С. 92А я их берегу на случай настоящего голода, про черный день. – …предателем быть не могу… – Сравните в мемуарном очерке Г. Иванова:
“В квартире водилась масса крыс.
– Что вы, что вы, – говорил Гумилев, когда ему давали советы, как от крыс избавиться, – я, напротив, их развожу на случай голода. Чтобы их приручить, я даже иногда приятельски здороваюсь со старшей крысой за лапу” (157, т. 3, с. 552).
С. 93…макферлане-крылатке… – То есть в двубортном пальто из прорезиненной материи с внешней стороны и из шерсти – с внутренней.
С. 93На голове большая кепка, похожая на блин с козырьком. – В журнальной публикации фрагментов НБН далее следовало: “Под козырьком самодовольно и лукаво светились его косые глаза. Левый – на меня, правый куда-то в сторону” (276, с. 110).
С. 93…и даже волосы у вас английские – “оберн”. — От английского “auburn” (рыжеватые).
С. 94…как Гумилев выводил глухим, уходящим в нёбо голосом… – Восстанавливаем по журнальной публикации (276, с. 111) правильное написание (во всех книжных изданиях – “небом”).
С. 95И завтра наши портреты появились бы в “Красной газете”! – Первый номер этой самой популярной петроградской газеты вышел в январе 1918 г.
С. 96 – Ты отдаешь себе отчет, что могла очутиться на Шпалерной с обвинением в шпионаже? – На Шпалерной улице в д. 25 находился Петроградский дом предварительного заключения для содержания подследственных.
С. 96“Кай смертен”… — Отсылка к силлогизму Иоганна Готфрида Карла Христиана Кизеветтера (Johann Gottfried Karl Christian Kiesewetter; 1766–1819), который в России превратился в афоризм после цитирования в повести Л. Толстого “Смерть Ивана Ильича”: “Тот пример силлогизма, которому он учился в логике Кизеветера: Кай – человек, люди смертны, потому Кай смертен, казался ему во всю его жизнь правильным только по отношению к Каю, но никак не к нему. То был Кай-человек, вообще человек, и это было совершенно справедливо; но он был не Кай и не вообще человек, а он всегда был совсем, совсем особенное от всех других существо; он был Ваня с мама, с папа, с Митей и Володей, с игрушками, кучером, с няней, потом с Катенькой, со всеми радостями, горестями, восторгами детства, юности, молодости. Разве для Кая был тот запах кожаного полосками мячика, который так любил Ваня? Разве Кай целовал так руку матери и разве для Кая так шуршал шелк складок платья матери? Разве он бунтовал за пирожки в Правоведении? Разве Кай так был влюблен? Разве Кай так мог вести заседание? И Кай точно смертен, и ему правильно умирать, но мне, Ване, Ивану Ильичу, со всеми моими чувствами, мыслями, – мне это другое дело. И не может быть, чтобы мне следовало умирать. Это было бы слишком ужасно” (372, т. 26, с. 92–93).
С. 96…со мной ничего дурного не случится. – В журнальной публикации фрагментов НБН далее следовало: “Интересно отметить, что Анна Ахматова, в единственный раз, когда я с ней разговаривала, вернее, когда слушала ее, почти дословно говорила о том же – о чувстве необычайной сохранности в первые революционные годы, об уверенности, что с ней ничего дурного случиться не может. Это было уже во времена НЭП’а, летом 1922 года. Мы, – то есть Анна Ахматова, Артур Лурье и я, – возвращались вместе, мне было по дороге с ними, с вечера в Доме искусств. Но об этой незабываемой для меня встрече с Анной Ахматовой расскажу подробно потом” (276, с. 112–113).
С. 96Зима 1919–1920 годов. Очень холодная, очень голодная, очень черная зима. – Минимальная суточная температура воздуха в декабре 1919 г. в Петрограде в самые холодные дни опускалась до –25,7 и –29,1 °C (21 декабря и 22 декабря); в январе 1920 г. – до –26,6 и –24,7 °C (25 января и 26 января); в феврале 1920 г. – до –15,6 (1 февраля) (см.: http://thermo.karelia.ru/weather/w_history.php?town=spb&month=2&year=1920).
С. 97Проходя мимо церкви, Гумилев всегда… истово осенял себя широким крестным знамением… – …гражданским мужеством. – Этот вызывающий жест Гумилева описан многими мемуаристами. Сравните, например, в воспоминаниях Ходасевича: “Гумилев не забывал креститься на все церкви…” (387, с. 118) и А. Амфитеатрова: “В обществе товарищей атеистов и вольнодумцев, не смущаясь насмешливыми улыбками, крестился на церкви и носил на груди большой крест-тельник” (260, с. 242).
С. 97–99Однажды на вечере поэзии у балтфлотцев… – Вывод: Гумилев монархист и активный контрреволюционер – был, возможно, сделан задолго до ареста Гумилева. – В комментируемом фрагменте приводятся две строки из стихотворения Гумилева “Галла” (1918):
Восемь дней от Харрара я вел караван
Сквозь Черчерские дикие горы
И седых на деревьях стрелял обезьян,
Засыпал средь корней сикоморы.
