Священный рубин еженощно растет.
Да примет царевна молитвы святые,
Народ-змиеносец, молитвы – твои,
Склонитесь же, люди, венчайте дочь Змия!”
Вдруг голос: “Убейте отродье змеи!..”
Сто рук поднялось над седой головою,
Сто ног замесило кровавую грязь,
И вторило эхо немолчному вою,
Над мертвым отгулами камня глумясь.
И встала царевна с горячих ступеней
И тонкую руку простерла вперед:
“Свершилось, свершилось – священных оленей,
Крылатых оленей я слышу полет.
Отец мой, отец мой, к тебе, семиглавый,
В небесные, черные степи твои,
Иду приобщиться немеркнувшей славой,
Двенадцатизвездной твоей чешуи”.
(123, т. 4, с. 147–148)
С. 52…учиться писать стихи было трудно. – Сравните в воспоминаниях Киры Мясоедовой: “Мне всегда казалось, что в занятиях стихосложением трудно вырабатывать какой-то единый метод, общий для всех, конечно, кроме изучения форм, таких как ямб, хорей, анапест и других, которые мы изучали в гимназии. Поэтому мне не всегда было понятно, почему именно так, как говорил и поправлял Гумилев, а не иначе, надо было писать” (цит. по: 36, с. 145).
С. 52 – Я не обещаю вам, что вы станете поэтами, я не могу в вас вдохнуть талант, если его у вас нет. Но вы станете прекрасными читателями. – Сравните с вариацией этой реплики Гумилева о своих студистах, по памяти приводимой в “Китайских тенях” Г. Иванова: “…если я их не сделаю поэтами, я, во всяком случае, научу их быть хорошими читателями наших стихов” (157, т. 3, с. 234).
С. 52…как говорил Кальдерон, вы сможете запереть правила в ящик на ключ и бросить ключ в море. – То ли Гумилев, то ли сама О. вольно пересказывают следующие слова из трактата Лопе де Вега “Новое искусство сочинять комедии в наше время”, которые многократно цитировались авторами статей и монографий об испанском театре: “…когда я должен писать комедию, замыкаю правила шестью ключами” (264, с. 128). Гумилеву эти слова могли запомниться, например, из докладов, прозвучавших в Петербургском университете 28 ноября 1912 г. на вечере в честь празднования 350-летнего юбилея Лопе де Вега. 29 ноября К. Мочульский писал В. Жирмунскому: “Торжественное заседание Лопе-де-Вега было обставлено всей возможной помпой <…>. Заключительные слова Петрова предлагали поблагодарить докладчиков и предложить «вы там, сидящие на последних скамейках» не разговаривать, ибо это на заседаниях запрещается (преступниками оказались Гумилев, Мандельштам и Лозинский)” (306, с. 153).
С. 52Был уже май месяц, когда Гумилев… – …стал подробно рассказывать о Студии… которые будут в ней преподавать. – Речь идет о студии, которая первоначально, в феврале 1919 г., возникла как учебный коллектив по подготовке переводчиков при издательстве “Всемирная литература”, располагавшемся тогда в Петрограде по адресу: Невский проспект, д. 64. 28 июня 1919 г. состоялось официальное открытие этой же студии в доме Мурузи (см. далее), на котором о ней говорилось как о “мастерской, не столько школе, сколько лаборатории. Задача ее не умозрительная, а действенная: добытые теоретически данные приложить к практической работе над переводами иностранной литературы” (292, с. 2). Среди преподавателей числились Блок, А. Волынский, Горький, Замятин, Кузмин, Лозинский, Сологуб, Шкловский, Эйхенбаум и др. Когда в ноябре 1919 г. открылся Дом искусств, литературная студия переместилась туда (просуществовала она до 1923 г.) Сравните о генезисе студии в “Китайских тенях” Г. Иванова: “Слушатели ее, все начинающие поэты, естественно, вскоре перешли от переводов на стихи свои собственные. <…> Чуждые элементы отходили, зато крепло основное ядро” (157, т. 3, с. 234). Также смотрите в заметке Льва Лунца 1921 г.: “…работы этой студии протекли очень успешно, но показали, что интересы молодежи направлены, главным образом, на самостоятельную, а не переводческую работу” (218, с. 390). Подробнее о деятельности студии см., например: 140, с. 144–146.
С. 53Помещалась она на Литейном в доме Мурузи, в бывшей квартире банкира Гандельблата. – Пятиэтажный доходный дом, располагающийся по адресу: Литейный проспект, д. 24, был сооружен архитекторами А.К. Серебряковым, П.И. Шестовым и Н.В. Султановым в 1874–1876 гг. по заказу князя Александра Дмитриевича Мурузи (1807–1880). В 1890–1917 гг. дом принадлежал генералу О.Ф. Рейну. “Фасады с многочисленными эркерами, нишами и балконами украшены тонкими терракотовыми колонками, подковообразными арками, арабесками и стилизованными надписями. Силуэт здания обогащают угловые башни, которые по проекту должна была покрывать сверкающая на солнце глазурованная черепица” (169, с. 18).
В финале комментируемого фрагмента речь идет о находившейся на втором этаже дома Мурузи квартире купца первой гильдии, банкира и одного из основателей товарищества “Кафталь, Гандельман и Ко” (1908) Герца Михайловича Гандельмана (1875 – после 1937), его жены Марии Моисеевны и сына Николая. Когда-то эта квартира представляла собой часть роскошных двадцатишестикомнатных апартаментов князя Мурузи, которую современные исследователи описывают так: “Внутренняя лестница из белого каррарского мрамора вела на второй этаж, в зал, напоминающий дворики мавританских дворцов: своды покоились на 24 тонких мраморных колоннах, посередине бил фонтан. В восточном стиле была выдержана и курительная, на стенах которой имитировалась резьба по ганчу. Анфиладу парадных помещений, отделанных под рококо, украшала лепка и позолота, расписные плафоны и десюдепорты, мраморные и дубовые камины” (169, с. 18). Сравните о части этой квартиры, отведенной под литературную студию, в воспоминаниях Е. Полонской: это были “две комнаты, в прошлом детские, прозванные нами «классными». Здесь стояли школьные парты, за которыми нам, взрослым, не слишком удобно сиделось, и застекленные книжные шкафы, где помещались французские, немецкие и английские книги” (137, с. 286).
В “Петроградской правде” от 16 августа 1919 г. нам посчастливилось обнаружить объявление, косвенно связанное со студией в доме Мурузи: “ЛЕКЦИИ. 16 августа, в 6 ч. веч., в помещении Студии «Всемирной литературы» (Литейный, 24) Н.С. Гумилев прочтет свои ненапечатанные стихи из цикла «Шатер». Билеты по 6 руб. в Студии, от 4 до 6 и в издательстве «Всемирная литература» (Невский, 64), от 11 до 4 ч. дня”. В “Летописи жизни Николая Гумилева…” (см.: 355) это объявление не зафиксировано.
С. 53Подъезд дома Мурузи был отделан в мавританском стиле “под роскошную турецкую баню”, по определению студистов. – Сравните с кратким описанием квартиры Гандельмана в доме Мурузи из мемуарной книги Шкловского “Жили-были”, вышедшей в 1964 г.: “Эта квартира похожа на Сандуновские бани” (419, с. 361).
С. 53Когда-то, как мне сейчас же сообщили, в этом доме жили Мережковский и Зинаида Гиппиус, но с другого подъезда, без восточной роскоши. – Дмитрий Сергеевич Мережковский (1865–1941), Зинаида Гиппиус и Дмитрий Владимирович Философов (1872–1940) с перерывами жили в доме Мурузи с осени 1889 по 1912 г. Их первая квартира находилась на пятом этаже, но затем они переехали в более просторную и дорогую квартиру на втором этаже по этой же лестнице (169, с. 23).
С. 53Одновременно со мной в Студию поступили Раиса Блох, талантливейший рано умерший Лева Лунц, Нельдихен, еще не успевший кончить школы Коля Чуковский и Вова Познер, Шкапская и Ада Оношкович-Яцына. – Как и большинство мемуаристов, писавших о деятельности этой литературной студии, О. в НБН спрессовала события разных месяцев и даже лет. В частности, Лев Натанович Лунц (1901–1924), умерший в 23 года то ли от эндокардита (болезнь сердца), то ли от эмболии мозга (218, с. 585), пришел в студию не “одновременно” с О. (то есть в конце июня 1919 г.), а раньше – весной 1919 г. (см.: там же, с. 390). Сергей Евгеньевич Нельдихен (1891–1942), судя по всему, впервые появился на занятиях студии в доме Мурузи только в сентябре 1919 г. Свою заметку памяти Лунца 1924 г. он начал с такой мемуарной зарисовки: “Жизнь не повторит ни осени 1919-го года, не соединит в Петрограде (а теперь уже Ленинград), на Литейном, в доме Мурузи, десятка два людей в студенческих фуражках или совсем без фуражек (тогда было модно так ходить), не назовет этих людей студистами «Всемирной Литературы», не впустит в белую «детскую» с полосатыми обоями, где разрисованы девочки, играющие в мячик, – студиста Леву Лунца” (256, с. 339).
Той же осенью 1919 г. поступил в студию Николай Корнеевич Чуковский (1904–1965) (см.: 410, с. 72), который к этому времени действительно еще не окончил Тенишевское училище (это произошло в 1921 г.). Соучеником Чуковского по училищу был Владимир Соломонович Познер (1905–1992), которого Чуковский-младший привел в студию все той же осенью 1919 г. (411, с. 7). Как и О., Познер под руководством Гумилева написал несколько баллад. Приведем здесь начальные строки его “Баллады о дезертире”, которой Познер дебютировал в печати:
Бои не страшны, переходы легки и винтовка тоже легка
Рядовому тринадцатого пехотного полка.
Но вчера война, и сегодня война, и завтра тоже война,
А дома дети, а дома отец, а дома мать и жена.
И завтра война, и всегда война, никогда не наступит мир,
И из тринадцатого полка бежит домой дезертир. (400, с. 76)
Мария Михайловна Шкапская (1891–1952), по сведениям М.Л. Гаспарова (90, с. 665), вернулась из Новочеркасска в Петроград только в 1920 г., следовательно, и она присутствовать на занятиях студии первого этапа ее существования не могла. В 1952 г. Шкапская вспоминала, что “от Гумилева и всего, что было связано с ним”, ее “настойчиво предостерегал” Блок, который “просто запретил” ей войти в гумилевский второй “Цех поэтов”[53]