Прочие твои поручения приведены будут в исполнение.
П. А. Плетнев — Пушкину. 29 апреля 1830.
Из Петербургу в Москву.
Милостивый государь, Афанасий Николаевич!
С чувством сердечного благоговения обращаюсь к Вам, как главе семейства, которому отныне принадлежу. Благословив Наталию Николаевну, благословили Вы и меня. Вам обязан я больше нежели чем жизнию. Счастие Вашей внуки будет священная, единственная моя цель и всё, чем могу воздать Вам за Ваше благодеяние. <…>
Пушкин — А. Н. Гончарову.
3 мая 1830. Из Москвы в Полотняный завод.
Дорогие родители, я получил еще два ваших письма. Могу вам сказать лишь то, что вы уже знаете: что всё улажено, что я счастливейший из людей и что я всей душой люблю вас.
Его величество всемилостивейше выразил мне свое благосклонное удовлетворение заключаемым мною браком. Он дозволил мне напечатать мою трагедию в том виде, как я сочту нужным. Скажите это моему брату с тем, чтобы он передал о том Плетневу, который, кстати сказать, забыл меня, так же как и Дельвиг.
Я передал ваше письмо г-же Гончаровой; полагаю, что она будет отвечать вам сегодня. Дядя мой Матвей Михайлович был у нее с визитом третьего дня; он и тетушка приняли самое близкое участие в моем счастье (я совсем ошеломлен тем, что могу употреблять такое выражение). Я уже несколько дней не видел дядюшку Василия Львовича. Знаю, что он чувствует себя лучше.
Спасибо, милая Ольга, за дружбу и поздравления. Я прочел твое письмо Натали — она много смеялась, читая его, и обнимает тебя.
Я тоже обнимаю вас, дорогие родители. На днях, быть может, съезжу в Калугу к деду Натали. Мне бы очень хотелось сыграть свадьбу до наступления поста. Еще раз, прощайте. (фр.)
Пушкин — Н. О. и С. Л. Пушкиным и О. С. Павлищевой.
3 мая 1830. Из Москвы в Петербург.
Милостивый государь Афанасий Николаевич!
Почитая сына моего совершенно счастливым, входя в почтеннейшее семейство Ваше, и принимая по любви моей живейшее в сем участие, за обязанность поставляю поручить себя в благосклонное внимание Ваше как первого виновника его благополучия. Счастливым почту и себя, когда буду иметь случай лично принести Вам за него мою признательность и уверить в искреннем почитании и преданности, с каковыми честь имею пребыть,
Милостивый государь,
Ваш покорнейший слуга
Сергей Пушкин.
С.-Петербург,
Июля 20-го дня 1830-го года.
Позвольте и мне, Милостивый государь, вместе с мужем моим поручить себя в благосклонность Вашу, и изъявить Вам благодарность мою за моего сына, почитая его совершенно счастливым.
При засвидетельствовании Вам искреннего почитания
честь имею пребыть,
Милостивый государь,
покорнейше Ваша
Надежда Пушкина.
Милый Пушкин, поздравляю тебя, наконец ты образумился и вступаешь в порядочные люди. Желаю тебе быть столько же счастливым, сколько я теперь. Я отец дочери Елизаветы. Чувство, которое, надеюсь, и ты будешь иметь, чувство быть отцом истинно поэтическое, не постигаемое холостым вдохновением. Но все это в сторону. Доволен ли ты продолжением «Газеты»? Булгарин поглупел до того от «Видока», что уехал ранее обыкновенного в деревню. Но подл по-прежнему. Он напечатал твою эпиграмму на Видока Фиглярина с своим именем не по глупости, как читатели думают, а дабы тебя замарать. Он представил ее правительству как пасквиль и просил в удовлетворение свое позволения ее напечатать. Ему позволили, как мне объявил цензор, похваля его благородный поступок, разумеется, не зная, что эпиграмма писана не с его именем и что он поставил оное только из боязни, чтобы читатели сами не нашли ее эпиграммою на него. Не желая, чтобы тебя считали пасквилянтом, человеком, делающим противузаконное, я подал в высшую цензуру просьбу, чтобы позволили это стихотворение напечатать без ошибок, <а> тебя прошу оправдаться пред его величеством. Государю, тебя ласкающему, приятно будет найти тебя правым. Вот как искательные подлецы часто могут марать добрых людей, беспечных по незнанию их мерзостей и уверенных в чистоте своих намерений и действий. Будь здрав. Целую ручку у милой твоей невесты. Жена и дочь тебе кланяются.
Прощай.
А. А. Дельвиг — Пушкину, 8 мая 1830.
Из Петербурга в Москву.
Милый! победа! Царь позволяет мне напечатать «Годунова» в первобытной красоте: вот что пишет мне Бенкендорф: «Pour се qui regarde votre tragédie de Godounof, Sa Majesté vous permet de La faire imprimer sous votre propre responsabilité».[69]
Слушай же, кормилец: я пришлю тебе трагедию мою с моими поправками — а ты, благодетель, явись к фон-Фоку и возьми от него письменное дозволение (нужно ли оно?).
Думаю написать предисловие. Руки чешутся, хочется раздавить Булгарина. Но прилично ли мне, Александру Пушкину, являясь перед Россией с «Борисом Годуновым», заговорить об Фаддее Булгарине? кажется, неприлично. Как ты думаешь? реши.
