– В журнальной публикации фрагментов НБН было: “Там всегда можно встретить Кузмина с Юрочкой Юркуном и Олечкой Арбениной. И мало ли еще кого? Даже самого Федора Кузьмича Сологуба, если посчастливится” (276, с. 118).
С. 103Да, очень хорошо. – В журнальной публикации фрагментов НБН было по-другому: “Хорошо ли?” (276, с. 118).
С. 103Он поправляет игрушечной саблей горящие в печке поленья… – Эта игрушечная сабля принадлежала сыну Гумилева Льву. Она будет еще несколько раз упомянута в НБН. Приведем также фрагмент из мемуарного очерка Ходасевича: “Когда Гумилев меня провожал в передней, из боковой двери выскочил тощенький, бледный мальчик, такой же длиннолицый, как Гумилев, в запачканной косоворотке и в валенках. На голове у него была уланская каска, он размахивал игрушечной сабелькой и что-то кричал. Гумилев тотчас отослал его – тоном короля, отсылающего дофина к его гувернерам. Чувствовалось, однако, что в сырой и промозглой квартире нет никого, кроме Гумилева и его сына” (387, с. 121).
С. 104Умру я не на постели / При нотариусе и враче… – Из стихотворения Гумилева “Я и вы” (1917):
Да, я знаю, я вам не пара,
Я пришел из иной страны,
И мне нравится не гитара,
А дикарский напев зурны.
И умру я не на постели,
При нотариусе и враче,
А в какой-нибудь дикой щели,
Утонувшей в густом плюще,
Не по залам и по салонам
Темным платьям и пиджакам —
Я читаю стихи драконам,
Водопадам и облакам.
Чтоб войти не во всем открытый,
Протестантский, прибранный рай,
А туда, где разбойник, мытарь
И блудница крикнут: вставай!
Я люблю – как араб в пустыне
Припадает к воде и пьет,
А не рыцарем на картине,
Что на звезды смотрит и ждет.
(122, т. 2, с. 10)
С. 104“Верю, Господи, верю, помоги моему неверию…” – Евангелие от Марка (9: 24).
С. 105…хитрый, как муха… – Это не придуманное Гумилевым сравнение, а фразеологизм.
С. 106 – Я сегодня получил академический паек. – То есть “ежемесячное натуральное пособие, которое выдавалось в 1919–1923 гг. работникам науки, литературы и искусства. Нормы были установлены Центральной комиссией по снабжению рабочих при Наркомпроде, составляя в месяц муки 35 фунтов, крупы 12 фунтов, гороха 6 фунтов, мяса 15 фунтов, рыбы 5 фунтов, жиров 4 фунта, сахара 2,5 фунта, кофе 0,5 фунта, соли 2 фунта, мыла 1 фунт, табаку 3/4 фунта и 5 коробок спичек. Сначала для Москвы и Петрограда было установлено 500 пайков, затем число получавших было расширено, особенно в 1921 г., когда пайки стали выдаваться и на членов семей <…>. Научные работники сверх продовольственного пайка получали также вещевое довольствие: 1 зимнее пальто, 1 шапку, 3 смены белья, отрез на костюм <…>. Получали ли ученые, литераторы и работники искусства паек в полном размере, сказать трудно, но, судя по дневникам некоторых из них и по воспоминаниям – нет” (37, с. 21).
Ахматова рассказывала П. Лукницкому о том, как Гумилеву по инициативе Н.Н. Пунина академический паек однажды был урезан: “Случай в Доме литераторов в революционные годы – баллы ставили для ученого пайка. Заседание было. Все предложили Н. Г<умилеву> – 5, А<нне> А<ндреевне> – 5. Н.Н. Пунин выступил: «Гумилеву надо 5 с минусом, если Ахматовой – 5» <…> Постановили Н. Г<умилеву> – пять с минусом, а А<нне> А<ндреевне> – пять” (216, с. 91).
С. 106–107Мы прочли о смерти его. – Как деревья Летнего сада… – См. раннюю редакцию этого стихотворения на с. 470.
С. 107С.К. Маковский в своих воспоминаниях “На Парнасе «Серебряного века»”… – Портрет этот относится к 1909 году. – О. близко к тексту пересказывает следующий фрагмент из вышедшей в 1962 г. мемуарной книги бывшего главного редактора журнала “Аполлон” Сергея Константиновича Маковского (1877–1962); в этой книге он, между прочим, называет О. “исключительно одаренной” (220, с. 220):
“С Гумилевым я познакомился в первых числах января 1909 года <…>.
Юноша был тонок, строен, в элегантном университетском сюртуке, с очень высоким, темно-синим воротником (тогдашняя мода), и причесан на пробор тщательно. Но лицо его благообразием не отличалось: бесформенно-мягкий нос, толстоватые бледные губы и немного косящий взгляд (белые точеные руки я заметил не сразу). Портил его и недостаток речи: Николай Степанович плохо произносил некоторые буквы, как-то особенно шепелявил, вместо «вчера» выходило у него – «вцера»” (220, с. 197, 198).
