само,
Мной ожидаемое с детства
Четырехстопное письмо!
Хоть вы писали из каприза,
Но дар кокетства все же дар.
Быть может, вы и Элоиза,
Но я? Какой я Абеляр?
Вы там на поэтичной Званке
Державинской, увы! увы!
А петроградские приманки —
О них совсем забыли вы.
Что вам, что здесь о вас скучает
Слегка стареющий поэт?
Там, в электромагнитном рае,
Вам до него и дела нет.
Вы подружились там с луною, —
“Над Волховом встает луна”.
Но верьте слову, над Невою
Она не менее видна.
И ведь не вечно расставанье —
“Уносит все река времен” —
Так, дорогая, до свиданья,
Привет сердечный и поклон.
(122, т. 2, с. 255)
Строка “Слегка стареющий поэт” представляет собой шуточную автоцитату из стихотворения Гумилева “Памяти Анненского”:
К таким нежданным и певучим бредням
Зовя с собой умы людей,
Был Иннокентий Анненский последним
Из царскосельских лебедей.
Я помню дни: я, робкий, торопливый,
Входил в высокий кабинет,
Где ждал меня спокойный и учтивый,
Слегка седеющий поэт.
Десяток фраз, пленительных и странных,
Как бы случайно уроня,
Он вбрасывал в пространства безымянных
Мечтаний – слабого меня.
О, в сумрак отступающие вещи
И еле слышные духи,
И этот голос, нежный и зловещий,
Уже читающий стихи!
В них плакала какая-то обида,
Звенела медь и шла гроза,
А там, над шкафом, профиль Эврипида
Cлепил горящие глаза.
…Скамью я знаю в парке; мне сказали,
Что он любил сидеть на ней,
Задумчиво смотря, как сини дали
В червонном золоте аллей.
Там вечером и страшно и красиво,
В тумане светит мрамор плит,
И женщина, как серна боязлива,
Во тьме к прохожему спешит.
Она глядит, она поет и плачет,
И снова плачет и поет,
Не понимая, что все это значит,
Но только чувствуя – не тот.
Журчит вода, протачивая шлюзы,
Сырой травою пахнет мгла,
И жалок голос одинокой музы,
Последней – Царского Села.
(122, т. 1, с. 211–212)
С. 376…купленный им, по его словам, еще когда-то в Венеции. – Итальянское путешествие Гумилева и Ахматовой (с заездом примерно на десять дней в Венецию) продлилось с 3 апреля по 17 мая 1912 г. Подробнее о нем см.: 340, с. 357–358, 638–642.
С. 377…внизу был нарисован чернилами… – …1919. — Очень похожий рисунок Гумилев сделал для Чукоккалы 21 ноября 1918 г. (см.: 412, с. 265; см. также вкладку к нашему путеводителю). В частности, этот рисунок тоже подписан “Gumilev fecit”, то есть “Гумилев исполнил” (лат.).
С. 377Альбом этот погиб 5 августа 1921 года, после ареста Гумилева. – Гумилев был арестован в ночь с 3 на 4 августа 1921 г.
С. 377Впрочем, я все же сообщила несколько из них Г. Струве, и они включены во II том собрания сочинений Гумилева. – Речь идет о втором томе издания (см.: 122), вышедшем в Вашингтоне в 1964 г. под редакцией Глеба Петровича Струве (1898–1985) и Бориса Андреевича Филиппова (наст. фамилия Филистинский; 1905–1991). На этот том О. откликнулась рецензией (283, с. 284–288), расширенный вариант которой в переработанном виде вошел в НБН (так что О., подобно Гумилеву, тоже была чрезвычайно экономна в “хозяйстве”).
С. 378…в своем поэтическом хозяйстве. – Формула восходит к названию книги В. Ходасевича “Поэтическое хозяйство Пушкина” (Л., 1924).
С. 378–379Всем, например, известно – об этом уже не раз говорилось в печати, – что “Приглашение в путешествие” посвящалось многим… – Текст этого стихотворения см. на с. 572–573. В комментируемом фрагменте О. подразумевает следующее примечание к стихотворению “Приглашение в путешествие” во втором томе собрания сочинений Гумилева: “По свидетельству покойного Георгия Иванова <…>, Гумилев имел обыкновение посвящать одно и то же стихотворение разным женщинам или перепосвящать стихи наново, и при этом менял отдельные детали в зависимости от адресатки. Как видно будет ниже, в данном стихотворении волосы из золотистых были «перекрашены» им в темнорусые” (122, т. 2, с. 326). Сравните также, например, в мемуарах о Гумилеве Ольги Гильдебрандт-Арбениной: “В его чтении «Трамвая» <…> вкралась ложь. Он прочел: «Оленька, я никогда не думал…» (я не поверила)” (96, с. 441).
