– Сравните в трактате Луция Аннея Сенеки (Lucius Annaeus Sěněca) “De constantia sapientis”: “…neque enim magna et excedentia solitum ac vulgarem modum crebro gignuntur…” (“Все великое и превосходящее обычный средний уровень вообще рождается нечасто”) (448, с. 757).
С. 388Тот же С. Маковский называл стихотворение Гумилева “Дева-птица”… и считал его чуть ли не центральным в поэзии Гумилева… – Приведем здесь текст этого стихотворения Гумилева:
Пастух веселый
Поутру рано
Выгнал коров в тенистые долы
Броселианы.
Паслись коровы,
И песню своих веселий
На тростниковой
Играл он свирели.
И вдруг за ветвями
Послышался голос, как будто не птичий,
Он видит птицу, как пламя,
С головкой милой, девичьей.
Прерывно пенье,
Так плачет во сне младенец,
В черных глазах томленье,
Как у восточных пленниц.
Пастух дивится
И смотрит зорко:
– Такая красивая птица,
А стонет так горько. —
Ее ответу
Он внемлет, смущенный:
– Мне подобных нету
На земле зеленой.
– Хоть мальчик-птица,
Исполненный дивных желаний,
И должен родиться
В Броселиане,
Но злая
Судьба нам не даст наслажденья,
Подумай, пастух, должна я
Умереть до его рожденья.
– И вот мне не любы
Ни солнце, ни месяц высокий,
Никому не нужны мои губы
И бледные щеки.
– Но всего мне жальче,
Хоть и всего дороже,
Что птица-мальчик
Будет печальным тоже.
– Он станет порхать по лугу,
Садиться на вязы эти
И звать подругу,
Которой уж нет на свете.
– Пастух, ты наверно грубый,
Ну, что ж, я терпеть умею,
Подойди, поцелуй мои губы
И хрупкую шею.
– Ты юн, захочешь жениться,
У тебя будут дети,
И память о Деве-птице
Долетит до иных столетий. —
Пастух вдыхает запах
Кожи, солнцем нагретой,
Слышит, на птичьих лапах
Звенят золотые браслеты.
Вот уже он в исступленьи,
Что делает, сам не знает,
Загорелые его колени
Красные перья попирают.
Только раз застонала птица,
Раз один застонала,
И в груди ее сердце биться
Вдруг перестало.
Она не воскреснет,
Глаза помутнели,
И грустные песни
Над нею играет пастух на свирели.
С вечерней прохладой
Встают седые туманы,
И гонит он к дому стадо
Из Броселианы.
(122, т. 2, с. 58–60)
В очерке “Николай Гумилев по личным воспоминаниям” С. Маковский писал об этом стихотворении:
“Может быть не все почитатели Гумилева прочли внимательно одно, из последних его стихотворений «Дева-Птица» <…> Эта райская раненая птица, «как пламя» – больше, чем случайная метафора. В лирике Гумилева она занимает центральное место, вскрывая духовную глубину его; она светится сквозь все его творчество и придает, в конце концов, мистический смысл его поэзии, на первый взгляд такой внешне-выпуклой, красочно описательной, подчас и мишурно-блещущей. Чтобы отнестись так или иначе к моему пониманию Гумилева-лирика, необходимо задуматься именно над этим образом.
Очень сложно построена эта запутанная криптограмма в романтично-метерлинковском стиле (под влиянием «Романов круглого стола»). Но в конце концов разгадывание возможно, если сердцем почувствовать Гумилева, как лирика-романтика, влюбленного в свою Музу и ждавшего чуда – всеразрешающей женской любви. Дева-Птица – это его вдохновительница, духовная мать, и одновременно – та девушка, к которой он рвется душой, он, «пастух», не узнающий своей Музы, потому что встретил ее, еще «не родившись», как вещий поэт, а только беспечно поющий «песню своих веселий». В долах Броселианы лишь безотчетно подпадает он под ее чары и «что делает, сам не знает», убивая ее поцелуем. Но убитая им птица позовет его из другого, преображенного мира. Она-то и есть Гумилевская настоящая Муза; его «поэтическое нутро» ни в чем так не сказалось, как в стихах о любви, приближающей сердце к вечности” (221, с. 182).
…в романтически-метерлинковском стиле… – См. с. 541.
С. 388“Дева-птица” – единственное стихотворение Гумилева, написанное… по рифмовнику. – Скорее всего, речь идет о книге “Полный словарь русских рифм (“Русский рифмовник”)”; см.: 309.
С. 388И в мокром асфальте поэт / Захочет, так счастье находит… – Без ошибок цитируются финальные строки стихотворения Анненского “Дождик” (1909):
Вот сизый чехол и распорот, —
Не все ж ему праздно висеть,
И с лязгом асфальтовый город
Хлестнула холодная сеть…
О нет! Без твоих превращений,
В одно что-нибудь застывай!
