С. 60Роль Лозинского в кругах аполлоновцев… – …ему и типографии Голике. – В 1913–1917 гг. Лозинский был секретарем журнала “Аполлон”. Любовь к книгам он унаследовал от отца, Леонида Яковлевича Лозинского (1856–1915), о котором дочь вспоминала: “Библиотека у него была очень большая, отведена была под конец его жизни большая комната, и книги помещались еще в других комнатах большой квартиры на Николаевской, 68. Кроме общей у него была еще исключительная юридическая библиотека, которой не было даже в Юридическом обществе” (239). Отметим, что Лозинский в течение долгих лет служил в петербургской Публичной библиотеке, а с 15 июня 1918 г. был в ней заведующим отделением изящных искусств и технологии.
Типография Голике была основана Романом Романовичем Голике в 1852 г. В 1902 г. произошло ее объединение с цинкографией и хромолитографией А. Вильборга – так образовалось “Издательское товарищество Р.Р. Голике и А.И. Вильборг”, которое просуществовало до 1918 г. Фирме удалось привлечь к работе художников объединения “Мир искусства”, что позволило ей выпускать книги и журналы высочайшего полиграфического уровня. Именно на этой типографской базе издавался “Аполлон”. Подробнее о типографии Голике см., например: 328, с. 31–32.
С. 60Лозинский взгляд повсюду нужен, / Он вмиг заметит что-нибудь. – Шуточная переделка строк из “Графа Нулина” Пушкина:
Хозяйки глаз повсюду нужен;
Он вмиг заметит что-нибудь. (317, т. V, с. 4)
С. 61Лозинский, прославленный редактор журнала “Гиперборей”. – В этом журнале печатались стихотворения и рецензии преимущественно участников первого “Цеха поэтов” и акмеистов. Лозинский был редактором-издателем всех десяти его вышедших номеров. “Небольшая, изящная, хорошо изданная книжечка” – так в 1912 г. В. Ховин описывал внешний вид типового номера “Гиперборея” (7, с. 51).
С. 61Гумилев скоро прочтет мне шуточные стихи… – …и она страстно протестовала против них. – Автором этого шуточного стихотворения был филолог и стихотворец, участник первого “Цеха поэтов” Василий Васильевич Гиппиус (1890–1942). Сохранился его более полный текст, некоторые строки которого не совпадают с вариантом, приведенным О.:
По пятницам в “Гиперборее”
Расцвет литературных роз.
И всех садов земных пестрее
По пятницам в “Гиперборее”,
Как под жезлом воздушной феи,
Цветник прельстительный возрос,
По пятницам в “Гиперборее”
Расцвет литературных роз.
Печальным взором и пьянящим
Ахматова глядит на всех,
Глядит в глаза гостей молчащих,
Печальным взором и пьянящим,
Был выхухолем настоящим
Ее благоуханный мех.
Печальным взором и пьянящим
Ахматова глядит на всех.
Выходит Михаил Лозинский,
Покуривая и шутя,
С душой отцовско-материнской,
Выходит Михаил Лозинский,
Лелея лаской материнской*
Свое журнальное дитя,
Выходит Михаил Лозинский,
Покуривая и шутя.
Ритмичный Мандельштам Иосиф,
Покачивая головой,
В акмеистическое ландо сев,
Ритмичный Мандельштам Иосиф,
Одежды символизма сбросив,
Сверкает резво, огневой,
Ритмичный Мандельштам Иосиф,
Покачивая головой.
У Николая Гумилева
Высоко задрана нога,
Далеко в Царском воет Лева,
У Николая Гумилева
Для символического клева
Рассыпанные жемчуга,
У Николая Гумилева
Высоко задрана нога.
А Гиппиус на дальнем стуле
Марает вольный триолет,
Напал на стену (но на ту ли?).
А Гиппиус на дальнем стуле
Горяч, как самовары в Туле,
Пронзителен, как пистолет,
А Гиппиус на дальнем стуле
Марает вольный триолет.
(98, с. 80–82)
Отрывки из этого стихотворения приводятся и в мемуарном очерке Ахматовой о Мандельштаме (26, с. 124–125), причем у Ахматовой тоже цитируется вариант “Ее благоуханный мех” (а не обидно, как у О., “У ней на муфте драный мех”), на что О. не преминула не без злорадства указать: “…хочу отметить еще одно проявление ее забывчивости. В той длинной пародийной песне, в которой упоминается каждый член «Цеха», были, конечно, строки и о ней <…>. Позднее Ахматова <…> изменила последние строки” (288, с. 205).
С. 62Среди особенно преданных “переводчиков” была Раиса Блох… – …ее все любили. – В дневнике М. Рыжкиной от 29 ноября 1920 г. приводится такое выразительное резюме монолога Р. Блох о Лозинском: “Рая – о собаке, готовой умереть за хозяина” (289, с. 388). В 1919–1920 гг. Блох училась на историческом отделении Петроградского университета. В конце 1920 г. она была принята в Петроградское отделение Всероссийского союза поэтов. В 1921 г. привлекалась по делу так называемой “Петроградской боевой организации, возглавляемой проф. В.Н. Таганцевым” (по которому был осужден и расстрелян Гумилев). Полгода до эмиграции Блох провела в заключении, освобождена она была в октябре 1921 г. В июне 1922 г. Блох была командирована в Германию, там продолжила медиевистское образование в Берлинском университете и защитила диссертацию на тему “Монастырская политика Льва IX в Германии, Бургундии и Италии”. Вынужденная покинуть нацистскую Германию в 1933 г., Блох с мужем, поэтом М. Горлиным, и ребенком поселилась в Париже. После оккупации Франции нацистами семья ушла в подполье, но сначала муж Блох, а затем и она сама были арестованы и погибли в концлагере.