Скажи: имел ли влияние на расход «Онегина» отзыв «Северной пчелы»? Это для меня любопытно. Знаешь ли что? у меня есть презабавные материалы для романа «Фаддей Выжигин». Теперь некогда, а со временем можно будет написать это. Какое действие произвела вообще и в частности статья о Видоке? пожалуйста, отпиши.
Ах, душа моя, какую женку я себе завел!
Сейчас получил письмо твое — благодарю, душа моя. Заключай условия, какие хочешь — только нельзя ли вместо четырех лет — три года — выторгуй хоть 6 месяцев. Не продать ли нам Смирдину и трагедию? Поручение твое к моей невесте исполнено. Она заочно рекомендуется тебе и жене твоей. Что касается до будущего местопребывания моего, то сам не знаю — кажется, от Петербурга не отделаюсь. Царь со мною очень мил.
Пушкин — П. А. Плетневу.
Около (не позднее) 5 мая 1830.
Из Москвы в Петербург.
Присоединяю к моему посланию письмо нашего пресловутого Пушкина. Эти строки великолепно его характеризуют во всем его легкомыслии, во всей беззаботной ветрености. К несчастию, это человек, не думающий ни о чем, но готовый на все. Лишь минутное настроение руководит им в его действиях. (фр.)
М. Я. фон-Фок — А. X. Бенкендорфу. 18 мая 1830.
Генерал,
Лишь представительству вашего превосходительства обязан я новой милостью, дарованной мне государем; благоволите принять выражение моей глубокой признательности. В глубине души я всегда в должной мере ценил благожелательность, смею сказать, чисто отеческую, которую проявлял ко мне его величество; я никогда не истолковывал в дурную сторону внимания, которое вам угодно было всегда мне оказывать; моя просьба была высказана с единственной целью успокоить мать, находившуюся в тревоге и еще более взволнованную клеветой. <…> (фр.)
Пушкин — А. X. Бенкендорфу. 7 мая 1830.
Из Москвы в Петербург.
Тверской части г. частному приставу.
Для доклада обер-полицмейстеру канцелярии сей нужно иметь достоверное сведение: не выезжал ли из Москвы в С-Петербург чиновник 10-го класса Александр Пушкин со времени прибытия его в Москву, т. е. с 13 марта по настоящее число.
Ордер обер-полицмейстера на имя пристава Тверской части, 19 мая 1830.
1830. Май. 1.<…> Пушкин объявил, что женится. Дай бог совет да любовь. Очень доволен обозрением журналов. О литературе. Пристал, что я пишу, и назвал Марфу. Нет, в ней общие места. <…>
9.<…> «Бориса» царь позволил напечатать без перемен, а моя «Марфа» не готова. <…>
10. С лекции к Пушкину, долгий и очень занимательный разговор об русской истории. «Как рву я на себе волосы часто, — говорит он, — что у меня нет классического образования, есть мысли, но на чем их поставить». Дал мне стихи. <…>
13. Прочел первое действие «Марфы» Пушкину, сказав: «Моя цель на другом поприще, следовательно, неудача на этом не приведет меня в уныние. Будьте откровенны». — В восторге. «Я не ждал. Боюсь хвалить вас. Ну, если вы разовьете характеры так же, дойдет до такой высоты, на какой стоят народные сцены. Чудо. Уд<ачная?> догадка. Это и хорошо, что вам кажется общим местом». Приятно. <…>
14. Прочел еще два действия. Пушкин заплакал в третьем действии: «Я не плакал с тех пор, как сам сочиняю, мои сцены народные ничто перед вашими. Как бы напечатать ее», — и целовал и жал мне руку. Да не слишком ли он воображает сам здесь, как алхимик. И между тем такая похвала чуть-чуть доставляет мне удовольствие. <…>
28. Прочел Пушкину четвертое действие и доволен по-прежнему. Презанимательный разговор о российской истории, о Наполеоне, о Александре (мир в Москве). <…>
В начале 1830 годов, летом Нащокин и А. С. Пушкин с невестой и с ее семьей приехали в Нескучный сад погулять и посмотреть только что отстроившийся воздушный театр, где происходила репетиция. Артисты, увидев Пушкина, прекратили репетицию и пока он осматривал сцену и места для зрителей, они толпою ходили за ним, не сводя глаз ни с него ни с невесты! Нащокин, поздоровавшись с знакомыми артистами, вдруг взяв Ленского под руку и подведя к Пушкину сказал: «А вот тебе на всякий случай и Дмитрий Тимофеевич „Ленский“». Пушкин, ласково пожав руку Д. Т., приветствовал сконфузившегося артиста так: «Я очень желал познакомиться с вами, Дмитрий Тимофеевич! я с удовольствием смотрел вашу пьесу: „Хороша и дурна“, в ней нет и тени французского оригинала: от господ до слуг, по характерам, по разговорам — все чисто русское! Прекрасно, прекрасно! Вот я и хотел вам посоветовать, просить вас не переводить, не переделывать, а сочинять… у вас все данные есть на это — и талант, и знание сцены… послушайтесь, начните…» Ленский возразил, что он не может сам придумать сюжетов. — «Не могу ли я в этом помочь вам? Возьмите любую из моих повестей. „Барышня-крестьянка“, „Станционный смотритель“, особенно „Выстрел“, мне кажется, годятся для сцены?»