С. 379…“С тобой мы связаны одною цепью”. — Речь идет о стихотворении Гумилева 1920 г.:
С тобой мы связаны одною цепью,
Но я доволен и пою,
Я небывалому великолепью
Живую душу отдаю.
А ты поглядываешь исподлобья
На солнце, на меня, на всех,
Для девичьего твоего незлобья
Вселенная – пустой орех.
И все-то споришь ты, и взоры строги,
И неудачней с каждым днем
Замысловатые твои предлоги,
Чтобы не быть со мной вдвоем.
(122, т. 2, с. 185)
С. 379Так, в “Канцоне первой”, открывающей мой альбом… – Речь идет о следующем стихотворении Гумилева:
Закричал громогласно
В сине-черную сонь
На дворе моем красный
И пернатый огонь.
Ветер милый и вольный,
Прилетевший с луны,
Хлещет дерзко и больно
По щекам тишины.
И, вступая на кручи,
Молодая заря
Кормит жадные тучи
Ячменем янтаря.
В этот час я родился,
В этот час и умру,
И зато мне не снился
Путь, ведущий к добру.
И уста мои рады
Целовать лишь одну,
Ту, с которой не надо
Улетать в вышину.
(122, т. 2, с. 42–43)
С. 380Кальдерон недаром говорил… а ключ бросить в море… – См. с. 476.
С. 380…как, например, “Перстень”… — Речь идет о следующем стихотворении Гумилева:
Уронила девушка перстень
В колодец, в колодец ночной,
Простирает легкие персты
К холодной воде ключевой.
– Возврати мой перстень, колодец,
В нем красный цейлонский рубин,
Что с ним будет делать народец
Тритонов и мокрых ундин? —
В глубине вода потемнела,
Послышался ропот и гам:
– Теплотою живого тела
Твой перстень понравился нам. —
– Мой жених изнемог от муки
И будет он в водную гладь
Погружать горячие руки,
Горячие слезы ронять. —
Над водой показались рожи
Тритонов и мокрых ундин:
– С человеческой кровью схожий,
Понравился нам твой рубин. —
– Мой жених, он живет с молитвой,
С молитвой одной о любви,
Попрошу, и стальною бритвой
Откроет он вены свои. —
– Перстень твой, наверно, целебный,
Что ты молишь его с тоской,
Выкупаешь такой волшебной
Ценой, любовью мужской. —
– Просто золото краше тела
И рубины красней, чем кровь,
И доныне я не умела
Понять, что такое любовь.
(122, т. 2, с. 57–58)
С. 380…во втором стихотворении триптиха “Душа и тело”… – Приведем текст этого стихотворения:
Закат из золотого стал как медь,
Покрылись облака зеленой ржою,
И телу я сказал тогда: – Ответь
На все провозглашенное душою. —
И тело мне ответило мое,
Простое тело, но с горячей кровью:
– Не знаю я, что значит бытие,
Хотя и знаю, что зовут любовью.
– Люблю в соленой плескаться волне,
Прислушиваться к крикам ястребиным,
Люблю на необъезженном коне
Нестись по лугу, пахнущему тмином.
И женщину люблю… Когда глаза
Ее потупленные я целую,
Я пьяно, будто близится гроза,
Иль будто пью я воду ключевую.
– Но я за все, что взяло и хочу,
За все печали, радости и бредни,
Как подобает мужу, заплачу
Непоправимой гибелью последней.
(122, т. 2, с. 41)
С. 381…опубликованные уже в Париже после его смерти под названием “К синей звезде”, которое им дал Мочульский. – Не в Париже, а в Берлине (см. с. 572). Константин Васильевич Мочульский (1892–1948) познакомился с Гумилевым еще в 1912 г., о чем в письме от 22 октября 1912 г. рассказывал В.М. Жирмунскому: “Гумилев мне не понравился – неподвижное, грубо вылепленное лицо с бесцветными глазами” (306, с. 146). Впоследствии Гумилев и Мочульский стали приятелями. Стихи, собранные в книге “К синей звезде”, Мочульский сопроводил следующим примечанием: “Стихотворения настоящего сборника были написаны автором в альбом во время его пребывания в Париже в 1918 г. <…> Настоящий сборник печатается с подлинника, хранящегося в Париже” (119, с. 71).
Этим двойным упоминанием о Париже и была спровоцирована ошибка О.
С. 381…Гумилев включил в “Костер” далеко не лучшие, “Розу” или “Телефон”. – Первое издание книги стихов Гумилева “Костер” вышло в 1918 г. Текст стихотворения “Телефон” см. на с. 718. Приведем текст стихотворения “Роза”:
Цветов и песен благодатный хмель