В Михайловское он уехал 7 сентября. 26 числа закончено бессмертное «Вновь я посетил…» (см. гл. VIII, № 109). Прав был один из первых советских биографов Пушкина Н. Л. Бродский: «Эти стихи стали символом пушкинского благоволения к молодым поколениям, шедшим на смену не только его веку, его культуре. И начальные строки этого стихотворения не забудутся никогда, пока будет звучать на земле русское слово. Какой вечной красоты лишены были современники поэта, при его жизни не знавшие этих стихов!». Точного перечня того, что написано тогда в Михайловском, у специалистов нет до сих пор. Видимо, Пушкин работал над первыми главами «Египетских ночей», «Марьей Шонинг», некоторыми драматическими отрывками. Он думал о продолжении «Евгения Онегина» (№ 117). И, наконец, он написал несколько строк, которые сами за себя говорят:
О бедность! затвердил я наконец
Урок твой горький! Чем я заслужил
Твое гоненье, властелин враждебный,
Довольства враг, суровый сна мутитель?..
Отпуск дан ему был на четыре месяца, но уже 23 октября он возвратился. Непосредственным поводом было известие о болезни матери, главной причиной — душевная тревога, которую ни осень, ни любимая деревня не могли унять.
14 декабря исполнилось десять лет со дня декабрьского восстания. Были сделаны некоторые послабления каторжным и ссыльным. Пушкин не терял надежды на освобождение Кюхельбекера (№ 127). В конце 1835 г. он написал о возвращении декабристов и в стихах. Античная оболочка (переложение оды Горация) не мешает однозначному восприятию:
Кто из богов мне возвратил
Того, с кем первые походы
И браней ужас я делил,
Когда за призраком свободы
Нас Брут отчаянный водил?
Он верил, что «милостью богов» еще увидит друзей своей юности, с кем вместе молодо мчался «за призраком свободы». Есть там и такие строки:
А ты, любимец первый мой,
Ты снова в битвах очутился…
И ныне в Рим ты возвратился
В мой домик темный и простой…
Обращение к «первому, бесценному другу», с которым уже не довелось никогда увидеться, легко угадывается здесь.
Год кончился просьбой к Бенкендорфу об издании «Современника». Борьба продолжалась.
Одно важное событие в жизни Пушкина в 1835 г. оставлено для конца главы. 14 мая жена родила ему второго сына — Григория. Тревожился будущий отец на этот раз пуще обычного и даже, к удивлению всей семьи, уехал в Михайловское на десять дней (см. гл. I). Возвратился он на следующий день после родов и вздохнул свободнее, узнав, что все прошло более или менее благополучно (№ 100). Наталья Николаевна хотела назвать сына Николаем, а Александр Сергеевич — либо Гаврилой, либо Григорием. Оба эти имени встречались в роду Пушкиных в Смутное время, которым поэт особенно интересовался, работая над «Борисом Годуновым». Собственно, и старший сын чуть было не стал Гаврилой, но победило отцовское имя. В письмах Пушкина о Грише всего лишь несколько упоминаний. Два — в письмах к теще, вскоре после его рождения и одно к жене из Москвы 14 мая 1836 г.: «Сегодня день рождения Гришки, поздравляю его и тебя. Буду пить за его здоровье». До следующего Гришиного дня рождения отец не дожил.
Жизнь братьев Пушкиных, сыновей поэта, складывалась поначалу примерно одинаково. В 1849 г. Григорий был принят в Пажеский корпус; в 1853 г. имел уже чин корнета; потом служил, как и Александр, под началом отчима; в 1860 г. был ротмистром в должности адъютанта командующего отдельным гвардейским корпусом; в 1864 г. подполковник Г. А. Пушкин служил при министре внутренних дел. Несколько раз младший сын поэта, получая отпуск, путешествовал, бывал во Франции. Но в 1866 г. карьера его внезапно оборвалась — с чином надворного советника Григорий Александрович вышел в отставку. По полюбовному разделу с братом и сестрами досталось ему отцовское Михайловское, куда он — думая, что навсегда — перебрался. Не вдаваясь в подробности, которые довольно темны, скажем, что отставка Г. А. Пушкина и почти полное удаление от столиц объясняются, видимо, личными причинами. Много лет он был связан с бедной француженкой, на которой по каким-то обстоятельствам не мог жениться, но потом увез с собою в Михайловское и жил общим домом. Началось это еще при жизни Натальи Николаевны и очень ее тревожило.
