Здесь степь да степь.
Здесь эхо, как в колодце,
Глубокое
На дальние слова.
Скажи: Москва —
И тут же отзовется
И в мыслях перемножится:
Москва…
Москва… Москва…
Растает звук,
Но губы
Все будут пить из донных родников
Заветный смысл
Возвышенного сруба
Ее восьми слагаемых веков.
— Москва… —
Вздохнет молодка у калитки,
Войдет в избу
И там —
Одна в избе —
Прикинет шаль московскую
К улыбке
И в зеркале понравится себе.
Москва… Москва…
Бывало, у дороги
Мальчишкой заглядишься в синеву…
И вдруг отец —
Большой такой, нестрогий —
Шепнет:
— А хочешь, покажу Москву? —
И ты: — Хочу! —
Как выдохнешь,
И словно
Глазами потеряешься в степи.
— Хочу! Хочу!
— Но, чур, сынок,
Ни слова
Про то маманьке.
А теперь терпи.
Терпи, сынок! —
И за уши тихонько,
За кончики,
Потянет из порток:
— Расти, сынок!
Тянись ушам вдогонку.
А будет больно — покряхти чуток.
И ты кряхтишь, согласно уговору,
Но тянешься —
Без этого нельзя —
До той слезы блескучей,
За которой
И впрямь как будто — синие леса
И птица-жар!
Все ближе,
Ближе,
Ближе…
И жарче все!
И тут уж ты, малец,
Сморгнешь слезу
И крикнешь:
— Папка, вижу!
А что видал —
Не спрашивал отец.
— Москва? А как же!
Знаем, что большая… —
Припомнит дед, ходок из ходоков,
И, все края ни в чем не понижая,
Как стог поставит,
Выведет с боков
И верх навьет —
Куда тебе скворечня! —
По центру чтоб любая сторона: —
Москва, она вот тут стоит,
В овершье,
А вкруг нее слагается страна…
Москва… Москва…
И то сказать: столица!
И то сказать: одна на весь народ!
А речь зайдет, к примеру, о границе —
Она и там — строжайшая — пройдет,
По контуру,
И тут вот — близко-близко,
Уж ближе нет —
У сердца и виска.
Хасан, он вон где — в сопках уссурийских,
А шрам, он вот —
Над бровью Рудяка
Горит,
Горит
Зарубинкой багровой
И знать дает
Наглядностью своей,
Что нет ее, огромной-преогромной,
Земли родной
Без родинки на ней,
Без пяди нет,
Без краешка,
Без края,
Без колоса с державного герба.
Случись беда —
И крайняя
Не с краю
Окажется та самая изба,
Где жил твой дед,
Где сам ты, чтоб родиться
И вырасти с годами в мужика,
Был — так ли, нет —
В отцовской рукавице,
Где грелась материнская рука.
Был песенкой
От радости и грусти,
Выл лесенкой
От неба до земли…
И лишь потом —
Допустим, что в капусте —
Тебя, чуть больше варежки, нашли.
И с той поры
По собственной охоте
Ты топ да топ
От печки в той избе…
И вроде бы не ваше благородье,
А, вот поди ж ты, сызмала тебе
Такой простор!
И косвенно и прямо —
Тебе,
Тебе
На вырост зоревой…
Ах, что ты, мама,
Погоди ты, мама!
Простор зовет — какое там «домой»!
А как же без ежа?
1
А день-то, день!..
Он тоже был в ударе
Во градусе развёрнутой страды —
Сиял с утра,
И все четыре дали
Веселым оком
С вёдрой высоты
Оглядывал от моря и до моря,
И сам, как море,
В море корабли
Покачивал окольные подворья
На жарком створе
Неба и земли.
И плыл,
И плыл,
И видел все,
и ведал,
И даже то из виду не терял,
Как ты косил,
Как полдневал-обедал,
Как ложку-востроноску вытирал,
Как пил с колен из копанки бесхозной,
Как лег крестом в метелки щавеля —
Все,
Все он зрил,
Твой славный, твой покосный
День-день-денек!
И — тихо, ты! — шмеля
Осаживал,
Чтоб слушал, бестолковый,
Как вон за той копешкой,
У стожка,
Брала за жабры Нюрка Рудякова —
Кого б ты думал? —
Мужа.
