Прабхупада наблюдал за тем, как я бегаю взад-вперед, пытаясь организовать свою деятельность и упуская при этом из внимания какие-то вещи, и
поучающе-ласково журил меня. Заметив, что я выжег круг на полу в моей комнате, поставив на него горячий котел, он сделал короткое замечание по этому поводу. Однажды, на Экадаши я принес ему лекарство, смешанное с рисовой водой, хотя он и говорил мне раньше не делать этого, так как мы соблюдаем пост на все зерновые в этот день. Как-то раз, видя мой очередной ляпсус, он рассказал мне историю о сэре Исааке Ньютоне. Сэр Исаак Ньютон сделал две дырки во входной двери, и один из его друзей спросил его о назначении этих дырок.
“Эти дырки, — сказал сэр Исаак, — нужны для того, чтобы мои кошки могли входить и выходить из комнаты.” “Но к чему же две дырки? — снова спросил друг сэра Исаака Ньютона, — Неужели кошки не могут вылазить через одну дырку?” Ученый муж ответил: “Я сделал две дырки различного размера, поскольку одна из моих кошек меньше, а другая — больше.” Услышав это, друг сэра Исаака от души рассмеялся над такой незадачей. Очевидно, что обе кошки могли по очереди выходить через одну дырку большего размера. Это была бездумно выполненная двойная работа.
Я думаю, Прабхупада рассказал мне эту историю, чтобы показать мне, что я был похож на рассеянного профессора. Поначалу мне льстила мысль о том, что сэр Исаак Ньютон был, в конце концов, очень ученым человеком, который просто сделал однажды что-то несуразное. Вероятно, сэр Исаак Ньютон размышлял в тот момент о высших материях, не задумываясь о незначительных деталях. Но это было неприменимо ко мне, поскольку все мои “незначительные детали” являлись важными составляющими служения Шриле Прабху-
падс. Размышляя над историей об Исааке Ньютоне, я пришел к заключению, что Прабхупада видел, что хотя я был движим добрыми побуждениями и усердно трудился, все же был иногда непрактичным. Например, не было причин избегать помощи преданных храма.
Однажды утром, сопровождая Шрилу Прабхупаду на его утренней прогулке, я допустил по несобранности еще одну ошибку. С несколькими преданными мы приехали на пляж и припарковали там машину. Когда мы зашагали по пляжу, у меня вырвалось: “Ох ты!” — и я повернул назад к машине, чтобы взять забытые в ней четки. Я попытался открыть дверцы, но они были закрыты на ключ.
“Чго такое?” — спросил Прабхупада Я ответил: “Я оставил свои четки в машине.” “Сэр Исаак Ньютон,” — прокомментировал Прабхупада и продолжил свою прогулку без меня. Намек на мою рассеянность, выраженный почти приватным языком, одновременно убил меня и доставил мне наслаждение.
*
Здесь же в Лос-Анджелесе я получил мой самый суровый выговор от Его Божественной Милости. Однажды, в послеполуденное время он позвонил в свой колокольчик, и я вошел, в то время как он сидел, разговаривая со Шрутакирти.
Я предложил свои поклоны, коснувшись головой пола, и присел на пол, глядя на него. В его комнате с ее светлыми голубыми стенами, огненнооранжевыми шторами и низким столиком была приятная атмосфера. А присутствие Прабхупады было всегда волнующим и вызывало благоговейный трепет.
Обычным тоном Прабхупада спросил меня о письме к Гуру дасу, которое он ранее продиктовал и которое я впоследствии отпечатал и отправил в Нью-Дели. Он хотел знать, не забыл ли я приложить копию его предыдущего письма, которое Гуру дас не получил. Какой-то момент я раздумывал и затем сказал правду: “Нет.” Я был удивлен тем, что Прабхупада думал о такой маловажной детали. Казалось невероятным, что он вот так неожиданно заговорил об этом. Вспомнив о том письме, он поймал меня на том, что я совершил ошибку. Прабхупада выглядел очень обеспокоенным. “Я написал в этом письме, — сказал он, — что прилагаю копию предыдущего. Почему же ты послал письмо от моего имени и не вложил той копии, хотя в письме и говорилось о ее наличии?” Я закивал головой, показывая, что сопжсен с тем, что поступил неправильно.
“Это же ребячество, — сказал Прабхупада,— совершенно бестолковый поступок.” “Мне не удалось отыскать этой копии в документах”,— ответил я, защищаясь.
И это было правдой. В бумагах, которые вел предыдущий секретарь ее не было или, по крайней мере, я не смог ее найти. Я переводил взгляд то на Шрутакирти, то на Шрилу Прабхупаду. Как же далеко все это зайдет? Я начал испытывать все усиливающуюся тревогу, чувствуя, что это еще только начало.
“Это бросит на меня тень, — с настойчивостью продолжал Шрила Прабхупада, — получается что я послал несерьезное письмо, в котором говорю, что прилагаю нечто, не делая этого в действительности.” Шрила Прабхупада добивался от меня чего-то большего. Я понимал, что он учит меня на более глубоком уровне, преподает фундаментальный урок, но все это становилось трудно переносить.
Тяжело было видеть, что я огорчил его. Того, ради которого я жил и кому поклонялся. И тяжело было признать, что я был не прав.
“Я забыл,” — пробормотал я. Но Прабхупада не был удовлетворен. Казалось, что он просто не мог поверить в то, что я был столь безответственен.