С. 107Николай Оцуп в своей монографии о Гумилеве… – …мог создать такую неправдоподобную теорию. – Речь идет о переведенной на французский язык и защищенной в 1951 г. в парижской Высшей нормальной школе (Е́cole normale supе́rieurе) диссертации Н. Оцупа “Н.С. Гумилев. Его жизнь, творчество и время”. В 1995 г. в Петербурге отдельным изданием вышел обратный перевод этой диссертации, выполненный Луи Алленом, но еще в 1953 г. Оцуп напечатал большую статью о Гумилеве в первой книге нью-йоркского журнала “Опыты” (на русском языке). О. в комментируемом отрывке полемизирует в первую очередь со следующим пассажем из этой публикации: “…он был некрасив. Череп, суженный кверху, как будто вытянутый щипцами акушера. Гумилев косил, чуть-чуть шепелявил. В детстве он должен был от этого страдать, особенно сравнивая себя с более удачливыми детьми. Ведь он, как большинство поэтов, влюблялся очень рано. Нет сомнения, что в лучшей своей драме «Гондла» он выбрал героем горбуна, несчастного в любви, но одаренного чудным даром певца, отчасти по мотивам личным” (296, с. 118). В этой же книге “Опытов” были опубликованы два стихотворения О.
Пьеса Гумилева “Гондла” датируется 1917 г.
С. 108С духовным обликом, по Маковскому, дело обстоит еще хуже. – …ничем, кроме поэзии, не интересующийся. – Подразумевается следующий фрагмент из мемуаров Маковского о Гумилеве:
“Стихи были всей его жизнью. Никогда не встречал я поэта до такой степени «стихомана». «Впечатления бытия» он ощущал постолько, посколько они воплощались в метрические строки. Над этими строками (заботясь о новизне рифмы и неожиданной яркости эпитета) он привык работать упорно с отроческих лет. В связи отчасти с этим стихотворным фанатизмом, была известная ограниченность его мышления, прямолинейная подчас наивность суждений. Чеканные, красочно-звучные слова были для него духовным мерилом. При этом – неистовое самолюбие! Он никогда не пояснял своих мыслей, а «изрекал» их и спорил как будто для того лишь, чтобы озадачить собеседника. Вообще было много детски-заносчивого, много какого-то мальчишеского озорства в его словесных «дерзаниях» (в критической прозе, в статьях это проявлялось куда меньше, несмотря на капризную остроту его литературных заметок).
Все это вызывало несколько ироническое отношение к Гумилеву со стороны его товарищей по перу. Многие попросту считали его «неумным»” (220, с. 199).
С. 109В своих воспоминаниях Маковский уверяет… – …француженка-католичка никак, конечно, читать не могла. – Подразумевается следующий фрагмент из мемуаров Маковского: “Гумилев любил книгу, и мысли его большею частью были книжные, но точными знаниями он не обладал ни в какой области, а язык знал только один – русский, да и то с запинкой (писал не без орфографических ошибок, не умел расставлять знаков препинания, приносил стихи и говорил: «а запятые расставьте сами!»). По-французски кое-как понимал, но в своих переводах французов (напр., Теофиля Готье) поражал иногда невероятными ляпсусами. Помню, принес он как-то один из своих переводов. Предпоследнюю строку в стихотворении Готье «Lа mansarde» (где сказано о старухе у окна – «devant Minet, qu’elle chapitre») он перевел: «Читала из Четьи-Минеи»… Так и было опубликовано, за что переводчика жестоко высмеял Андрей Левинсон в «Речи» (Об этой «стреле» Левинсона напомнил мне, в письме о моей характеристике Гумилева, подтверждая мое мнение о его малообразованности – Георгий Иванов)” (220, с. 200).
Этот фрагмент, в свою очередь, нуждается в прояснении.
Финальную строфу стихотворения Готье “Мансарда” Гумилев перевел так:
И за окошком все страшнее
Старуха тощая молчит,
Погружена в Четьи-Минеи,
И нитку пальцами сучит.
(111, с. 218)
В оригинале же у Готье:
Et l’on ne voit contre la vitre
Qu’une vieille au maigre profil,
Devant Minet, qu’elle chapitre,
Tirant sans cesse un bout de fil.
(437, с. 198)
То есть (подстрочный перевод):
И видно у оконного стекла
Только старуху с тощим профилем,
Перед котенком, которого она журит,
Таща без остановки кончик нитки.
На забавную ошибку Гумилева первым указал Андрей Яковлевич Левинсон (1887–1933) в рецензии на гумилевский перевод “Эмалей и камей”, напечатанной в приложении к газете “День” за 1914 г., № 14 (57).
Четьи-Минеи – сборники житий святых, составленные по месяцам в соответствии с днями чествования православной церковью памяти каждого святого.
С. 109И все же, несмотря на злосчастного chat Minet… – и переводил их, не задумываясь, очень точно. – 14 июня 1917 г. знаменитый английский прозаик Олдос Хаксли (1894–1963) писал Оттолин Моррелл: “Я встречал Гумилева, известного русского поэта (о котором я, правда, ничего раньше не слышал, – но все же!), и редактора газеты «Аполлон». С большим трудом мы беседовали по-французски: он говорит на этом языке с запинками, а я всегда начинаю заикаться и делаю чудовищные ошибки” (354, с. 346). Тем не менее Гумилев действительно перевел на русский язык три стихотворения Жозе Мария де Эредиа (José-Maria de Heredia; 1842–1905) и одно Артюра Рембо (Jean Nicolas Arthur Rimbaud; 1854