Габриеле д’Аннунцио (Gabriele D’Annunzio, урожд. Гаэтано Рапаньетто-д’Аннунцио – Gaetano Rapagnetto d’Annunzio; 1863–1938) был не только одним из самых известных итальянских модернистов, но и политическим деятелем крайне правого толка. 12 сентября 1919 г. возглавляемая им националистическая экспедиция захватила хорватский портовый город Риеку, который итальянцы называют Фиуме (Fiume). Присвоив себе титул “commandante”, д’Аннунцио стал фактическим диктатором республики Фиуме, вплоть до декабря 1920 г., когда в связи с требованием Антанты итальянское правительство вынудило д’Аннунцио и его отряд покинуть Риеку. Гумилев восхищался д’Аннунцио и еще в 1915 г. посвятил ему оду. О. Мочаловой в июле 1921 г. Гумилев говорил, что любит “Купера и Д’Аннунцио” (137, с. 120). В хронике литературной жизни Москвы и Петрограда 1921–1922 гг. (см.: 212) описываемое О. представление не зафиксировано.
С. 398В начале лета 1921 года… – …женой Лозинского. – См. с. 528.
С. 398Недаром я писал: “Память, ты слабее год от года!” — В стихотворении “Память” (122, т. 2, с. 36).
С. 399После ареста Гумилева, при обыске на Преображенской, 5, чекисты искали более умело и тщательно и нашли, кажется, черновик. – Обвинение в составлении прокламаций, как и обвинение в хранении денег, полученных от контрреволюционной организации, фигурировали в том списке расстрелянных участников таганцевского заговора, который 1 сентября 1921 г. был опубликован в “Петроградской правде”: “Гумилев, Николай Степанович, 33 л., б. дворянин, филолог, поэт, член коллегии «Изд-во Всемирной литературы», беспартийный, б. офицер. Участник П<етроградской> Б<оевой> О<рганизации>, активно содействовал составлению прокламаций к. – револ. содержания, обещал связать с организацией в момент восстания группу интеллигентов, которая активно примет участие в восстании, получал от организации деньги на технические надобности” (352, с. 429).
Этот текст, который О., конечно, читала, предоставляет возможность для двух противоположных интерпретаций соответствующих фрагментов НБН: в нем можно увидеть как подтверждение правдивости мемуаров О., так и “фактологическую” основу для ее фантазий об участии Гумилева в заговоре.
С. 400…освещающая “нездешним светом” того, с кем происходит она… – Возможно, отсылка к стихотворению В. Соловьева 1892 г. (хотя словосочетание “нездешний свет” можно найти в стихотворениях Жуковского, Ф. Сологуба, Брюсова, Б. Поплавского и других поэтов):
Зачем слова? В безбрежности лазурной
Эфирных волн созвучные струи
Несут к тебе желаний пламень бурный
И тайный вздох немеющей любви.
И, трепеща у милого порога,
Забытых грез к тебе стремится рой.
Недалека воздушная дорога,
Один лишь миг, – и я перед тобой.
И в этот миг незримого свиданья
Нездешний свет вновь озарит тебя,
И тяжкий сон житейского сознанья
Ты отряхнешь, тоскуя и любя.
(342, с. 88)
С. 400…как у Кузмина в “Картонном домике”. Судьбой не точка ставится, а клякса. – Сравните с финалом стихотворения “Эпилог” (1907), которым завершается не повесть Кузмина “Картонный домик”, а тесно связанный с нею цикл “Прерванная повесть”:
Что делать с вами, милые стихи?
Кончаетесь, едва начавшись.
Счастливы все: невесты, женихи,
Покойник мертв, скончавшись.
В романах строгих ясны все слова,
В конце – большая точка:
Известно – кто Арман, и кто вдова,
И чья Элиза дочка.
Но в легком беге повести моей
Нет стройности намека,
Над пропастью летит она вольней
Газели скока.
Слез не заметит на моем лице
Читатель-плакса,
Судьбой не точка ставится в конце,
А только клякса.
(178, с. 45)
С. 400И даже терпеливо ожидаю “заветный час свиданья”. — Отсылка к стихотворению Михаила Михайлова “Подражание английскому” (1847):
О! ежели порой, в заветный час свиданья, —
Когда наедине с тобою я сижу
И, гордый счастием тобою обладанья,
Безмолвный, на тебя восторженно гляжу, —
Заметишь ты, мой друг, что облако печали
Нахмурит мне чело, из груди невзначай
Вздох тяжкий вырвется, туманней взоры стали…
О, милый друг, молю, меня не упрекай:
Верь, то давнишнее, пережитое горе,
Внезапно всплывшее из глубины души;
Что в нем, оставь его, – оно опять, как море,
Туда опустится, чтоб замереть в тиши!..
(241, с. 539)
С. 401…вот хомут вам и дуга, я вам больше не слуга… – Сравните с классическим вариантом этой поговорки: “Вот вам хомут и дуга, а я вам больше не слуга” (245, с. 964).
