Во время Великой Отечественной войны оккупанты разорили пушкинский дом в Маркучае. Некоторые памятные вещи, хранимые когда-то после смерти Григория Александровича его вдовой, спасли партизаны. Существуют воспоминания писательницы Татьяны Тэсс, побывавшей там сразу после войны. Войдя в разоренный дом Г. А. и В. А. Пушкиных, она увидела на стене чудом сохранившуюся фотографию старого человека в гробу. «Я сразу узнала это лицо, — писала Тэсс. — Высокий в выпуклостях лоб, крупный нос с косо разрезанными ноздрями и эта тень всепрощающей печали, горести, удивления, замершая в углах рта… мертвый Пушкин лежал в гробу. Пушкин в старости с длинной седой бородой. Мне показалось, что если бы маску, снятую некогда с мертвого Пушкина Гальбергом, положить на это лицо, сошлись бы все выпуклости и впадины, все черты и размеры…»
«Бескорыстная мысль, что внуки будут уважены за имя, нами им переданное, не есть ли благороднейшая надежда человеческого сердца», — сказал как-то Пушкин. Он, конечно, имел в виду и детей.
1 января. Третьего дня я пожалован в камер-юнкеры (что довольно неприлично моим летам). Но двору хотелось, чтобы Наталья Николаевна танцевала в Аничкове. Так я же сделаюсь русским Dangeau[153].
Скоро по городу разнесутся толки о семейных ссорах Безобразова с молодою своей женою. Он ревнив до безумия. Дело доходило не раз до драки и даже до ножа. Он прогнал всех своих людей, не доверяя никому. Третьего дня она решилась броситься к ногам государыни, прося развода или чего-то подобного. Государь очень сердит. Безобразов под арестом. Он, кажется, сошел с ума.
Меня спрашивали, доволен ли я моим камер-юнкерством. Доволен, потому что государь имел намерение отличить меня, а не сделать смешным, — а по мне хоть в камер-пажи, только б не заставили меня учиться французским вокабулам и арифметике.
Встретил Новый год у Натальи Кирилловны Загряжской. Разговор со Сперанским о Пугачеве, о Собрании законов, о первом времени царствования Александра, о Ермолове etc.
А. С. Пушкин. Дневник. 1834.
Вследствие предписания I Отделения Департамента хозяйственных и счетных дел от 27 генваря за № 405-м экзекутор Министерства иностранных дел долгом поставляет сим дать знать Г. Г. коллежскому асессору Ремеру и титулярному советнику Пушкину, что они по высочайшему именному Его Императорского Величества указу данному Придворной конторе в 31 день минувшего декабря всемилостивейше пожалованы в звание Камер-юнкеров двора Его Императорского Величества. Генваря 27 дня 1834 г.
Экзекутор Привалов
Господину коллежскому асессору Ремеру
Господину титулярному советнику Пушкину
(на обороте:)
Читал коллежский асессор Николай Ремер
Читал Александр Пушкин
17 [января]. Бал у гр. Бобринского, один из самых блистательных. Государь мне о моем камер-юнкерстве не говорил, а я не благодарил его. Говоря о моем «Пугачеве», он сказал мне: «Жаль, что я не знал, что ты о нем пишешь; я бы тебя познакомил с его сестрицей, которая тому три недели умерла в крепости Эрлингфоской» (с 1774-го году!). Правда, она жила на свободе в предместии, но далеко от своей донской станицы, на чужой, холодной стороне. Государыня спросила у меня, куда ездил я летом. Узнав, что в Оренбург, осведомилась о Перовском с большим добродушием.
26-го января. В прошедший вторник зван я был в Аничков. Приехал в мундире. Мне сказали, что гости во фраках. Я уехал, оставя Наталью Николаевну, и, переодевшись, отправился на вечер к С. В. Салтыкову. Государь был недоволен и несколько раз принимался говорить обо мне: Il aurait pu se donner la peine d’aller mettre un frac et de revenir. Faites-lui des reproches[154].
В четверг бал у кн. Трубецкого, траур по каком-то князе (то есть принце). Дамы в черном. Государь приехал неожиданно. Был на полчаса. Сказал жене: Est-ce à propos de bottes ou de boutons que fotre mari n’est pas fenu dernièrement?[155] (Мундирные пуговицы. Старуха гр. Бобринская извиняла меня тем, что у меня не были они нашиты.)
Барон д’Антес и маркиз де Пина, два шуана, будут приняты в гвардию прямо офицерами. Гвардия ропщет. <…>
А. С. Пушкин. Дневник. 1834.
