духовными словесами питались,
что бедны мы (но это не новость:
какое же у воробьев именье?),
занялись замечательной торговлей:
все продаем и ничего не покупаем,
смотрим на весеннее небо
и думаем о друзьях далеких.
Устало ли наше сердце,
ослабели ли наши руки,
пусть судят по новым книгам,
которые когда-нибудь выйдут.
Говори не очень пространно,
чтобы, слушая, она не заскучала.
Но если ты поедешь дальше
и встретишь другую Тамару —
вздрогни, вздрогни, странник,
и закрой лицо свое руками,
чтобы тебе не умереть на месте,
слыша голос незабываемо крылатый,
cлeдя за движеньями вещей Жар-Птицы,
смотря на темное, летучее солнце.
(181, с. 73–74)
С. 412…он не позволяет делать запасов. – Фунт не представляет собой запаса. – Мать Юркуна Вероника Карловна Амбразевич (1868–1938) действительно вела хозяйство Кузмина и Юркуна, однако никаких запасов продовольствия Кузмин не уничтожал, а иногда, напротив, сердился на Веронику Карловну за ее небережливость. Приведем здесь несколько записей из кузминского дневника как раз за 1921 г. Запись от 17 июня: “Мамаша пропала на рынке. Но нанесла всякой всячины” (185, с. 461); запись от 6 июля: “Опять какая-то канитель с едой, но мамаша отправилась и купила грибов и картошки” (там же, с. 466); запись от 13 июля: “С едой опять какая-то ерунда. Какие-то клецки, в один комок, на вечер. Вообще, с мукой мамаша обращается зверски” (там же, с. 468). Приведем тут еще запись из дневника Кузмина от 22 октября 1914 г.: “Сегодня рано встал. Ходил было к Матвею, но его не застал, накупал запасы” (188, с. 489).
С. 412Суеверие Гумилева было скорее “театром для себя”. — О “театре для себя” см. с. 512. О суеверии Гумилева вспоминала, например, жена его брата А.А. Гумилева: “Он до смешного подчас был суеверен, что часто вызывало смех у родных. Помню, когда А.И. переехала в свой новый дом, к ней приехала «тетенька Евгения Ивановна». Тогда она была уже очень старенькая. Тетенька с радостью объявила, что может побыть у нас несколько дней. В присутствии Коли я сказала А.И.: «Боюсь, чтобы не умерла у нас тетенька. Тяжело в новом доме переживать смерть». На это Коля мне ответил: «Вы, верно, не знаете русского народного поверья. Купив новый дом, умышленно приглашают очень стареньких, преимущественно больных стариков или старушек, чтобы они умерли в доме, а то кто-нибудь из хозяев умрет. Мы все молодые, хотим еще пожить. И это правда, я знаю много таких случаев и твердо в это верю»” (260, с. 125).
С. 412…около бывшего Бассейного рынка… – См. с. 497.
С. 413Еще до революции вся Россия распевала… – Ему и приписывали этот романс. – См. вкладку к нашему путеводителю. Ноты романса Кузмина 1907 г. издавались неоднократно и чаще всего с указанием имени автора музыки и слов. См., например: Дитя и роза: “Дитя, не тянися весною за розой…”: песня: / сл. и музыка М. Кузьмина (Так! – О.Л.). Пг., [1915]. С. 1–5. Приведем здесь полный текст романса по этому изданию:
Дитя, не тянися весною за розой,
Розу и летом сорвешь,
Ранней весною сбирают фиалки,
Помни, что летом фиалок уж нет.
Дитя, торопись, торопись:
Помни, что летом фиалок уж нет.
Теперь твои губы, что сок земляники,
Щеки, что розы Gloire de Dijon,
Теперь твои кудри, что шелк золотистый,
Твои поцелуи, что липовый мед.
Дитя, торопись, торопись:
Помни, что летом фиалок уж нет.
Летом захочешь фиалок нарвать ты,
Ан уж фиалок – то нет.
Горько заплачешь, весну пропустивши,
Но уж слезами ее не вернешь…
Дитя, торопись, торопись:
Помни, что летом фиалок уж нет.
Самым известным исполнителем этого романса был Владимир Александрович Сабинин (1888–1930), с портретом которого ноты и продавались.
С. 413…как профессор Брауде и Метнер… – Сравните в мемуарах Г. Иванова, которые, как мы уже отмечали, активно использовались О. в качестве сырья во время написания фрагментов НБН о Кузмине:
“Уже не в салоне, а окруженный знатоками, поет и играет Кузмин. Каратыгин. Метнер. Браудо. Они внимательно слушают это странное «чудо». Подражательно? – Еще бы. Банально? – Банально. Легковесно? – Легковесно. Но…
– Михаил Алексеевич, еще, еще спойте…” (157, т. 3, с. 106).
На самом деле ни музыковед Эмилий Карлович Метнер (1872–1936), взаимоотношения которого с Кузминым были скорее прохладными, ни Евгений Максимович Браудо, бывший приятелем Кузмина еще по “Аполлону”, сотрудниками которого оба числились (см.: 188, по именному указателю), никогда музыкальные произведения Кузмина не “превозносили”.
С. 413–415Сам Кузмин, понимая свои недостатки… – Дайте мне чаю! Горячего чаю! – Сравните в мемуарах Г. Иванова:
“Кстати – о кузминской музыке. Сам он определял ее так:
– У меня не музыка, а музычка, но в ней есть яд.
Точное определение.
Какая-нибудь петербургская гостиная. Дамы и молодые люди, поднесенные к глазам лорнетки, учтивые улыбки.
– Михаил Алексеевич, сыграйте.
Кузмин по-женски жеманится.
– Право, не знаю…
– Пожалуйста, пожалуйста.
Жеманясь, Кузмин идет к роялю. Тоже как-то по-женски трогает клавиши. С улыбкой оборачивается.
– Но что же мне играть? Я не помню, я забыл ноты…
Дитя, не тянися весною за розой,
Розу и летом сорвешь…
Кузмин, картавя и пришептывая, поет, по-старушечьи, подыгрывая что-то сладко-меланхолическое. Голоса у него нет. Пустые, глуповатые слова, пустая, глуповатая музыка под XVIII век. Не музыка – музычка. Закройте глаза: разве это не бабушка-помещица, окруженная внуками, играет, вспоминая молодость, старинные чувствительные романсы? <…>
Не музыка – музычка. Но в ней – яд. <…>
Дребезжит срывающийся голос, плывут с простенькой мелодией – глуповато-чувствительные «стишки», привычно сталкиваются незатейливые рифмы” (157, т. 3, с. 106).
Я – и это одно из моих больших сожалений – никогда не была в “Бродячей собаке”. – Кабаре “Бродячая собака” было закрыто 5 марта 1915 г. О. в это время уже жила в Петрограде (340, с. 829), однако в круг артистической петроградской богемы она тогда, разумеется, не входила.
Любовь расставляет сети… – …Что уготовил нам рок. – О. с ошибками цитирует начальные строки произведения Кузмина “Фавн”, вошедшего в его вокальный цикл “Куранты любви” (1910):
Любовь расставляет сети
Из крепких шелков;
Любовники, как дети,
Ищут оков.
Вчера ты любви не знаешь,
Сегодня весь в огне.
Вчера меня отвергаешь,
Сегодня клянешься мне.
Завтра полюбит любивший
И не любивший вчера,
Придет к тебе не бывший
Другие вечера.
Полюбит, кто полюбит,
Когда настанет срок,
И, будет то, что будет,
Что приготовил нам рок.
Мы, как малые дети,
Ищем оков,
И слепо падаем в сети
Из крепких шелков.
(179, с. 5–6)
Кузмин неожиданно обрывает на высоком нежном “ля”… — Отсылка к строке “На высоком нежном la” из стихотворения Кузмина “Прогулка на воде”. См. его текст на с. 549.
С. 415…правда ли, как я слышал, Анна Андреевна хочет развестись с Шилейко? – Сама Ахматова говорила П.Н. Лукницкому, что уже в конце июля 1921 г. “расхождение решено было” (216, с. 83), однако официально брак Ахматовой и Шилейко был расторгнут лишь в 1926 г. Отметим, что в журнальной публикации фрагментов НБН О. приводит весьма откровенные обращенные к ней высказывания Гумилева о Шилейко как о муже Ахматовой (см. с. 574–575).
С. 416Мы возвращаемся с Васильевского острова от Анны Радловой. – Адрес Анны Радловой был такой: Васильевский остров, Первая линия, д. 40 (см.: Весь Петроград на 1923 год, с. 412).
С. 416…своей несколько тяжеловатой, но бесспорной красотой… – Сравните, например, в мемуарах О. Гильдебрандт-Арбениной: “Анна была очень красивая. Если бы у нее был рост Рыковой, ее можно было бы назвать красавицей. Красавица – кариатида. Но это мешало ей – недостаточная высокость. Она была крупная, но надо было бы еще! Ее отверстые глаза и легкая асимметрия – конечно, красивы. Но в ней не было воздушности и женской пикантности” (97, с. 175).
С. 416…своим мужем Сергеем Радловым, передовым режиссером… – Сергей Эрнестович Радлов (1892–1958) в описываемый О. период был главным режиссером петроградского Театра народной комедии.
С. 416Нет губ, чтоб с тобой целоваться, / Нет рук, чтоб с тобой обниматься… – С ошибкой цитируется стихотворение Радловой 1921 г., обращенное к Л.Д. Блок:
Молчи о любви своей и муку
Ковром узорчатым не расстилай под ногами,
Не мани меня Амальфийскими садами,
Где теплые от солнца померанцы сами падают в руку,
И в францисканском монастыре вот уже семьсот лет
Колокола поют: динг-донг, динг-донг.
Нет!
Не пойду я с тобою, нету слуха
Для любимого звона и для слов любовных —
Я душою тешу Святого Духа,
Что мне в твоих муках греховных?
Глаз нет, чтоб садами любоваться,
Рук нет, чтоб с тобою обниматься.
А ночью, когда я иду по волчьей поляне,
Что городом прежде была, и свищет бессилье
Ветер и беды,
За плечами моими бьются крылья
Самофракийской Победы.
(322, с. 28)
С. 416