Роль науки состоит в том, чтобы «заменить видимую сложность невидимой простотой».
Над обширными тропическими равнинами льянос, в Центральной Венесуэле занимается новый день. Группа всадников, большинство из которых местные жители, и двое европейцев отправляются из деревни Растро-де-Абахо на ловлю электрических угрей. Это утро 9 марта 1800 года – утро нового века, который будет отмечен бурными социальными потрясениями и научными революциями, однако в провинциальной Венесуэле пока все спокойно. Местные проводники – скорее всего, индейцы гуахибо, населявшие равнины, льянос, к востоку от северных вершин горного хребта Анд. Их имена нам не известны, а вот их белых спутников зовут Эме Бонплан (1773–1858) и Александр фон Гумбольдт (1769–1859). Бонплан – географ и ботаник из Франции, довольно тучный и флегматичный, а Гумбольдт – стройный, приятной наружности прусский путешественник-первооткрыватель и ученый, которого уже давно интересует природа живых организмов и электричества. К сожалению, коренные племена, населявшие равнины льянос, почти исчезли, однако мы можем прочитать об их традициях, мифах и легендах в записках, которые оставил один из последних встречавшихся с ними путешественников барон Герман фон Вальде-Вальдег[322].
Экспедиция описана Гумбольдтом в книге «Личное повествование»[323], которая впоследствии вдохновила Чарлза Дарвина и Альфреда Рассела Уоллеса. Проводники привели путешественников к ручью, который сильно обмелел в сухой сезон и теперь представлял собой грязную лужу, но был «окружен прекрасными деревьями, клузиями, амирисами и мимозами с благоухающими цветами». Проводники объяснили, что мутная вода ручья кишит угрями, которых местные называют «вызывающие дрожь» (исп. tembladores) за то, что они действительно вызывают болезненный шок, способный обездвижить или даже убить взрослого человека. Помимо того что угри чрезвычайно опасны, они также славятся тем, что их трудно поймать, поскольку они зарываются в грязь. Впрочем, у местных был свой хитрый способ ловли угрей, который назывался «рыбалка с лошадьми» или «ловля рыбы на лошадей» (исп. embarbascar con cavallos).
Название несколько озадачило ученых, однако они занялись приготовлением инструментов, чтобы препарировать свежепойманных угрей, пока проводники ускакали в соседний лес. Ждать пришлось недолго. Не успело солнце подняться до полуденной высоты, как привычный шум леса нарушил приближающийся топот копыт – множества копыт. Появившиеся на поляне всадники пригнали целый табун, в котором было около 30 диких лошадей и мулов. Подгоняя лошадей ударами тростниковых палок и острыми наконечниками гарпунов, они загнали испуганных животных в воду, которая тут же забурлила от потревоженных угрей «желтоватого и сине-серого цвета, напоминавших больших водяных змей». Разъяренные угри выпрыгивали из воды и нападали на лошадей, прилипая к их животам и нанося один за другим удары, от которых лошади содрогались в конвульсиях: «Борьба между столь различными животными представляет живописнейшую картину»[324].
Рис. 22. Охота на электрических угрей с лошадьми
Прошло пять минут, и две лошади утонули. Несколько других, дрожащие и обессиленные, с трудом выбрались на берег, остальные продолжали подвергаться яростному нападению угрей. Какое-то время казалось, что всем им суждено погибнуть на дне грязного водоема, однако удары становились все реже по мере того, как рыбы, ослабев от усталости, стали прибиваться к берегу. Вот тут-то и началась настоящая рыбалка: индейцам с помощью коротких гарпунов с привязанными к ним веревками удалось вытащить пять живых угрей. Гумбольдт и Бонплан были в восторге. С помощью этого трофея они надеялись разрешить один из наиболее спорных вопросов науки XVIII века о природе жизненных сил.
В XVII веке Рене Декарт отказался от сложившихся веками схоластических теорий, основанных на мистицизме, и предложил новый механистический взгляд на строение Вселенной, утверждая, что вся материя, будь то живая или неживая природа, состоит из корпускул, постоянно находящихся в вихревом движении. Однако доводы в пользу механистической природы жизни для большинства ученых звучали неубедительно. Декарт уподоблял жизнь работе часового механизма, но немногие всерьез принимали его сравнение живой кукушки с кукушкой на механических часах. Различия между живым и неживым, проявлявшиеся в сложности строения и наличии внутренней энергии, были заметны даже невооруженным глазом, а с появлением микроскопа удалось увидеть, как сложно устроены живые организмы, и различия стали еще более ощутимы. В начале XIX века господствовало мнение, что живые существа наделены жизнью благодаря присутствию жизненной силы (лат. vis vitalis), которая проявляется, например, в том, что одни животные могут жалить других, как в случае с угрями и лошадьми. Эта теория берет начало за несколько сотен миль отсюда и насчитывает несколько тысячелетий.
