Во французском языке — Стал прилежнее и успехи постоянные. 2-й ученик[34].
В немецком языке — При всей остроте и памяти нимало не успевает.
У адъюнкт-профессора Д. Рененкампфа (по словесности нем. и франц.) — Худые успехи, без способностей, без прилежания и без охоты, испорченного воспитания.
В логике и нравственности — Весьма понятен, замысловат и остроумен, но не прилежен вовсе и успехи не значущие.
В математике — Острота, но для пустословия, очень ленив и в классе нескромен, успехи посредственны.
В географии и истории — Более дарования, нежели прилежания, рассеян. Успехи довольно хороши.
В рисовании — Отличных дарований, но тороплив и неосмотрителен, успехи не ощутительны…
В чистописании — Способен и прилежен
В фехтовании — Довольно хорошо
По нравственной части — Мало постоянства и твердости, словоохотен, остроумен, приметно и добродушие, но вспыльчив с гневом и легкомыслен
Жизнь наша лицейская сливается с политическою эпохою народной жизни русской; приготовлялась гроза 1812 года. Эти события сильно отразились на нашем детстве. Началось с того, что мы провожали все гвардейские полки, потому что они проходили мимо самого Лицея; мы всегда были тут, при их появлении, выходили даже во время классов, напутствовали воинов сердечною молитвой, обнимались с родными и знакомыми; усатые гренадеры из рядов благословляли нас крестом. Не одна слеза тут пролита!
Сыны Бородина, о кульмские герои!
Я видел, как на брань летели ваши строи;
Душой торжественной за братьями летел…
Так вспоминал Пушкин это время в 1815 году в стихах на возвращение императора из Парижа.
Когда начались военные действия, всякое воскресенье кто-нибудь из родных привозил реляции; Кошанский читал нам их громогласно в зале. Газетная комната никогда не была пуста в часы, свободные от классов; читались наперерыв русские и иностранные журналы, при неумолкаемых толках и прениях; всему живо сочувствовалось у нас: опасения сменялись восторгами при малейшем проблеске к лучшему. Профессора приходили к нам и научали нас следить за ходом дел и событий, объясняя иное, нам не доступное.
Таким образом, мы скоро сжились, свыклись. Образовалась товарищеская семья, в этой семье — свои кружки; в этих кружках начали обозначаться, больше или меньше, личности каждого; близко узнали мы друг друга, никогда не разлучаясь; тут образовались связи на всю жизнь.
1858
Секретно
Господину Директору Императорского Царскосельского Лицея
Как в настоящих обстоятельствах легко случиться может, что назначено будет отправить воспитанников Лицея на время в другую губернию, то необходимо принять заблаговременно нужные для сего меры; посему приказываю вам заняться: 1-е — снабжением воспитанников теплою дорожною одеждою; 2-е — расписанием чиновников и служителей, кои необходимо должны следовать за воспитанниками и тех, кои могут остаться здесь или в Царском селе; 3-е — заготовлением потребного числа ящиков и проч. для укладки посуды, нужнейших книг, постелей, белья и других вещей, воспитанникам принадлежащих, кои признается необходимым увезти. Обо всем, что вы найдете нужным по сему предмету предпринять, я буду ожидать предварительно ваших представлений; равным образом имеете представить мне на утверждение вещи, какие за нужное признаете купить?
Министр Нар. просвещения
гр. Алексей Разумовский
№ 3218
Сентября 14 дня 1812
Господину Министру Народного просвещения
От Директора Императ. Царскосельского Лицея
На предписание Вашего сиятельства от 14 сентября № 3218-м честь имею донести, что Правление по журналу № 40-й статье 2-й покупку нужной для воспитанников в дорогу теплой одежды и других необходимых при том вещей поручило уже помощнику надзирателя по хозяйственной части г-ну Золотареву, который по лавкам в С-Петербурге их сторговал; но в Лицей до разрешения Вашего Сиятельства оные потребности еще не взяты. Сим вещам представляю при сем, на благоусмотрение и утверждение, реестр.
Для составления Расписания чиновников и служителей Лицея, необходимо долженствующих следовать за воспитанниками и могущих остаться делается соображение и вслед за сим список о них будет Вашему сиятельству представлен.
Ящики для укладки посуды и прочего сделать уже приказано. Хотя сие предписание В. С. от 14-го числа получено 19 пополудни, но Правление приложит все меры, дабы успеть окончанием начатых распоряжений к отъезду, как можно благовременнее.
