10 ноября 1834. Из Петербурга в Болдино.
Князь П. А. Вяземский, Жуковский, Александр Ив. Тургенев, сенатор Петр Ив. Полетика часто у нас обедали. Пугачевский бунт, в рукописи, был слушаем после такого обеда. За столом говорили, спорили; кончалось всегда тем, что Пушкин говорил один и всегда имел последнее слово. Его живость, изворотливость, веселость восхищали Жуковского, который, впрочем, не всегда с ним соглашался.
<…> «История Пугачевского бунта» отпечатана, и для выпуска оной в свет ожидал я разрешения Вашего сиятельства; между тем позвольте обеспокоить Вас еще одною покорнейшею просьбою: я желал бы иметь счастие представить первый экземпляр книги государю императору, присовокупив к ней некоторые замечания, которых не решился я напечатать, но которые могут быть любопытны для его величества. Осмеливаюсь прибегнуть к Вашему сиятельству для получения на то позволения.
Книгопродавец Смирдин хочет издать в одну книгу мои уже напечатанные стихи; я осмелился их препроводить в канцелярию его превосходительства А. Н. Мордвинова, по предписанному пред сим порядку. <…>
Пушкин — А. X. Бенкендорфу.
23 ноября 1834. Петербург.
28 ноября. Я ничего не записывал в течение трех месяцев. Я был в отсутствии — выехал из Петербурга за 5 дней до открытия Александровской колонны, чтоб не присутствовать при церемонии вместе с камер-юнкерами, — своими товарищами, — был в Москве несколько часов — видел А. Раевского, которого нашел поглупевшим от ревматизмов в голове. Может быть, это пройдет. Отправился потом в Калугу на перекладных, без человека. В Тарутине пьяные ямщики чуть меня не убили. Но я поставил на своем. — «Какие мы разбойники? — говорили мне они. — Нам дана вольность, и поставлен столп нам в честь». Графа Румянцева вообще не хвалят за его памятник и уверяют, что церковь была бы приличнее. Я довольно с этим согласен. Церковь, а при ней школа, полезнее колонны с орлом и с длинной надписью, которую безграмотный мужик наш долго еще не разберет. В Заводе прожил я 2 недели, потом привез Наталью Николаевну в Москву, а сам съездил в нижегородскую деревню, где управители меня морочили, а я перед ними шарлатанил и, кажется, неудачно. Воротился к 15 октября в Петербург, где и проживаю. «Пугачев» мой отпечатан. Я ждал всё возвращения царя из Пруссии. Вечор он приехал. Великий князь Михаил Павлович привез эту новость на бал Бутурлина. Бал был прекрасен. Воротились в 3 ч.
А. С. Пушкин. Дневник. 1834.
III-е Отделение собственной его императорского величества канцелярии честь имеет возвратить Вам рассмотренную по приказанию его сиятельства графа Бенкендорфа рукопись четвертой части Ваших стихотворений.
III Отделение — Пушкину.
4 декабря 1834. Петербург.
5 декабря. Завтра надобно будет явиться во дворец. У меня еще нет мундира. Ни за что не поеду представляться с моими товарищами камер-юнкерами, молокососами 18-летними. Царь рассердится, — да что мне делать?
А. С. Пушкин. Дневник, 1834.
История о Бунте Пугачева, написанная Пушкиным, печаталась по высочайшему вашего величества повелению в Типографии II-го отделения собственной вашего величества канцелярии.
Книга сия ныне отпечатана, но экземпляры оной могут быть выданы г. Пушкину не иначе, как с разрешения вашего величества.
Г. Пушкин просит о высочайшем повелении выдать ему экземпляры означенной книги.
А. X. Бенкендорф — Николаю I.
18 декабря 1834.
На подлинном высочайшая резолюция: «Можно ему выдать, ежели ничего другого нет, как то, что я читал».
18-го дек. Третьего дня был я наконец в Аничковом. Опишу всё в подробности, в пользу будущего Вальтер Скотта.
Придворный лакей поутру явился ко мне с приглашением: быть в 8½ в Аничковом, мне в мундирном фраке, Наталье Николаевне как обыкновенно. В 9 часов мы приехали. На лестнице встретил я старую графиню Бобринскую, которая всегда за меня лжет и вывозит меня из хлопот. Она заметила, что у меня треугольная шляпа с плюмажем (не по форме: в Аничков ездят с круглыми шляпами; но это еще не всё). Гостей было уже довольно; бал начался контрдансами. Государыня была вся в белом, с бирюзовым головным убором; государь в кавалергардском мундире. Государыня очень похорошела. Граф Бобринский, заметя мою треугольную шляпу, велел принести мне круглую. <…>
Утром того же дня встретил я в Дворцовом саду великого князя. «Что ты один здесь философствуешь?» — «Гуляю». — «Пойдем вместе». Разговорились о плешивых. «Вы не в родню, в вашем семействе мужчины молоды оплешивливают». — «Государь Александр и Константин Павлович оттого рано оплешивели, что при отце моем носили пудру и зачесывали волоса; на морозе сало леденело, и волоса лезли. Нет ли новых каламбуров?» — «Есть, да нехороши, не смею представить их вашему высочеству». — «У меня их также нет; я замерз». Доведши великого князя до моста, я ему откланялся (вероятно, противу этикета).
А. С. Пушкин. Дневник, 1834.
Бухгалтерские записи Пушкина в июле — декабре 1834 г.
Июль
3-го портному………50 р.
4-е каретнику……… —
6-го получено оброку………30 р.
20 июля заложено 74 души за 13.260 р. (60 задерж. в ломб.).
Тож числа
За Льва Серг. заплачено Дюме………220 р.
Выдано ему ж………280 р.
23 в Варшаву за Л. С.………837 р.
31 Льву Серг.………950 р.
Август
14 авг. за перевоз мебели………35 р.
16 авг. в деревню………500 р.
«—» за долг………166 р.
Приходу 13.230 руб.
расходу 3.088 руб. да забранные
вперед 4.070 руб.
____________________
7.158 руб!
Итого из всей суммы остается 6.042 рубля.
Сентябрь
1-го в Совет………350 р.
Счет портного за Льва Серг.………391 р.
Октябрь
22 в деревню………500 р.
Ноябрь
1-го за 4 месяца людям………168 р.
18-го послано в дерев..………350 р.
21-ое от Ив. Кувшина получено………30 р.
Декабрь
4-го людям дано………40 р.
21-го дек………150 р.
28 дек. за дом………800 р.
«—» за Л. С. Беклемишеву………1.500 р.
Счет каретника
Ваше превосходительство
Нужно у кареты поправить у передней оси дерево новое цена………20 р.
Нужно на колесах шины перетянуть и весь станок перекрепить и передние рессоры починить и за эту работу за кузнечную и за рессорную стоит………цены………100 р.
и за шорные ремни выходит четыре паза и два помошные и по рессорам развязные. Все мелкие ремни новая цена………100 р.
и всю выкрасить карету заново, за краску стоит цены………100 р.
и за переправку бронзы………цена………15 р.
назади лакейские кисти новые………15 р.
назади лакейскую подушку починить………5 р.
на козлах чехол вымазать и карман вымазать и поправить………60 р.
Еще за починку фонарей………5 р.
____________________
Итого денег………370 р.
308 р.
____________________
Итого………678 р.
Запл. из них………300 р.
____________________
остается………378 р.
Обязуюсь заплатить 2-го июля [1834]
А. Пушкин.
Заплачено двести двадцать пять 3 июля.
1 августа заплачены остальные
А. Пушкин.
8 января. Начнем новый год злословием, на счастие…
Бриллианты и дорогие каменья были еще недавно в низкой цене. Они никому не были нужны. Выкупив бриллианты Натальи Николаевны, заложенные в московском ломбарде, я принужден был их перезаложить в частные руки, не согласившись продать их за бесценок. Нынче узнаю, что бриллианты опять возвысились. Их требуют в кабинет, и вот по какому случаю.
Недавно государь приказал князю Волконскому принести к нему из кабинета самую дорогую табакерку. Дороже не нашлось, как в 9000 руб. Князь Волконский принес табакерку. Государю показалась она довольно бедна. — «Дороже нет», — отвечал Волконский. «Если так, делать нечего, — отвечал государь: — я хотел тебе сделать подарок, возьми ее себе». Вообразите себе рожу старого скряги. С этой поры начали требовать бриллианты. Теперь в кабинете табакерки завелися уже в 60 000 р.
А. С. Пушкин. Дневник. 1835.
<…> Ты видел, вероятно, Пугачева, и надеюсь, что его не купил. Я храню для тебя особый экземпляр. Каково время? Пугачев сделался добрым исправным плательщиком оброка, Емелька Пугачев оброчный мой мужик! Денег он мне принес довольно, но как около двух лет жил я в долг, то ничего и не остается у меня за пазухой, а всё идет на расплату. Теперь, обняв тебя от всего сердца и поцеловав ручку Вере Александровне, отправляюсь на почту.
Пушкин — П. В. Нащокину.
20 января 1835. Из Петербурга в Москву.
Я до сих пор сижу болен; мне бы очень хотелось видеться с вами. Заезжайте часу во втором; ведь вы, верно, будете в это время где-нибудь возле меня. Посылаю вам два экземпляра «Арабесков», которые, ко всеобщему изумлению, очутились в 2-х частях. Один экземпляр для вас, а другой, разрезанный, для меня. Вы читайте мой и сделайте милость, возьмите карандаш в ваши ручки и никак не останавливайте негодования при виде ошибок, но тот же час их всех налицо.