Пытаясь дать определение жизни, я не могу не вспомнить слова американского государственного деятеля и судьи Поттера Стюарта: «Узнаю, когда вижу», послужившие ему критерием для определения того, что можно считать порнографией[325]. Так и жизнь: ее легко узнать, но трудно определить. Одним из критериев принято считать способность к воспроизводству, однако клетки крови и нервные клетки не восстанавливаются, а некоторые буддистские монахи и католические священники лишены возможности производить потомство. Это же не повод относить их к объектам неживой природы. Метаболизм также принято считать критерием жизни, однако процесс химических преобразований, в результате которого питательные вещества превращаются в продукты выделения, мало чем отличается от химических реакций, вызывающих горение. Даже эволюция, которой мы обязаны многообразием жизни, не считается обязательным условием выживания, во всяком случае в краткосрочной перспективе. Если поставить эволюцию на паузу, скажем на миллион лет, в отсутствие катаклизмов вряд ли это отразится на биосфере.
Тем не менее люди с древности обращали внимание на то, что окружающие их объекты можно разделить на два класса. К первому они относили камни, коряги и прибитые к берегу стволы деревьев, ракушки – все они инертны: они не двигаются сами по себе, их можно привести в движение, лишь приложив усилие. Люди обозначили их как неживые. Ко второму классу традиционно относили крабов, ползающих по камням, рыб, плавающих в море, птиц, летающих над головой, траву, ростки которой пробиваются сквозь песок. Все они обладают силой, которая позволяет им двигаться самостоятельно. Люди назвали их живыми.
Признав способность двигаться самостоятельно характерным признаком жизни, древние философы задумались над тем, что же приводит живые объекты в движение в отсутствие видимой движущей силы? Практически единодушный ответ звучал так: все живое, способное двигаться самостоятельно, становится таковым благодаря сверхъестественной магической силе – душе. По этому же принципу к живым объектам они отнесли небесные тела, уверовав в то, что ими движут небесные души. Даже ветер, реки и ручьи, бури и волны – все считалось живым и приводилось в движение силами наделенных душой божеств, нимф, демонов, добрых и злых духов. По словам римского историка философии Диогена Лаэртского, жившего в III веке, мир считался одушевленным и полным божеств»[326],[327].
Гипотеза или модель, в которой все делилось на живое/неживое исходя из способности тел самостоятельно двигаться, многое объясняла, хотя из этого правила были исключения. Одним из таких исключений оказался природный магнетит – камень, с виду ничем не отличающийся от любой другой горной породы, однако наделенный удивительной способностью «оживлять», то есть приводить в движение мелкие железные предметы, например гвозди. Сегодня мы знаем, что это естественное свойство магнетита – природного оксида железа (магнитного железняка), но в Древнем мире считалось, что способностью притягивать и отталкивать находящиеся на расстоянии предметы он обязан жизненной силе, или душе. Древнегреческий философ Фалес Милетский (родившийся в 624 г. до н. э. в Милете на территории современной Турции) утверждал, что «магнит имеет душу, так как движет железо»[328]. Не менее загадочным свойством обладали мелкие полупрозрачные камешки желто-коричневого цвета, которые иногда можно было встретить на берегу Средиземного моря – они притягивали волокна тонкой ткани и сухие соломинки, особенно если их предварительно потереть о ткань. Древние греки назвали этот камень электроном (греч. elektron), однако сейчас он более известен как янтарь.
Людям Античности были известны и животные, наделенные, казалось, сверхъестественной способностью действовать на расстоянии. К их числу, например, можно отнести обитающего в Средиземном море электрического ската. Эта рыба похожа на обычного ската-хвостокола, которому жало служит для отпугивания хищников и охоты, а иногда орудием защиты от рыбаков. В отличие от него электрический скат поражает жертву на расстоянии, его электрический разряд способен проходить через леску, сеть, копье или гарпун и парализовать человека. Это свойство было принято приписывать действию сверхъестественных сил, способных выходить за пределы материальной оболочки. Античный поэт Оппиан из Корика в 170 году так пишет об удивительном свойстве этих рыб: «Они обладают магической силой и волшебным ядом»