С. 401Он проводил меня до внутренней винтовой лестницы. – …и помахал мне рукой на прощанье. – Этот фрагмент контрастно соотносится с описанием последней встречи Гумилева и Ахматовой. Оно было сделано П.Н. Лукницким, и О. в 1967 г. его читать не могла, однако об этом эпизоде ей мог сообщить присутствовавший при нем Г. Иванов: “АА рассказывает, что Николай Степанович был у нее в последний раз в 21 году, приблизительно за 2 дня до вечера Petropolis’a. АА жила тогда на Сергиевской, во 2 этаже. <…> АА сидит у окна и вдруг слышит голос: «Аня!». <…> Взглянула в окно – увидела Николая Степановича и Георгия Иванова. <…> АА повела Николая Степановича и Г. Иванова не через 3-й этаж, а к темной (потайной прежде) винтовой лестнице, по которой можно было прямо из квартиры выйти на улицу. Лестница была совсем темная, и когда Николай Степанович стал спускаться по ней, АА сказала: «По такой лестнице только на казнь ходить…»” (216, с. 161, 162).
С. 401Гумилева арестовали в среду 3 августа. – Это число в 1921 г. действительно пришлось на среду. Сравните в мемуарах Ходасевича, которые О. во время работы над комментируемым фрагментом перечитывала: “В среду 3-го августа мне предстояло уехать” (387, с. 137). Гумилева арестовали в ночь с 3 августа на 4-е – 4-м числом помечен протокол его ареста (373, с. 80).
С. 401В тот вечер, проходя мимо Дома искусств… – …и автомобиль у подъезда не наводил больше ужаса. – Сравните в мемуарах Г. Иванова: “Гумилев в день ареста вернулся домой около двух часов ночи. Он провел этот последний вечер в кружке преданно влюбленной в него молодежи. <…> Несколько барышень и молодых людей пошли Гумилева провожать. У подъезда Дома искусств на Мойке, где жил Гумилев, ждал автомобиль. Никто не обратил на это внимания – был «нэп», автомобили перестали быть, как в недавние времена «военного коммунизма», одновременно и диковиной и страшилищем. У подъезда долго прощались, шутили, уславливались «на завтра». Люди, приехавшие в стоявшем у подъезда автомобиле с ордером Чека на обыск и арест, ждали Гумилева в его квартире” (157, т. 3, с. 168).
Не только текстуальные совпадения, но и нестыковки между воспоминаниями Иванова и комментируемым фрагментом НБН очевидны: у О. автомобиль чекистов видят она сама и Иванов; у Иванова – молодые ученики Гумилева (Иванов в данном случае не претендует на роль свидетеля и / или участника событий).
С. 401…в том числе и Лозинский. – Об аресте Лозинского см. в дневнике А. Оношкович-Яцыны от 5 августа 1921 г.:
“Метр попал в засаду!
То есть ничего не может быть нелепее!! Вчера он мне звонил, чтоб я туда не ходила, а сам пошел! Нелепое донкихотство! Я понимаю, если бы он ей (очевидно – жене Гумилева Анне Николаевне. – О.Л.) этим помог. Не помог ведь?” (289, с. 413). Освобожден Лозинский был 10 августа (там же, с. 416). Об этом аресте Лозинского см. также: 365, с. 66–68.
С. 402В. Ходасевич ошибался, описывая свою эффектную “встречу-точку” с Гумилевым. – …по всей вероятности, происходило 1 или 2 августа. – В данном случае О. почти наверняка более точна, чем Ходасевич. Он сам свидетельствовал, что “в среду, 3-го августа” ему “предстояло уехать” из Петрограда (387, с. 137) и что он зашел к Гумилеву попрощаться “вечером накануне отъезда” (там же), то есть вечером 2 августа 1921 г. Рассказ Ходасевича о последней встрече с Гумилевым завершается так: “Прощаясь, я попросил разрешения принести ему на следующий день кое-какие вещи на сохранение. Когда наутро, в условленный час, я с вещами подошел к дверям Гумилева, мне на стук никто не ответил. В столовой служитель Ефим сообщил мне, что ночью Гумилева арестовали и увезли. Итак, я был последним, кто видел его на воле” (там же, с. 138–139).
В деле Гумилева имеется следующая записка Ходасевича, адресованная жене Гумилева: “Анне Николаевне на сохранение. Привет <…> Владислав Ходасевич” (217, с. 68). Как представляется, Ходасевич зашел к Гумилевым утром 3 августа и оставил у них свои вещи с пояснительной запиской для А.Н. Гумилевой. Об аресте же Гумилева он, скорее всего, узнал уже задним числом: если бы Ходасевич пришел к Гумилевым 4 августа, в утро после ареста поэта, то его наверняка задержали бы, как задержали М. Лозинского.
С. 402Письмо, присланное им из тюрьмы… приводилось много раз. – Автограф этого письма Гумилева не сохранился, однако его вторая жена, Анна Николаевна, по-видимому, многим рассказывала о его содержании. Сравните в мемуарах М.Л. Слонимского (которые О. в 1967 г. читать не могла): “По словам Анны Энгельгардт, Гумилев писал из тюрьмы, что играет там в шахматы и каждый день пишет по стихотворению” (137, с. 157). Также сравните в мемуарах Г. Иванова (очевидно, со слов А.Н. Гумилевой): “Гумилев из тюрьмы писал жене: «Не беспокойся обо мне. Я здоров, пишу стихи и играю в шахматы»” (157, т. 3, с. 167) и в биографической статье Г. Струве о Гумилеве: “В воспоминаниях о Гумилеве не раз цитировалась фраза из письма к жене из тюрьмы: «Не беспокойся обо мне. Я здоров, пишу стихи и играю в шахматы»” (122, т. 1, с. XII). Сравните также в мемуарах О. Гильдебрандт-Арбениной об А.Н. Гумилевой: “Она