Рудяка.
И вот как жгла законного,
Уж вот как
Выжаривала —
Смерть, а не жара:
— Тебе бы всё — гектары,
Сотки-сводки,
Тебе бы всё — пуды,
Да центера,
Да лошади,
Да разные писульки
Правленские…
А где душа?
Душа
В кирзу ушла,
Под хвостик этой сумки,
В огрызок твоего карандаша!
А скажешь: нет?
Ведь это ж надо,
Надо
Дойти до самодурости такой,
Чтоб взять вот так
И перед всей бригадой
Охаять парня.
Что он — хлюст какой
Иль твой холоп?
Метелочку к метелке
Он вон как рядно
Цвет кидал на цвет.
А ты?
А ты…
Да я б на месте Тоньки
Тебе б такой сыграла культпросвет —
Взяла бы вот
И сумкой,
Сумкой этой
Всю хмурь твою правленскую —
Вот так! —
Соскрябала с носатого портрета!
У них любо-о-овь!..
И тут уж,
Тут Рудяк
Не выдержал —
Поднялся буря бурей
И тоже горячей, чем горячо,
Наддал жене:
— А конь-то что — бандура
Под их любовь?
Он до свету еще
Уздой умылся,
Поводом утерся
И — сыт не сыт —
Работал как тягло,
А тут его — ты ж видела! —
Для форсу —
Копыта мало, подавай крыло! —
И в хвост
И в гриву, бедного!..
Так это
Она и есть, по-твоему, душа?!
Душа… Душа…
Согласен: бога нету
И черта нет,
Но как же без ежа?
2
А еж тот был,
Вот тут он был, где бьется
Живой движок,
И требует: дыши!
Ну пусть не еж,
А совестью зовется
И там, где сорно, в горнице души,
И раз
И два
Но праву следопыта,
Бывает, подкольнет изглубока
И даст понять:
Дорога — от копыта,
От полоза,
Река — от родника,
И далее — на что сама наука
Бросает свет:
Крыло — от колеса…
И — кто же спорит? —
Скорость — это штука
Великая!
Но и нельзя,
Нельзя
Без тормоза.
Он тоже не такой уж
Чужак в дороге:
С давешних времен
Он — бают люди —
Брат рулю
И кореш
Зубцу любому в ходе шестерен.
И если что,
Всегда он наготове
И крайний случай
На себя берет,
Как первый страж при скорости.
А то ведь
Один такой горячий самолет
Сверкал — был случай —
В радужном просторе
Ночной звездой
И — чем не громобой! —
Во все свои пропеллеры-моторы
Крошил
в капусту
воздух голубой:
Мол, что ж ты, а? — шумел-гремел —
Чего ж ты
Мне в ноздри бьешь —
Разгону не даешь?
Посторонись!
А воздух что?
А воздух,
Он понимал:
Дерзает молодежь!
И потому без всякой укоризны
Всего себя
стелил
под самолет
На тот предмет,
Чтоб жив он был…
А в жизни
Возможен и такой вот поворот:
Он был, тот еж!
Он должную приборку
Провел в душе под знаком соловья
И шильцем,
Шильцем:
Видишь, мол, ведерко,
Так вот поди и попои коня
И хлебца дай — пусть корочку, —
Коль скоро
Ты сам с усам
И парень не дурак.
И ты, конечно, внял его укору,
Но — тьфу ты, черт! —
Тебя и тут Рудяк
Опередил.
Да ладно б там, напиться
Подал коню,
А то ведь — тоже мне
Христос нашелся —
Вздумал повиниться,
Понизиться:
Я, дескать, не вполне
Был прав с тобой…
И все в таком же роде
Старался —
Набивался в кумовья:
— Я тоже, брат, в ребятах колобродил
И знаешь как страдал от соловья!
Бывало, ночь,
Луна по-над деревней
Такая вот!
А звезд над головой —
Что пчел над пчельней:
Хоть бери роевню
И огребай, обзаводись пчелой.
Такая ночь.
И вот
В одну такую
Иду я, значит, с Нюркою своей.
Иду.
Молчу.
А он… а он ликует!
А он, смутьян смутьяныч соловей,
Дает дрозда!
«Цок-цок!..» — и с перецоком
Гремит в саду
Ручейно,
Впереток.