В Опочецком уезде сын поэта занимался делами общественными — был мировым судьей и присяжным заседателем. Даже в чинах продвинулся, дойдя до статского советника. Сохранившиеся о нем воспоминания (внука А. П. Керн Ю. М. Шокальского, С. Яблоновского и других) рисуют очень симпатичного, ранимого и гордого человека с родовой пушкинской внешностью и мягким материнским характером. В молодости, как говорили, был он красив и, по некоторым отзывам, чем-то напоминал мать. Но видевший его уже в пожилых годах мемуарист писал: «Я невольно поразился огромным сходством Г. А. с отцовскими портретами, такой же нос, такой же лоб, тот же склад лица, только волосы не вьются, да длинная седая борода». Рассказывали, что Григорий Пушкин пробовал свои силы в юмористическом стихотворстве, но никогда ни строки не напечатал. Внук Евпраксии Вульф (Вревской) вспоминал о знакомстве с младшим сыном поэта: «Не только внешностью, но и характером был очень похож на отца. Та же живость, подвижность, здоровая нервность, быстрая восприимчивость и отзывчивость, жизнерадостность, пожалуй, такая же страстность». Больше тридцати лет прожил Григорий Александрович там, где отец его «провел изгнанником два года незаметных». И никто, включая окрестных крестьян, худого слова о нем не сказал; наоборот — шапки снимали и низко кланялись при встрече с этим благородным человеком. Был он отличный хозяин: настроил теплиц, оранжерей, поддерживал любимый отцовский, и дедовский еще, фруктовый сад; привел в порядок дом, который совсем было разрушился; страстно любил охоту. В доме у него было много книг, в том числе все отцовские, которые он неизменно перечитывал. На известной картине Н. Н. Ге «Пушкин в Михайловском» изображен кабинет Григория Александровича.
Как и для всех детей поэта, память отца была для Григория Александровича святыней — с тех самых пор, как, впервые оказавшись в Михайловском, летом 1841 г. шестилетним ребенком он бросил горсть земли на могилу отца. В юности он первый выступил против публикации писем Пушкина, требуя, чтобы «цензура… не одобряла к печати записок, писем и других литературных и семейных бумаг отца моего без ведома и согласия нашего семейства». Резкий протест его вызвало опубликование И. С. Тургеневым по доверенности младшей дочери поэта писем отца к матери. Насколько прав он был, сказать трудно. Конечно, детям поэта и близким друзьям не всегда приятно было разглашение биографических подробностей. Но, как известно, в пушкинских шутках неизменно есть доля правды, а поэт 25 сентября 1832 г. писал жене: «Вчера был я у Вяземской, у ней отправлялся обоз, и я было с ним отправил к тебе письмо, но письмо забыли, а я его тебе препровождаю, чтоб не пропала ни строка пера моего для тебя и для потомства».
Постоянной заботой Г. А. Пушкина была могила отца в Святогорском монастыре, где любил он слушать звон колоколов; приходилось много раз укреплять могильный холм; небольшая площадка у стены Успенского собора, где поныне покоятся Надежда Осиповна, Сергей Львович и Александр Сергеевич Пушкины, оползала и, если бы не энергия сына и внука, могилы остались бы в небрежении. Григорий Александрович много раз предлагал перенести прах отца в Михайловское, где ему легче будет ухаживать за могилой, но это не осуществилось. В 1870–1880 гг. он часто бывал в Петербурге, живя на Большой Конюшенной улице (ныне — ул. Желябова). В 1880 г. совершил редкую для себя поездку в Москву — на открытие памятника отцу. Там, видимо, в последний раз встретился с братом и сестрами. 19 октября 1880 г. в 69-ю лицейскую годовщину принял приглашение на памятный обед в Лицей, который когда-то закончил его отец.
Григорий Пушкин бережно хранил немногие доставшиеся ему отцовские реликвии: саблю, подаренную поэту в память Арзрумского похода, портрет отца работы Жюля Верне, жестяную масляную лампу — по преданию, ту самую, при свете которой был написан «Борис Годунов».
После открытия памятника в Москве необычайно возрос интерес к потомкам Пушкина, к тем местам в России, которые хранили память о поэте. Приятель Г. А. Пушкина, внук А. П. Керн, писал в связи с этим: «Надо войти в его положение, ведь его преследуют всю жизнь не только отродье репортеров <…>, но и все глупцы общества. Ведь это можно остервениться, когда к вам постоянно обращаются с вопросом: „а вы не пишете стихов?“, „а вы помните вашего отца?“, „ах, вы сами поэт, как это интересно“. Не мало раз я это видел, и, право, предпочитаю быть сыном не знаменитого человека, и в особенности писателя».
К столетию со дня рождения Пушкина было решено приобрести Михайловское в казну как национальное достояние, а в доме, где жил поэт, устроить богадельню для престарелых литераторов. Григорий Александрович не только не противился этому, но близко к сердцу принял все хлопоты. Пожертвовал 1000 рублей на нужды общественного учреждения; устроил обед для бедняков. К тому времени его семейное положение было уже иным: расставшись после долгих лет со своей фактической женой, он вступил в официальный брак с Варварой Алексеевной Мельниковой. И вот теперь, в 1899 г., они переезжали в имение жены Маркучай (Маркутье) близ Вильно (Вильнюс). Говорят, в торжественный день передачи Михайловского в вечное владение отечеству Григорий Александрович спустился один к Сороти, стал на колени, перекрестился, поклонился родной земле и простился с нею навсегда.
В Маркучае Пушкины поддерживали атмосферу благодарной памяти и любви к великому русскому поэту. Оставались еще кое-какие вещи и портрет Натальи Николаевны, перед которым старый сын ее часто сиживал, читая. Скончался Григорий Александрович 15 августа 1905 г.