Посылаю тебе, почтеннейший друг Александр Сергеевич, Историю господина Пугачева, тобою написанную с особенным искусством; очень сожалительно для меня, что не успел я прочитать сего бытописательного отрывка, делающего честь твоему таланту. Продолжай, достойный русский писатель, работать умом и пером ко чести России и ко полноте твоего кармана. А завтра я именинник, и будет у меня ввечеру семейство Карамзиных, Мещерских и Вяземских; и будут у меня два изрядных человека графы Вьельгорские, и попрошу Смирнову с собственным ее мужем; да, может быть, привлеку и привлекательную Дубенскую; вследствие сего прошу и тебя с твоею грациозною, стройно-созданною, богинеобразною, мадонистою супругою пожаловать ко мне завтра (во вторник) в 8 часов откушать чаю с бриошами и прочими вкусными причудами; да скажи об этом и домашнему твоему Льву. Уведомь, будешь ли, а я твой
богомолец Василий.
В. А. Жуковский — Пушкину.
29 января 1834. Петербург.
Представляя его величеству том II Пугачева, приемлю смелость обратиться к вашему сиятельству по поводу обстоятельств, меня касающихся, и прибегнуть к вашей обычной благосклонности.
Разрешая напечатание этого труда, его величество обеспечил мое благосостояние. Сумма, которую я могу за него выручить, даст мне возможность принять наследство, от которого я вынужден был отказаться за отсутствием сорока тысяч рублей, недостававших мне. Этот труд мне их доставит, если я сам буду его издателем, не прибегая к услугам книгопродавца. 15 000 было бы мне достаточно.
У меня две просьбы: первая — чтобы мне разрешили отпечатать мое сочинение за мой счет в той типографии, которая подведомственна г-ну Сперанскому, — единственной, где, я уверен, меня не обманут; вторая — получить в виде займа на два года 15 000 — сумму, которая даст мне возможность посвятить изданию всё необходимое время и старание.
У меня нет другого права на испрашиваемую мною милость, кроме тех благодеяний, которые я уже получил и которые придают мне смелость и уверенность снова к ним прибегнуть. Покровительству вашего сиятельства вверяю я мою покорнейшую просьбу.
Остаюсь, граф, вашего сиятельства нижайший (фр.)
Пушкин — А. X. Бенкендорфу.
7–10 февраля 1834. В Петербурге.
(Вторая черновая редакция)
Милостивый государь Александр Христофорович,
Не имея ныне способа, независимо от книгопродавцев, приступить к напечатанию мною написанного сочинения, осмеливаюсь прибегнуть к Вашему сиятельству со всепокорнейшею моею просьбою о выдаче мне из казны заимообразно, за установленные проценты, 20 000 рублей с тем, чтоб я оные выплатил в два года, по срокам, которые угодно будет назначить начальству. <…>
Пушкин — А. X. Бенкендорфу.
26 февраля 1834. В Петербурге.
28 февраля. Протекший месяц был довольно шумен, — множество балов, раутов etc. Масленица. Государыня была больна и около двух недель не выезжала. Я представлялся. Государь позволил мне печатать «Пугачева»; мне возвращена моя рукопись с его замечаниями (очень дельными). В воскресение на бале, в концертной, государь долго со мной разговаривал; он говорит очень хорошо, не смешивая обоих языков, не делая обыкновенных ошибок и употребляя настоящие выражения. <…>
А. С. Пушкин. Дневник 1834.
Милостивый государь Александр Сергеевич!
На письмо Ваше, от 26 февраля, о выдаче Вашему высокоблагородию заимообразно из казны двадцать тысяч рублей ассигнациями за указанные проценты, с тем, что вы, милостивый государь приемлете на себя обязанность уплатить сию сумму в течение двух лет, по срокам, которые угодно будет назначить начальству, я имел счастие докладывать государю императору.
Его величество, изъявив на то свое соизволение, высочайше повелеть соизволил, выдать вам 20 тысяч рублей на вышеизложенных условиях.
Поспешая вас о сем уведомить, имею честь присовокупить, что вместе с сим я сообщил о сей высочайшей воле г. министру финансов. <…>
А. X. Бенкендорф — Пушкину.
4 марта 1834. Петербург.
Я нижеподписавшийся камер-юнкер Александр Сергеев, сын Пушкин, на основании Высочайшего указа на имя г. Министра финансов в 9-й день марта 1834 г. последовавшего, о выдаче мне из Государственного казначейства на напечатание написанного мною сочинения под заглавием: «История Пугачевского бунта» двадцати тысяч рублей ассигн. в ссуду на два года без процентов и без вычета в пользу увечных, с тем, чтобы я возвратил сию сумму в течение 2-х лет по равным частям по истечении каждого года, даю сие обязательство Государственному казначейству в том, что оные выданные мне в ссуду 20.000 рублей должен я, а по мне наследники мои, возвратить Государственному казначейству в течение 2-х лет по равным частям по истечении каждого года, считая срок от дня выдачи означенных 20.000 рублей (т. е. от 22-го Марта 1834 года) и платежи произвести в С.-Петербургскую казенную палату. В непременном исполнении сего обязательства подписуюсь своеручно. 22-го Марта 1834 года (Подписано). Двора Его Императорского Величества камер-юнкер Александр Сергеев, сын Пушкин.
Долговое обязательство Пушкина.
Милостивый государь Александр Сергеевич!