Генерал,
Обстоятельства принуждают меня вскоре уехать на 2–3 месяца в мое нижегородское имение — мне хотелось бы воспользоваться этим и съездить в Оренбург и Казань, которых я еще не видел. Прошу его величество позволить мне ознакомиться с архивами этих двух губерний. (фр.)
Пушкин — А. X. Бенкендорфу.
22 июля 1833. В Петербурге. (Черновое)
Милостивый государь, Александр Сергеевич!
Г. генерал-адъютант граф Бенкендорф письмо Ваше от 22 сего июля имел счастие представлять государю императору.
Его величество, соизволяя на поездку Вашу в Дерпт для посещения г-жи Карамзиной, изъявил высочайшую свою волю знать, что побуждает Вас к поездке в Оренбург и Казань, и по какой причине хотите Вы оставить занятия, здесь на Вас возложенные?
Сообщая Вам, за отсутствием генерал-адъютанта графа Бенкендорфа, сию высочайшую государя императора волю, я покорнейше прошу Вас, милостивый государь, доставить мне отзыв Ваш, для доведения до сведения его величества. <…>
А. Н. Мордвинов — Пушкину.
29 июля 1833. Петербург.
Милостивый государь Александр Николаевич.
Спешу ответствовать со всею искренностию на вопросы Вашего превосходительства.
В продолжение двух последних лет занимался я одними историческими изысканиями, не написав ни одной строчки чисто литературной. Мне необходимо месяца два провести в совершенном уединении, дабы отдохнуть от важнейших занятий и кончить книгу, давно мною начатую и которая доставит мне деньги, в коих имею нужду. Мне самому совестно тратить время на суетные занятия, но что делать? они одни доставляют мне независимость и способ проживать с моим семейством в Петербурге, где труды мои, благодаря государя, имеют цель более важную и полезную.
Кроме жалования, определенного мне щедростию его величества, нет у меня постоянного дохода; между тем жизнь в столице дорога и с умножением моего семейства умножаются и расходы.
Может быть, государю угодно знать, какую именно книгу хочу я дописать в деревне: это роман, коего большая часть действия происходит в Оренбурге и Казани, и вот почему хотелось бы мне посетить обе сии губернии.
Пушкин — А. Н. Мордвинову.
30 июля 1833. Петербург.
Милостивый государь, Александр Сергеевич!
Г. генерал-адъютант граф Бенкендорф поручил мне Вас, милостивый государь, уведомить, что его императорское величество дозволяет Вам, согласно изъявленному Вами желанию, ехать в Оренбург и Казань, на четыре месяца.
А. Н. Мордвинов — Пушкину.
7 августа 1833. Петербург.
В Департамент хозяйственных и счетных дел.
От состоящего в ведомстве Министерства иностранных дел титулярного советника Пушкина.
Его сиятельство г. генерал-адъютант граф Бенкендорф уведомил меня через г. действительного статского советника Мордвинова, что его императорскому величеству угодно было изъявить свое высочайшее соизволение на увольнение меня в отпуск на четыре месяца в губернии Казанскую и Оренбургскую. Вследствие сего покорнейше прошу Департамент хозяйственных и счетных дел учинить во исполнение таковой монаршей воли распоряжение о снабжении меня надлежащим для сего свидетельством. Письмо же г. действительного статского советника Мордвинова при сем имею честь представить.
11 августа 1833 года.
Титулярный советник
Александр Пушкин.
Глава четырнадцатая1833
Давно, когда я в первый раз
Услышал грустное преданье,
Тогда же дал я обещанье
Стихам поверить свой рассказ.
И, обращен к нему спиною,
В неколебимой вышине,
Над возмущенною Невою
Стоит с простертою рукою
Кумир на бронзовом коне.
1833 год был во многих губерниях России голодным годом. Более всего пострадали центр и юг, но и Поволжье, и районы Урала, которые проехал Пушкин, были неспокойны: засуха уничтожила урожай. 1 ноября 1833 г. Вяземский сообщал А. И. Тургеневу о «печальных известиях из южных губерний о неурожае и недостатке хлеба <…> неурожай не частный, а захватил всю полосу хлебородную». Даже в записках Бенкендорфа остался след общего ужаса, вызванного голодом 1833 г.: «Империя почти на всем ее пространстве была постигнута неурожаем, а в некоторых губерниях земля не дала ровно ничего. Травы погорели, хлеб не уродился, огороды стояли пустые и даже картофель весь погиб <…> Везде сельское население было доведено до крайности, и жителям многих местностей грозили все ужасы голодной смерти». Много верст в то лето и осень Пушкин исколесил по России, повсюду видя народные страдания. Рядом с этой бедой петербургские увеселения показались ему отвратительными, а вся светская суета столицы — очередным пиром во время чумы. Добравшись до Болдина, Пушкин воочию убедился в истинности бедствия. «Очень многие крестьяне не имеют ни зерна хлеба», — доносил управляющий. Запасы на зиму были сделаны из расчета примерно по 5 кг зерна в месяц на человека. Но это в среднем, а практически 40 семей в Болдине уже к январю не имели запасов вовсе; 20 из них были на пороге голодной смерти, не имея ни хлеба, ни скота. Только 16 из 152 семейств рассчитывали перезимовать благополучно. Кажется, впервые Пушкин увидел крестьянский голод так близко. Начатая им в конце 1833 г., продолженная в 1834 г. и законченная, видимо, в 1835 г. статья «Путешествие из Москвы в Петербург» во многом посвящена именно крестьянскому вопросу — «вослед Радищеву». Болдинские наблюдения сыграли при этом не последнюю роль.