В комментируемом фрагменте О. цитирует третью строфу стихотворения Блох “Воробей”:
Все мы птицы, все певуньи,
Только разные песни у нас,
И одна поет в новолунье,
А другая в рассветный час.
А я маленький воробей:
На заборе нас немало есть.
Из пращи меня не убей,
Дай допеть мою дикую весть, —
И одна к синеве и славе
Молодой стремит полет,
А другая в ржавой канаве
Собирает, что Бог пошлет.
Все о лужах пути Господня,
О зерне заоблачных стран
И о том, что мне сегодня
Безголосому голос дан.
(59, с. 23–24)
Также О. цитирует начальную строку стихотворения Мандельштама 1920 г.:
Сестры – тяжесть и нежность – одинаковы ваши приметы.
Медуницы и осы тяжелую розу сосут.
Человек умирает, песок остывает согретый,
И вчерашнее солнце на черных носилках несут.
Ах, тяжелые соты и нежные сети,
Легче камень поднять, чем имя твое повторить!
У меня остается одна забота на свете:
Золотая забота, как времени бремя избыть.
Словно темную воду я пью помутившийся воздух.
Время вспахано плугом, и роза землею была.
В медленном водовороте тяжелые нежные розы,
Розы тяжесть и нежность в двойные венки заплела.
(226, т. 1, с. 76–77)
С. 63Но возвращаюсь к Лозинскому – Ада Оношкович-Яцына была его любимейшей ученицей. – … не выступала на поэтических вечерах и нигде не печаталась. – В дневнике Оношкович-Яцыны от 14 апреля 1921 г. зафиксирован такой диалог О. с ней:
“В день Цеха Рада шепнула мне:
– Я бы на Вашем месте вышла замуж за Мих. Леон. Он – чудесный человек!
Советик, можно сказать!
– Отчего же Вы не сделаете этого на своем месте? – мило ответила я” (289, с. 411).
Репутацию Оношкович-Яцыне создали в первую очередь переводы из Р. Киплинга, составившие первый изданный в Советской России сборник его стихотворений (Киплинг Р. Избранные стихотворения. Пг., 1922). Оношкович-Яцына была принята во второй “Цех поэтов” 2 февраля 1921 г. (там же, с. 397) и в качестве его участницы читала свои стихи на тех же публичных выступлениях, что и О.: 14 марта 1921 г. на “Вечере стихов” в Доме искусств и 20 апреля 1921 г. на вечере “Цеха поэтов” (там же). Два оригинальных стихотворения Оношкович-Яцыны (“Как найти мне, как найти дорогу…” и “Нож”) были напечатаны во второй книге “Альманаха Цеха поэтов” (8).
Шутка Оношкович-Яцыны про Египетский мост, на который она стала похожа после того, как сама себя коротко остригла, вероятно, отсылала к знаменитой истории обрушения петербургского Египетского моста в Петербурге 20 января 1905 г. – этому обрушению Оношкович-Яцына и уподобила свою новую стрижку.
Степка-растрепка (нем. Struwwelpeter, букв. “Неряха Петер”) – прижившийся в России перевод имени главного героя детской книжки из десяти назидательных стихотворений, написанной немецким психиатром Генрихом Гофманом (Heinrich Hoffmann; 1809–1894).
С. 63–65Осенью 1920 года Маяковский приехал “удивить Петербург”… —…я согласилась. – Владимир Владимирович Маяковский (1893–1930) приехал в Петроград не осенью, а в самом начале зимы 1920 г. 4 декабря он выступил с чтением поэмы “150 000 000” в Доме искусств. 5 декабря К. Чуковский записал в дневнике:
“…началась Ходынка: перла публика на Маяковского. <…>
Дм. Цензор, Замятин, Зин. Венгерова, Сер. П. Ремизова, Гумилев, Жоржик Иванов, Киселева, Конухес, Альтман, Викт. Ховин, Гребенщиков, Пунин, Мандельштам, худ. Лебедев и проч. и проч. и проч. Очень трогательный и забавный угол составили дети: ученики Тенишевского училища <…> Боже, как они аплодировали. Маяк<овский> вышел – очень молодой (на вид 24 года) плечи ненормально широки, развязный, но не слишком. <…>
Угол с тенишевцами бесновался. Не забуду черного маленького Познера, который отшибал свои детские ладошки. <…> А потом тенишевцы <…> ворвались к нему в комнату – и потребовали «Облако в штанах»” (409, с. 150–151).
Из этой записи ясно, что на вечере 4 декабря Маяковский не читал свою поэму “Облако в штанах”, хотя О. в комментируемом фрагменте и цитирует четыре строки из нее, чуть их искажая: