– Не оглядывайся, Эвридика,
На тобой пройденный ад.
Не оглядывайся. Не огляд…
Провались поглубже, Эвридика,
В белый беспредметный сон,
В звон, скользящий под уклон.
Ты проснешься впотьмах,
Ты проснешься в слезах,
Ты проснешься в тоске
С красной розой в руке,
На железнодорожном диване —
Ни надежд, ни воспоминаний,
Ни прощально-приветных огней.
Лай собак, бегущих за оленем,
Все заливчатее, все нежней,
Все волшебней в воздухе весеннем
Все прозрачнее, все розовей,
Словно трелями исходит соловей
Или фавн играет на свирели,
Нет, на флейте.
И летят часы, летят недели
Молньеносно, как с горы летели
Сани
В русский лунно-голубой сугроб…
…Это там. А это тут
На заумно-умном плане,
На воздушном океане.
Херувимы, лейте, лейте,
Исполняйте светлый труд,
Лейте ужас с райских облаков
В розами завитый гроб.
Лейте, проливайте мимо,
Лейте, лейте, херувимы,
Как на розы Хирошимы
Райский ужас между слов.
(270, с. 31–33)
С. 143…его “византийскими глазами” – “глазами-безднами, глазами-провалами, глазами – окнами в рай”… — Возможно, закавыченные слова представляют собой полуцитаты из посвященного Кузмину стихотворения Цветаевой 1921 г., в котором глаза поэта изображаются так:
Два зарева! – нет, зеркала́!
Нет, два недуга!
Два серафических жерла,
Два черных круга
Обугленных – из льда зеркал,
С плит тротуарных,
Через тысячеверстья зал
Дымят – полярных.
Страх и укор, ах и аминь…
Взмах величавый…
Над каменностию простынь —
Две черных славы.
Так знайте же, что реки – вспять,
Что камни – помнят!
Что уж опять они, опять
В лучах огромных
Ужасные! – Пламень и мрак!
Две черных ямы.
Бессонные мальчишки – так —
В больницах: Мама!
Встают – два солнца, два жерла,
– Нет, два алмаза! —
Подземной бездны зеркала:
Два смертных глаза.
(395, с. 183–184)
Это стихотворение Цветаева полностью приводит в своем очерке “Нездешний вечер”, который будет цитироваться О. чуть далее (см. с. 555).
С. 143Из долины мандолины… сам Блок наизусть. – Строка из стихотворения Кузмина “Прогулка по воде” (1907):
Сквозь высокую осоку
Серп серебряный блестит;
Ветерок, летя с востоку,
Вашей шалью шелестит.
Вся надежда – край одежды
Приподнимет ветерок,
И склонив лукаво вежды,
Вы покажете носок.
Мадригалы Вам не лгали,
Вечность клятвы не суля,
И блаженно замирали
На высоком нежном la.
Где разгадка тайной складки
На роброне на груди?
На воде прогулки сладки —
Что-то ждет нас впереди?
Из долины мандолины
Чу! звенящая струна,
Далеко из-за плотины
Слышно ржанье табуна.
(178, с. 66–67)
Четвертую строфу этого стихотворения Блок процитировал в статье “Письма о поэзии” (1908) (55, т. 5, с. 292).
С. 143Русская разновидность “poète maudit”. — Название “Les Poètes maudits” (“Проклятые поэты”) носил цикл статей Поля Верлена, посвященный непризнанным тогда во Франции стихотворцам-модернистам – Тристану Корбьеру, Артюру Рембо, Стефану Малларме. Со временем это название стало нарицательным.
С. 143Из него выглядывают, как змеи, закрученные трубками рукописи. – Сравните с описанием рукописей Пяста у Н.Я. Мандельштам, которое, впрочем, относится уже к началу 1930-х гг.: “Поэмы Пяста были огромные. <…> Делились они на главы, называвшиеся «отрывами». <…> Пяст вручил мне на хранение две поэмы, переписанные от руки, – машинка стоила дорого, не по карману ни нам, ни ему” (224, с. 26).
С. 143…“все свое ношу с собой”. — Цитируемое Цицероном изречение греческого мудреца Бианта (“Omnia mea mecum porto”).
С. 143–144Я с ним давно знакома. Он “чтец-декламатор”, то есть учит слушателей “Живого слова” декламации. – Искусство декламации в Институте живого слова Пяст преподавал с 1919 г. Позднее он вспоминал: “В 1919 впервые удалось начать работу по передаче искусства произнесения чужих стихов; мастерскую его, увы! – «распали» (говорят ведь, «его ушли»)” (цит. по: 36, с. 128). Подробнее о деятельности Пяста-декламатора см.: 321, с. 16–17 (во вступительной статье Р.Д. Тименчика). Отметим, что в докладе о молодой русской поэзии, прочитанном в феврале 1921 г., Пяст “пел дифирамбы” стихам О. (289, с. 404; см. и преамбулу к нашему путеводителю: с. 8). Приведем также текст стихотворения Пяста “Институту Живого слова” (июль 1920), в котором обнаруживается словесный портрет О.:
В углу шуршали мыши;
Весь дом застыл во сне;
Шел дождь. И капли с крыши
Стекали по стене.
Всегда возможен поворот
Фортуны к несчастливцам даже!
Я обращаюсь к Рае-Саже:
“Благословенен твой приход”.
У побежденного вождя
Прибита вся живая сила, —
И вдруг меня ты оросила
Небесной музыкой дождя.
Шуршала мышь. В стене жучок —
Точильщик медленно тиктакал;
– Без войска вождь беззвучно плакал,
Он сам как дождь слезой истек.
Тут о Пенкевич вспомнил я,
О Евдокимовой, Герзони, —
И в тяжком и протяжном стоне
Вся изошла душа моя.
Шурыгин, Тотеш, Гиллельсон,
И Алексеева с Пясецкой, —
Ужели все вы – только детский,
Лишь несбывающийся сон?
И ты, достойная Орлова;
И ты, чей в рыжих волосах
Огромный бант – внушает страх
Завистникам “Живого Слова”, —
Ты, Рада Гейнике. – И ты,
Михайлова, в игре певучей
Ее соперница; могучий
Служитель чистой красоты;
– Исчезли все вы как мираж,
Как дразнящие сновиденья;
Моих руин – со дней паденья
Усадьбы Эшеров – я страж.
Исчезли вы, как тень, как дым;
Как блеск утерянного рая;
И вас не пеплом Сажа-Рая,
Но ливнем кроет золотым.
О, если б я не презирал
С младых ногтей понятья “кража”, —
То уверяю, Рая-Сажа,
Я вас бы первую украл!
(320, с. 14–16)
С. 144…он один из друзей Блока вместе с Евгением Ивановым – рыжим Женей – и Зоргенфреем. – Сравните в записной книжке Блока от 28 июня 1916 г.: “Мои действительные друзья: Женя (Иванов), <…> Пяст (Пестовский), Зоргенфрей” (54, с. 309). Вильгельм Александрович Зоргенфрей (1882–1938) – поэт и переводчик. Подробнее о его взаимоотношениях с Блоком см.: 403, с. 113–139. Евгений Павлович Иванов (1879–1942) – литератор. Подробнее о его взаимоотношениях с Блоком см.: 379.
С. 144Этот Зоргенфрей неожиданно достиг широкой известности своим единственным, как нельзя более современным стихотворением. – В журнальной публикации отрывков из НБН далее следовало: “восхитившим Гумилева” (274, с. 140). На самом деле Зоргенфрей написал несколько стихотворений, в 1922 г. у него даже вышла поэтическая книга “Страстная суббота: Стихи”.
С. 144 – Что сегодня, гражданин… – Променял… – С мелкими неточностями цитируется стихотворение Зоргенфрея “Над Невой” (1920):
Поздней ночью над Невой
В полосе сторожевой
Взвыла злобная сирена,
Вспыхнул сноп ацетилена.
Снова тишь и снова мгла.
Вьюга площадь замела.
Крест вздымая над колонной,
Смотрит ангел окрыленный
На забытые дворцы,
На разбитые торцы.
Стужа крепнет. Ветер злится.
Подо льдом вода струится.
Надо льдом костры горят,
Караул идет в наряд.
Провода вверху гудят:
Славен город Петроград!
В нише темного дворца
Вырос призрак мертвеца,
И погибшая столица
В очи призраку глядится.
А над камнем, у костра,
Тень последнего Петра —
Взоры прячет, содрогаясь,
Горько плачет, отрекаясь.
Ноют жалобно гудки.
Ветер свищет вдоль реки.
Сумрак тает. Рассветает.
Пар встает от желтых льдин,
Желтый свет в окне мелькает.
Гражданина окликает
Гражданин:
– Что сегодня, гражданин,
На обед?
Прикреплялись, гражданин,
Или нет?
– Я сегодня, гражданин,
Плохо спал!
Душу я на керосин
Обменял.
От залива налетает резвый шквал,
Торопливо наметает снежный вал
Чтобы глуше еще было и темней,
Чтобы души не щемило у теней.
(150, с. 51–52)
С. 144К Пясту, несмотря на его чудачества… – И они разошлись. – “Пяст, как известно, прервал отношения с Блоком после обнародования поэмы «Двенадцать», сделав это публично, через газету: «В понедельник, 13 мая общество “Арзамас” объявило “Вечер петроградских поэтов”, в числе участников которого значусь и я. Вынужден заявить, что согласия на помещение моего имени я не давал и выступать на вечере с такою программою и с Рюриком Ивневым и Александром Блоком не считаю возможным»” (321, с. 16; из вступительной статьи Р.Д. Тименчика; цитируется газета: Дело народа. 1918. 10 мая). Подробнее о взаимоотношениях Пяста и Блока см.: 301, с. 175–197.