С. 117Зинаида Гиппиус очень гордилась тем, что ее считают и даже в печати называют ведьмой. – Хотя о демонизме поэзии и личности Гиппиус писали многие критики и мемуаристы, О. намекает здесь на следующий пассаж из статьи Льва Давидовича Троцкого (Бронштейна; 1879–1940) “Внеоктябрьская литература”, опубликованной в “Правде” в 1922 г., уже после гибели Гумилева: “…через сотню лет историк русской революции укажет пальцем, как гвоздевый сапог наступил на лирический мизинчик питерской барыни, которая немедленно же показала, какая под декадентски-мистически-эротически-христианнейшей оболочкой скрывается натуральная собственническая ведьма. И вот этой натуральной ведьмистостью стихи Зинаиды Гиппиус возвышаются над другими, более совершенными, но «нейтральными», то есть мертвыми” (375).
А дальше у Троцкого следует характеристика поэзии О.: “Когда среди таких столь ныне многочисленных «нейтральных» книжечек и книжонок попадается «Двор чудес» Ирины Одоевцевой, то вы уже почти готовы примириться с неправдой этой модернизированной романтики саламандр, рыцарей, летучих мышей и умершей луны во имя двух-трех пьес, отражающих жестокий советский быт. Тут баллада об извозчике, которого насмерть загнал вместе с его лошадью комиссар Зон, рассказ о солдате, который продавал соль с толченым стеклом, и, наконец, баллада о том, почему испортился в Петрограде водопровод. Узор комнатный, такой, который должен очень нравиться кузену Жоржу и тете Ане. Но все же есть хоть махонькое отражение жизни, а не просто запоздалый отголосок давно пропетых перепевов, занесенных во все энциклопедические словари. И мы готовы на минуту присоединиться к кузену Жоржу: «Очень, очень милые стихи. Продолжайте, mademoiselle!»” (там же).
С. 117Вьется вихрем вдохновенье… – Посвященное вам. – В книге стихов О. 1975 г. это стихотворение датировано 1919 г. и напечатано с иным вариантом четвертой строки: “По цветущим рифмами строкам” (284, с. 55).
С. 118А ко мне сегодня в лунном сне… – Уголек из своего костра. – В книге стихов О. 1975 г. опубликован другой вариант этого стихотворения, датированный 1919 г.:
А ко мне в полуночном сне
Прилетала рыжая сестра
И со мной пробыла до утра
И в подарок оставила мне
Уголек своего костра,
Чтобы помнила я о сестре,
Чтобы косы стали мои
Красны как медь,
Чтобы мне, как и ей,
Сгореть на костре.
(284, с. 54)
С. 118И веревочка пригодится. – Отсылка к знаменитой реплике слуги Хлестакова Осипа из гоголевского “Ревизора” (действие четвертое, явление IX: “Что там? веревочка? давай и веревочку! и веревочка в дороге пригодится: тележка обломается или что другое – подвязать можно” (103, т. 4, с. 70).
С. 118Как-то я пришла к нему с букетом первой сирени. – …жасмин и черемуха. – О любви О. к цветам см. с. 653–655. Сравните также в недоброжелательных по отношению к О. мемуарах О. Гильдебрандт-Арбениной: “Одоевцева описывает себя в большой летней шляпе с цветами в руках. Я не помню ее в таком виде. Я с детства таскала цветы и прутики зимой и кланялась лошадям. Поклоны она ввела в стихи, а цветочки приписала себе в мемуарах” (97, с. 128).
С. 118Снова идем мы садами… – Смотрит весна на меня. – Это четверостишие известно только со слов О.
С. 119Прозрачный, светлый день… – Стихотворенье. – Это стихотворение-упражнение О. в свои поэтические книги не включала.
С. 121Тут двадцать селедок из академического пайка. – См. с. 519–520.
С. 122…прием в честь приехавшего из Москвы Андрея Белого. – Белый приехал из Москвы в Петроград 17 февраля 1920 г. и жил там до 9 июля. Первоначально он поселился в ДИСКе (194, с. 317).
С. 122…Рождественский… – По воспоминаниям самого Всеволода Александровича Рождественского (1895–1977), в работе второго “Цеха поэтов” он “принимал участие около двух лет” (85, с. 418), с 1919 по 1921 г.
С. 122В субботу 30 апреля… – Этот день в 1920 г. пришелся не на субботу, а на пятницу.
С. 122…в сверкающем, длинном “бенце”… — То есть в автомобиле немецкой компании, названном по имени ее создателя, инженера Карла Фридриха Михаэля Бенца (Karl Friedrich Michael Benz; 1844–1929).
С. 123В Студии рассказывают… – С доктором Штейнером. – В зачине комментируемого фрагмента О. перечисляет общие места почти всех мемуарных портретов Белого. Самой высокой степени концентрации они достигли в очерке Цветаевой “Пленный дух. Моя встреча с Андреем Белым” (1934): “Два крыла, ореол кудрей, сияние” (394, с. 214).