На девятую ночь я увидел с горы
– Этот миг никогда не забуду —
Там внизу, в отдаленной равнине, костры,
Точно красные звезды, повсюду.
И помчались один за другими они,
Точно тучи в сияющей сини,
Ночи трижды святые и странные дни
На широкой галлаской равнине.
Все, к чему приближался навстречу я тут,
Было больше, чем видел я раньше:
Я смотрел, как огромных верблюдов пасут
У широких прудов великанши.
Как саженного роста галласы, скача
В леопардовых шкурах и львиных,
Убегающих страусов рубят сплеча
На горячих конях-исполинах.
И как поят парным молоком старики
Умирающих змей престарелых…
И, мыча, от меня убегали быки,
Никогда не видавшие белых
Временами я слышал у входа пещер
Звуки песен и бой барабанов,
И тогда мне казалось, что я Гулливер,
Позабытый в стране великанов.
И таинственный город, тропический Рим,
Шейх-Гуссейн я увидел высокий,
Поклонился мечети и пальмам святым,
Был допущен пред очи пророка.
Жирный негр восседал на персидских коврах
В полутемной неубранной зале,
Точно идол, в браслетах, серьгах и перстнях,
Лишь глаза его дивно сверкали.
Я склонился, он мне улыбнулся в ответ,
По плечу меня с лаской ударя,
Я бельгийский ему подарил пистолет
И портрет моего государя.
Все расспрашивал он, много ль знают о нем
В отдаленной и дикой России…
Вплоть до моря он славен своим колдовством,
И дела его точно благие.
Если мула в лесу ты не можешь найти,
Или раб убежал беспокойный,
Все получишь ты вдруг, обещав принести
Шейх-Гуссейну подарок пристойный.
(122, т. 2, с. 90–91)
Весь же этот фрагмент похож на отрывок из мемуарного очерка Г. Иванова 1931 г., тоже описавшего чтение Гумилевым стихотворения “Галла” перед матросами и тоже изобразившего себя в качестве свидетеля этого чтения:
“Кроме переводов и книг были еще лекции в Пролеткульте, Балтфлоте и всевозможных студиях. Тут платили натурой – хлебом, крупой. Это очень нравилось Гумилеву – насущный хлеб в обмен на духовный. Ему нравилась и аудитория – матросы, рабочие. То, что многие из них были коммунисты, его ничуть не стесняло. Он, идя после лекции, окруженный своими пролетарскими студистами, как ни в чем не бывало снимал перед церковью шляпу и истово, широко крестился. Раньше о политических убеждениях Гумилева никто не слыхал. В советском Петербурге он стал даже незнакомым, даже явно большевикам открыто заявлять: «Я монархист». Помню, какой глухой шум пошел по переполненному рабочими залу, когда Гумилев прочел:
Я бельгийский ему подарил пистолет
И портрет моего государя.
Гумилева уговаривали быть осторожнее. Он смеялся: «Большевики презирают перебежчиков и уважают саботажников. Я предпочитаю, чтобы меня уважали»” (157, т. 3, с. 550–551).
С. 99–100Дверь кухни открывает Паша… – А я и не догадывался. – В мемуарном очерке 1931 г. Г. Иванов тоже рассказывает о Паше:
“Убирать квартиру приходила дворничиха Паша. Она очень любила слушать стихи.
– Почитайте что-нибудь, Николай Степанович, пока я картошку почищу.
– А по-французски можно?
– Что желаете.
Гумилев читал вслух Готье, Паша чистила картошку, сочувственно вздыхая. Гумилев начинал фантазировать: «Погодите, Паша, вот скоро большевиков прогонят, будете вы мне на обед жарить уток». – «Дай Бог, Николай Степанович, дай Бог». – «Я себе тогда аэроплан куплю. Скажу: Паша, подайте мне мой аэроплан. Я полетаю до обеда недалеко – вон до той тучки».
«Дай Бог, дай Бог!»” (157, т. 3, с. 552).
Исчезла она – и опять по неизвестной мне причине, не то умерла, не то ей снова захотелось мешочничать – весной 1921 года. – В журнальной публикации фрагментов НБН – “весной 20-го года” (276, с. 115), что свидетельствует о неуверенности О. при датировке некоторых событий.
С. 100–101Низкая комната. Мягкая мебель… – Ведь Гумилев курит не у окна, а у печки. – Раннюю редакцию этого стихотворения см. на с. 470.
С. 102Друзей вообще не существует. – В журнальной публикации фрагментов НБН далее следовал личный выпад Гумилева против О.: “О поклонниках смешно говорить. Ученики. Вы, например, – вы бы согласились в аду с чертом на горящих углях сидеть, только бы он вас учил писать стихи. А до меня самого вам ведь и дела нет. Не спорьте, пожалуйста” (276, с. 118). Затем кратко описывалась реакция О. на этот выпад: “Я не спорю, хотя мне обидно” (там же).
С. 103Там всегда можно встретить Кузмина с Юрочкой Юркуном. И мало ли еще кого?