“Почему ты так сделал? — резко спросил он — Как можно было вообще посылать такое письмо?” При этих словах мои глаза увлажнились, и меня проняла дрожь. На примере этой оплошности Прабхупада раскрывал мое неправильное отношение к служению и недостаток смирения. Как неожиданный дождь из моих глаз хлынули слезы и покатились по щекам. Я вытащил носовой платок и высморкался. Вытер слезы, но они не переставали течь. Шрила Прабхупада нисколько не тронутый этой эмоциональной сценой, оставался трансцен-дентно сердитым и требовал от меня ответа.
Ну хорошо, подумал я, тогда я объясню все честно, признаюсь.
“Я не стал вкладывать письма, — сказал я прерывающимся голосом, — потому что не отнесся с серьезностью к тому, что вы мне поручили. В этом состоит причина. Я просто не принимаю наставления всерьез. Я легкомысленно подхожу к нашим взаимоотношения, и потому я допустил такую ошибку.” Мое негативное признание нисколько не успокоило его. Но теперь Прабхупада смотрел на меня с другим выражением лица. Глаза его были полны переживания и огорчения. Это повергло меня в еще более подавленное состояние.
Я уже не просто сидел в комнате со светло-голубыми стенами, ведя официальную беседу со своим духовным учителем, я отчаянно боролся за выживание в своей духовной жизни. Я менее всего хотел того, чтобы он разочаровался во мне. Зачем я говорю, что не отношусь серьезно к его наставлениям? Так спрашивал я себя. Шрила Прабхупада является всем для меня. Когда мне стало ясно, что Шрила Прабхупада не собирается довольствоваться моими слезами и признанием мною моих недостатков, я, призвав на помощь здравый смысл, стал раздумывать, что же теперь делать. Мне нужен был план того, как исправить свою оплошность.
“Что мне нужно будет сделать, — сказал я ,— так это послать Гуру дасу еще одно письмо, которое я напишу сам.” Теперь, я ощущал это, мой мозг работал в правильном направлении, так, как этого хотел Прабхупада. “Я попрошу прощения за то, что не вложил того письма, которое вы хотели послать ему.” “Так и сделай.” — сказал Прабхупада и сразу же отпустил меня.
После этой сцены Прабхупада не выказывал больше никаких признаков недовольства и никогда больше не упоминал этот инцидент. Я же усвоил ряд уроков. Один из них — относиться к служению не спустя рукава, но с величайшим вниманием, причем даже к мельчайшим его деталям. Я также убедился в том, что нельзя играть в игры с Прабхупадой и Кришной, так как в конечном итоге они узнают, чем я занимаюсь.
Получив этот выговор, я понял также, что когда бы я не совершал ошибки в будущем, мне не следует ни пытаться защищаться, ни горевать без пользы, но стараться найти практическое решение тому, как исправить сложившееся положение.
“Это хорошо, — сказал один из членов Джи-Би- Си во время своего визита в Лос-Анджелес, — что слуга Шрилы Прабхупады — саниьясыУ “Ты как Говинда, верный, неизменный слуга Господа Чайтаньи.” — говорил другой преданный.
Они вдохновляли меня, говоря, что это мое “вечное” служение.
“Что ж, несомненно я хочу заниматься им вечно.” — отвечал я.
Я чувствовал, что быть личным слугой Шрилы Прабхупады — это большая привилегия. Когда Шрила Прабхупада выходил из храма на утреннюю прогулку, слуга все время сопровождал его. Когда он двигался к шикарному автомобилю, почти все преданные, мужчины и женщины, собирались перед храмом, чтобы увидеть и поприветствовать его. “Всем видно, что я новый слуга Прабхупады.” — думал я. Но настоящей удачей было не то, что мои товарищи могли видеть меня в этот момент, но то, что Прабхупада позволил мне теперь всегда быть рядом с собой.
На свои утренние прогулки Прабхупада по очереди ходил то на Венис-Бич, то на берег залива у Чевиот-Хиллз. Его ученик Сварупа Дамодара, имевший докторскую степень, играл роль вызывающе настроенного ученого, а Шрила Прабхупада с неумолимой логикой разбивал все представляемые ему атеистические теории. Другой ученик, Праджапати, учился в свое время в христианской семинарии, и Прабхупада бывало подзывал его, говоря: “Где этот теолог?” Праджапати рассказывал тогда о некоторых из последних диких спекуляций известных теологов, и Прабхупада наглядно показывал их глупость, одновременно утверждая универсальные принципы сознания Кришны. Я не принимал при этом на себя какой-то определенной роли и, как правило, сохранял молчание, будучи совершенно счастлив просто находиться рядом. Мне намного проще было оставаться внимательным во время этих утренних прогулок со Шрилой Прабхупадой, нежели на его лекциях в храме. Если я и заговаривал на прогулках, то зачастую делал это с целью высказать какое-либо сомнение.
Как то раз Шрила Прабхупада сказал: “В Упанишадаху говорится, что солнце является глазом Господа. Вы не в состоянии видеть, если Бог не видит.” В то время как он это говорил, солнце, сверкая, поднялось над горизонтом. “Что атеисты говорят по этому поводу?” Неожиданно я почувствовал, что непременно должен дать атеистическую версию. “Атеист не верит з то, что солнце — глаз Бога, — сказал я, — поскольку не видно той личности, которо