Директор Малиновский
Секретарь Люценко
Сентября 19 дня 1812
№ 312
* Кенги (кеньги) — род галош, теплая обувь, надеваемая поверх сапог.
Господину Директору Императорского Царскосельского Лицея
По рапорту вашему № 312, находя действительно нужными в случае отправления воспитанников Лицея вещи, означенные в реестре, при рапорте приложенном, предписываю сделать распоряжение о немедленной покупке готовых вещей и изготовлении тех, которые еще заказать должно. Дорожную посуду я почитаю необходимою, почему не оставьте купить оную; на место же чемоданов для платья можно заказать хорошие ящики, которые обойдутся дешевле и в коих платье столь же удобно положить можно, как и в чемоданах.
Впрочем, как все вещи сии заготовляются токмо на случай отправления воспитанников, то должно купить и заказать оные не иначе как с условием, что если они употреблены не будут, то возьмутся продавцами обратно за цену, которую при покупке наперед назначить можно. Разумеется, что из сего исключаются ящики и вещи, не могущие служить другому употреблению.
№ 3280
С-Пбург сентября 22 дня
1812 года
Министр Народного просвещения
гр. А. Разумовский
У русского царя в чертогах есть палата:
Она не золотом, не бархатом богата;
Не в ней алмаз венца хранится за стеклом;
Но сверху донизу, во всю длину, кругом,
Своею кистию свободной и широкой
Ее разрисовал художник быстроокой.
Тут нет ни сельских нимф, ни девственных мадонн,
Ни фавнов с чашами, ни полногрудых жен,
Ни плясок, ни охот, — а всё плащи, да шпаги,
Да лица, полные воинственной отваги.
Толпою тесною художник поместил
Сюда начальников народных наших сил,
Покрытых славою чудесного похода
И вечной памятью двенадцатого года.
Нередко медленно меж ими я брожу
И на знакомые их образы гляжу,
И, мнится, слышу их воинственные клики.
Из них уж многих нет; другие, коих лики
Еще так молоды на ярком полотне,
Уже состарились и никнут в тишине
Главою лавровой…
Но в сей толпе суровой
Один меня влечет всех больше. С думой новой
Всегда остановлюсь пред ним — и не свожу
С него моих очей. Чем долее гляжу,
Тем более томим я грустию тяжелой.
Он писан во весь рост. Чело, как череп голый,
Высоко лоснится, и, мнится, залегла
Там грусть великая. Кругом — густая мгла;
За ним — военный стан. Спокойный и угрюмый,
Он, кажется, глядит с презрительною думой.
Свою ли точно мысль художник обнажил,
Когда он таковым его изобразил,
Или невольное то было вдохновенье, —
Но Доу дал ему такое выраженье.
О вождь несчастливый!.. Суров был жребий твой:
Всё в жертву ты принес земле тебе чужой.
Непроницаемый для взгляда черни дикой,
В молчанье шел один ты с мыслию великой,
И, в имени твоем звук чуждый не взлюбя,
Своими криками преследуя тебя,
Народ, таинственно спасаемый тобою,
Ругался над твоей священной сединою.
И тот, чей острый ум тебя и постигал,
В угоду им тебя лукаво порицал…
И долго, укреплен могущим убежденьем,
Ты был неколебим пред общим заблужденьем;
И на полупути был должен наконец
Безмолвно уступить и лавровый венец,
И власть, и замысел, обдуманный глубоко, —
И в полковых рядах сокрыться одиноко.
Там, устарелый вождь, как ратник молодой,
Свинца веселый свист заслышавший впервой,
Бросался ты в огонь, ища желанной смерти, —
Вотще! —
……………………………………………………
……………………………………………………
О люди! жалкий род, достойный слез и смеха!
Жрецы минутного, поклонники успеха!
Как часто мимо вас проходит человек,
Над кем ругается слепой и буйный век,
Но чей высокий лик в грядущем поколенье
Поэта приведет в восторг и в умиленье!
Одно стихотворение, напечатанное в моем журнале, навлекло на меня обвинение, в котором долгом полагаю оправдаться. Это стихотворение заключает в себе несколько грустных размышлений о заслуженном полководце, который в великий 1812 год прошел первую половину поприща и взял на свою долю все невзгоды отступления, всю ответственность за неизбежные уроны, предоставя своему бессмертному преемнику славу отпора, побед и полного торжества. Я не мог подумать, чтобы тут можно было увидеть намерение оскорбить чувство народной гордости и старание унизить священную славу Кутузова; однако ж меня в том обвинили.