Не хочешь ли дремой осенней
Окутать кокетливо май?
Хлестнула и стала мотаться…
Сама серебристо-светла,
Как масло в руке святотатца,
Глазеты вокруг залила.
Иль сделать Мною, быть может,
Одним из упрямых калек,
И всех уверять, что не дожит
И первый Овидиев век:
И в миг, что́ с лазурью любилось,
Стыдливых молчаний полно, —
Все темною пеной забилось
И нагло стучится в окно.
Из сердца за Иматру лет
Ничто, мол, у нас не уходит —
И в мокром асфальте поэт
Захочет, так счастье находит.
В песочной зароется яме,
По трубам бежит и бурлит,
То жалкими брызнет слезами,
То радугой парной горит.
(14, с. 121–122)
С. 389…с картины Самокиш-Судковской. – Картины и книжные иллюстрации Елены Петровны Самокиш-Судковской (1863–1924), в частности ее рисунки к “Коньку-Горбунку” Ершова, взыскательная публика глубоко презирала за нарочитую, слащавую красивость.
С. 389…на собраниях Цеха, проходивших в Доме искусств, пили чай с пирожными-эклерами – ведь нэп уже начался. – Сравните в “Некрополе” Ходасевича:
“Я жил тогда в «Доме Искусств» много хворал и почти никого не видел. Перед собранием я зашел к соседу своему, Мандельштаму, и спросил его, почему до сих пор он мне ничего не сказал о возобновлении «Цеха». Мандельштам засмеялся:
– Да потому, что и нет никакого «Цеха». Блок, Сологуб и Ахматова отказались. Гумилеву только бы председательствовать. Он же любит играть в солдатики. А вы попались. Там нет никого, кроме гумилят.
– Позвольте, а сами-то вы что же делаете в таком «Цехе»? – спросил я с досадой. Мандельштам сделал очень серьезное лицо:
– Я там пью чай с конфетами” (387, с. 128–129).
Отметим, что стихотворение “Дева-птица”, написанное Гумилевым в конце 1920 г., вероятно, тогда же и читалось на одном из первых собраний второго “Цеха поэтов”. НЭП же был объявлен X съездом РКП(б) только 14 марта 1921 г.
С. 389…Мандельштам читал “Я слово позабыл, что я хотел сказать”, Георгий Иванов: “Легкий месяц блеснет”, я – “Балладу об извозчике”… — Текст стихотворения Мандельштама см. на с. 603–604; О. – на с. 624–626. Приведем здесь текст стихотворения Г. Иванова 1921 г., обращенного к О.:
Легкий месяц блеснет над крестами забытых могил,
Томный луч озарит разрушенья унылую груду,
Теплый ветер вздохнет: я травою и облаком был,
Человеческим сердцем я тоже когда-нибудь буду.
Ты влюблен, ты грустишь, ты томишься в прохладе ночной,
Ты подругу зовешь, ты Ириной ее называешь,
Но настанет пора, и над нашей кудрявой землей
Пролетишь, и не взглянешь, и этих полей не узнаешь.
А любовь – семицветною радугой станет она,
Кукованьем кукушки, иль камнем, иль веткою дуба,
И другие влюбленные будут стоять у окна,
И другие, в мучительной нежности, сблизятся губы.
Теплый ветер вздыхает, деревья шумят у ручья,
Легкий серп отражается в зеркале северной ночи,
И, как ризу Господню, целую я платья края,
И колени, и губы, и эти зеленые очи. (157, т. 3, с. 204)
С. 389…Нельдихен – о двухсполовинноаршинной кукле… – Подразумевается едва ли не самое известное стихотворение Нельдихена 1920 г.:
За летние месяцы в печке набралось много бумаги —
Скомканные черновики, папиросные коробки и окурки;
Одной спички довольно, чтоб печку разжечь.
Вспыхнула серая бумага, рыже-синяя кайма
поползла по ней, затрещали щепки,
Тепло, светло, пахнет смолой и яблоками,
Медленно дышится…
Было б сейчас совсем хорошо,
Если бы со мной сидела на коврике женщина, —
Когда так тепло и покойно,
Невольно хочется любовных удовольствий,
Когда в такие минуты женщины нет,
Разве может не думать о ней всякий мужчина?..
Женщины – двухсполовиноаршинные куклы,
Хохочущие, бугристотелые,
Мягкогубые, прозрачноглазые, завитоволосые,
Носящие веселожелтые распашонки и матовые
висюльки-серьги,
Любящие мои альтоголосые проповеди и плохие хозяйки —
О, как волнуют меня такие женщины!..
По улицам всюду ходят пары,
У всех есть жены и любовницы,
А у меня нет подходящих;
Я совсем не какой-нибудь урод, —
Когда я полнею, я даже бываю лицом похож на Байрона.
Тех, которым я нравлюсь, но которые мне не нравятся,