В Болдине он пробыл месяц всего, но переполненный замыслами, обогащенный впечатлениями путешествия, отвлеченный от петербургских мелочей смог творить столь же непостижимо глубоко и скоро, как в 1830 г.
Дотошные исследователи подсчитали, что за свою жизнь Пушкин в общей сложности проехал 34 750 километров — это больше всех переходов великого путешественника Н. М. Пржевальского! Черновик французского письма к Бенкендорфу от 22 июля 1833 г. (гл. XIII, № 51) настолько неразборчив, что не до конца ясно, на какой срок просил Пушкин отпуск — 2–3 или 4 месяца и какой маршрут первоначально намечал: Оренбург — Пермь или, как принято считать, Оренбург — Казань. Специально исследовавший это письмо современный автор А. Никитин приходит к выводу, что Пушкин просил разрешения отлучиться из Петербурга на 4 месяца, что, кстати, подтверждается и отпускным свидетельством (№ 1). Что касается маршрута, то в планах Пушкина он, скорее всего, менялся. Сперва поэт действительно собирался совершить более длительную поездку, включавшую и Пермь, но стремление скорее добраться до Болдина — засесть за работу, в конце концов победило, и в Пермь Пушкин не попал. Но само путешествие было нужно ему, как воздух. «Я посетил места, — объяснял он впоследствии, — где произошли главные события эпохи, мною описанной, поверяя мертвые документы словами еще живых, но уже престарелых очевидцев и вновь поверяя их дряхлеющую память историческою критикою».
18 августа 1833 г. Пушкин выехал из Петербурга (с дачи на Черной речке) вместе с другом своим С. А. Соболевским, незадолго перед тем вернувшимся из-за границы и бывшим потому особенно желанным собеседником. Из Торжка, 20 числа, Пушкин написал первое письмо к жене (№ 2), ставшее началом своего рода дневника его путешествия и последующей второй болдинской осени. Когда выезжали из города, казалось, что повторится ужасное, гибельное наводнение 1824 г., которое ссыльному Пушкину хоть и не довелось видеть, но столько запало в память рассказов об этом событии, что им еще предстояло отразиться в творчестве. В «Медном всаднике», конечно, речь о 1824 годе, но и собственные впечатления от несостоявшегося наводнения 17–18 августа 1833 г. тоже оказались «освоенными» (№ 3). Через несколько часов после выезда Пушкина и Соболевского из города ветер переменился и вода быстро спала. В письме Вяземского Тургеневу (конец августа) описание начинавшегося разгула стихии несколько напоминает строки пушкинской поэмы: «Ну, начиналась потеха 17-го числа. Бешеная Нева, пена у рта, корячилась, вскакивала на дыбы, лягала, кусала берега, ржала, ревела, коробила мосты, сбивала барки с ног…» Как ни образно это описание, пушкинское лучше.
Из Торжка Пушкин 20 августа, расставшись с Соболевским, свернул с прямого пути в Москву, намереваясь посетить тещу в ее имении Ярополец Волоколамского уезда Московской губернии. Но, поразмыслив, сделал еще небольшой крюк: заехал к давним друзьям Вульфам в Павловское Старицкого уезда Тверской губернии. 23-го он был в Яропольце. Наталья Ивановна приняла его по-родственному, позволила порыться в остатках старинной библиотеки и отобрать около 30 нужных книг; она обещала отправить их с обозом в Петербург при первой возможности. Разговоры шли все больше о Наташе и о детях, Пушкин обещал, что на будущий год они навестят бабушку, и сдержал слово. Погостив всего сутки, 24-го отправился в Москву, куда и прибыл 25-го в полдень.
В Москве на этот раз Александр Сергеевич пробыл всего пять дней, остановившись в фамильном доме Гончаровых на Большой Никитской. Встречался с друзьями — Нащокиным, Киреевскими, Соболевским, Н. Н. Раевским. После прощального обеда у Нащокина 29 августа Пушкин покатил к Нижнему Новгороду. 2 сентября он провел в этом городе, посетив губернатора М. П. Бутурлина, который принял его весьма дружески, как дорогого гостя. Велико было удивление Пушкина, когда позже приятель его, оренбургский военный губернатор В. А. Перовский познакомил поэта с таким письменным предупреждением, полученным из Нижнего Новгорода: «У нас недавно проезжал Пушкин. Я, зная, кто он, обласкал его, но, должно признаться, никак не верю, чтобы он разъезжал за документами об Пугачевском бунте; должно быть, ему дано тайное поручение собирать сведения о неисправностях. Вы знаете мое к вам расположение; я почел долгом вам посоветовать, чтобы вы были осторожнее и проч.». Ситуация, как сразу заметит читатель, несколько напоминает гоголевского «Ревизора». Но в том-то и дело, что «Ревизор» тогда еще не существовал, и тут обратная связь: рассказы Пушкина о собственном смешном опыте навели Гоголя на мысль о комедии. Правда, существуют и другие версии: Пушкин мог знать об иных случаях, когда ничего не подозревавшего путешественника принимали за важную птицу. Как бы то ни было, сюжетом «Ревизора» Гоголь обязан Пушкину.