В многолетнее путешествие из Москвы за границу Белый отправился во второй половине марта 1912 г. 6 мая этого года в Кельне он присутствовал на лекции религиозного философа, создателя антропософского учения Рудольфа Штейнера (Rudolf Joseph Lonz Steiner; 1861–1925). 7 мая после личной встречи с ним Белый решил встать на путь антропософского ученичества. В коммуне Дорнах близ швейцарского города Базель Белый работал резчиком по дереву на строительстве антропософского центра Гетеанум в 1914–1916 гг. В Россию он вернулся в августе 1916 г. (194, с. 312–314).
С. 123Маленький. Худой. – И большие, светло-голубые, сияющие, безумные глаза. – Сравните, например, с портретом Белого в мемуарном очерке Н. Оцупа: “Как не выделить из тысячи фигуру лектора с растрепанными седеющими волосами вокруг плеши, прикрытой черной ермолкой, с разлетающимися фалдами сюртука и с широко отставленными от туловища руками! <…> Белый никогда никого не слушает, он удваивает свое «я», созерцает и слушает в себе самом и себя, и собеседника, и толпу, и целый народ” (295, с. 235) – и в воспоминаниях Н. Павлович: “Обыкновенно он смотрел не на человека, а как бы сквозь человека” (297, с. 451).
С. 124О, жизнь моя. Под говорливым кленом… – …как облако, растаешь… – О. цитирует начало стихотворения Оцупа “Элегия”:
О, жизнь моя. Под говорливым кленом
И солнцем проливным и легким небосклоном
Быть может ты сейчас последний раз вздыхаешь,
Быть может ты сейчас как облако растаешь…
И стаи комаров над белою сиренью
Ты даже не вспугнешь своей недвижной тенью,
И в небе ласточка мелькнет не сожалея
И не утихнет шмель вокруг цветов шалфея.
О жизнь! С дыханьем лондонских туманов
Смешался аромат Хейямовских Диванов.
Джульета! Ромео! Веронская гробница
В цветах и зелени навеки сохранится.
О, жизнь моя. А что же ты оставишь,
Студенческий трактат о Цизальпинском праве,
Да пару томиков стихов не очень скучных,
Да острую тоску часов благополучных,
Да равнодушие у ветреной и милой,
Да слезы жаркие у верной и постылой,
Да тело тихое под говорливым кленом
И солнцем проливным и легким небосклоном.
(294, с. 37)
С. 125Всегда всему я здесь была чужая. / Уж вечность без меня жила земля… – См. текст этого стихотворения на с. 482.
С. 126И я читаю “Птицу”. — Речь идет о следующем стихотворении О.:
Прилетел огромный орел
В голубой закавказский дол.
Заклевал много птиц в лесу,
Утащил молодую лису.
Улетел орел поутру,
Прилетал орел не к добру.
Сколько стало птенцов-сирот
Умный ворон и тот не сочтет.
И с кукушкой случилась беда,
Не грустила она никогда.
А теперь уж не слышно: ку-ку,
Все молчит на своем суку.
– Отчего только злой орел
Не убил ее, не нашел?
Как же мне не понять ее,
Если бедное сердце мое
Все щемит и болит оттого,
Что никто не разбил его.
(267, с. 23)
С. 126…всех, даже Луначарского, восхищавшее стихотворение… – Мос-ква! – Текст этого стихотворения Рождественского не разыскан. Его же цитирует Г. Иванов в письме к Р. Гулю от 25 января 1956 г.: “…придется воскликнуть, как Вс. Рождественский после большевистского переворота: «что они с тобою сделали, бедная моя Москва»” (91, с. 319).
С. 126Это Лондон, леди. Узнаете? – О. неточно цитирует строку из следующего стихотворения Рождественского 1920 г.:
В этом слишком лондонском тумане
Так и не дождаться нам зари.
Мимо скверов, непонятных зданий…
(Боже мой, как все на сон похоже!)
Кэб прошелестит, всплывет прохожий,
Мутно просочатся фонари.
По трущобам Чайпля, Черринг-Кросса,
Мимо складов, портовых контор,
На канатах спящего матроса,
Залежей пеньки, пустых вагонов,
Перед ставнями ночных притонов,
Где подругу поджидает вор…
Дальше, дальше… Как сырая пемза,
Мост и набережная. А там —
Это не Фонтанка, это Темза
Грязные раскачивает барки,
Это ходит полисмен в Гайд-парке,
Дождь шуршит… Какое дело нам!
О безумная! Она устала.
Задыхается, изнемогла.
Перед серою скалой вокзала,
Под одним плащом, над тусклой лужей,
Мы, как листья, сорванные стужей,
Как любовь, сожженная дотла.
Леди! Вот Ваш Лондон. Узнаете?
Я его дарю Вам. Это он
В каждом переулке, повороте,
В ускользающем водовороте
Сна, так непохожего на сон.
(329, с. 47–48)
С. 127…un lion mitè… (фр.) – Лев, траченный молью (идиома).
С. 127Но ведь у меня, как у каждого человека, не только сердце, но и печень, желудок, легкие. Печень – волк, желудок – пантера, легкие – лебедь, широко раскинувший крылья, легкий двукрылый лебедь. Мое тело – лес, где все они живут. Я чувствую их в себе. –