И — вот же дьявол! —
Током,
Певчим током
Через прохладный Нюркин локоток
Мне в душу бьет —
Знобит, как в половодье,
И жаром жгет,
Как в летнюю страду:
«Жить-жить!..» — зовет
И прямо так наводит
На яблочко,
Которое в саду.
«Жить-жить!.. Жить-жить!..»
И я — где чуть левее,
Где чуть правее —
Азимут держу,
Но чую,
Чую,
Чую — соловею
И, двор минуя, точно подвожу
Под яблочко
И колебаю Нюрку:
Давай, мол, это самое
Одно
Испробуем.
А Нюрка мне с прищуркой
И говорит:
«Уж больно зелено».
«Да нет же, что ты, милая ромашка», —
Шепчу я ей.
Оно, мол, в самый раз.
А та ромашка
Руку из кармашка
Да ка-ак ожварит —
Зяблики из глаз!
И снегири.
А там уж растуманы,
А там уж, брат, погуще, чем тайга,
Разрыв-трава!
Не выкосить баяном
И всем колхозом не сметать в стога —
Во был удар!
Я в голос:
«Анна! Анна!..»
Но никакого отзыва — стена
И год,
И два…
И лишь когда с Хасана
Пришел с медалью,
Тут уж,
Тут она
Дала волну —
Прихлынула, как речка,
И так вот гладит ласковой рукой
Медаль мою:
«Ах если б мне колечко,
Степан Василич, ясности такой…»
А я чего?
А я — раз я военный —
Кидаю руку
Под углом к плечу:
«Есть, — заверяю, — Анна Алексевна.
Колечко — что,
Я жернов прикачу!»
И прикатил —
Таким я был атлётом,
Таким подъемным —
Что мне сто пудов!
А к соловью четвертого прилета
Заслал, как полагается, сватов,
И — пир горой
На той,
На красной горке:
Стаканы там и рюмочки в ходу.
Гуляй, народ!
И:
«Горько!»
«Горько!»
«Горько!..»
А яблок этих… яблок в том году,
А меду бы-ы-ыло…
Больше, чем должно быть, —
И наш семейный улей загудел,
В детву пошел!
Так что учти мой опыт.
Ах, ты еще бороться захотел?
Ну что ж, давай!
3
И два таких веселых
Сошлись чуб в чуб —
Где сад?
Где огород? —
И закачалось солнце, как подсолнух.
И весь,
как с горки,
радостный народ:
Чья, чья возьмет?!
Горласт и распоясан —
Пурга косынок,
юбок
и штанов…
Покос, он — что?
Покос, он тем и красен,
Что никаких не признает чинов.
Покос — артель!
Покос — такая воля,
Такой задор:
Отстал, так подтянись!
А чин?
Что чин!
С райзо ли ты,
С райфо ли —
Бросай портфель
И рядом становись:
Являй собой, какой ты без портфеля
Начальник есть,
Сбивай излишний вес!
А там, глядишь,
Одна такая фея
К тебе проявит встречный интерес —
Пройдет вот так,
Взглянет, как усмехнется,
Как настоит на чем-то на своем,
И где-то в мыслях
Веточка качнется
С тем яблочком, что рядом с соловьем.
И ты уже как вовсе не осенний,
А самый развесенний,
Молодой…
Покос — не просто заготовка сена
В расчете там
На мясо,
На удой.
Покос — размах,
Напор до перекура,
А в перекур —
Шутник и балагур —
Он боком восседает к перехмуру,
Как Стенька Разин:
К черту — перехмур,
А то и к бабам —
К Нюркам там, к Полинам —
На выучку,
Чтоб знал — не забывал:
Уж как она ни высока, перина,
А все ж — по их расчетам —
Сеновал
Повыше будет для дружка мило́го,
Для ро́дного
Под крышей наискос…
Ну, словом, словом,
Сено не солома,
А потому да здравствует покос!
А потому —
Бороться так бороться —
Сошлись чуб в чуб!
Женатый с молодым.
Рудяк — что кряж,
Медведь в штанах:
Упрется —
Куда тебе!
И все же ты над ним —
Ура! — взял верх.
А может, он поддался?
Все может быть… А что?
Все может быть.
Но тот денек, он так и не смеркался
В твоей душе.
Его не позабыть.