Илза Степановна Брауэр с детства руководствовалась немудрёными наставлениями ссыльной матери: «Приветствуй людей с улыбкой, с добром… Бережно относись к труду каждого человека». Теперь она внушала это ученикам. Наделённая недюжинной энергией, вместе с другими преподавателями она ввела в практику походы и поездки со школьниками по республике. Во время этих путешествий дети брались что-то подремонтировать в монастырях, помочь в деревнях по хозяйству. Там их привечали, селили у себя. Обедали они в трапезных вместе с послушниками или в крестьянских семьях. Более тесное знакомство с краем неминуемо подводило к теме репрессий. Педагогам приходилось отвечать на вопросы детей. Письмо из Ухты, полученное мною в 1995 году, даёт представление об этих беседах и походах:
«Благодарность – Петкевич Тамаре Владиславовне!
Ассоциация скаут-краеведов г. Ухты выражает Вам глубокую благодарность за Ваш труд на земле Севера. Мы читаем Вашу книгу „Жизнь – сапожок непарный“. Узнаём правду, восхищаемся Вашей красотой. Все места по ж/д Севера мы прошли, встречаясь и записывая воспоминания старожилов деревень и сёл. Вы, дорогая Тамара Владиславовна, открыли нам много новых людей, познакомили нас с их трудом. Вашу книгу берём в путь-дорогу. Пройдём по всем указанным Вами местам. Надеемся, что скаут-краеведы Ухты нашли в Вашем лице искреннего друга… С уважением к Вам – мы, дети Севера. 20.3.1995 г.».
И отрывок из другого письма:
«Дорогая Тамара Владиславовна!
Мы, учащиеся школы № 16 г. Ухты, передали в дар Вашу книгу „Сапожок“ школе № 2 г. Емва (Княжпогост) и провели там презентацию Вашей книги. Присутствовало более 70 человек, учителей и учеников школ № 1, 2 г. Емвы и школ № 13, 16, 20 г. Ухты. Потом мы посетили места захоронений 40-х – 50-х годов в Княжпогосте. С утра была метель и ураганный ветер с обильным снегопадом, но мы ещё посетили одну разорённую церковь в селе и прочитали на её развалинах поминальную молитву по безвинно убиенным. Потом в гостях у директора музея Галины Петровны было чаепитие в тёплой избе, у русской печи. Галина Петровна испекла для нас ночью хлеб и коми-шаньги…
Спасибо Вам, дорогая наша Тамара Владиславовна. Все мы».
И подписи…
Не знаю, какой мыслилась организаторам встреча с учениками пятых-шестых классов, но я, войдя в зал Городской публичной библиотеки Ухты, заполненный совсем ещё юными школьниками, была не на шутку озадачена. Вспомнив, что они с учителями побывали на Карельском перешейке, повидали там настоящие доты, землянки, нашли в лесах заржавевшие солдатские каски, я взяла инициативу на себя, рассказала им несколько военных историй, и беседа таким образом состоялась. После окончания встречи дети стали выстраиваться в очередь, чтобы вручить мне свои подарки: поделки из дерева, клюкву в туесках, собранную на болотах. Кто-то держал в руках каравай, кулёчки с шанежками, испечёнными бабушками и мамами. Об одном из мальчиков педагоги сообщили:
– Он сам заработал деньги вам на торт: мыл автомобильные стёкла.
Только родниковой чистоте детских глаз, только искренности детей под силу дарить такое утешение.
Председатель общества «Мемориал» А. И. Галкин превратил моё посещение Ухты в непрерывную вереницу встреч с самыми разными людьми: по-особому содержательными библиотекарями, умными педагогами, чиновниками нового поколения. Познакомилась я с вдовой художника Николая Миллера, сохранявшей все его картины. К моему тридцатилетию по просьбе Колюшки этот художник написал мой портрет. Я по сию пору горюю о его пропаже.
Поездка по Северу была завершена. Я намечала побывать в трёх городах – и это было исполнено. Билет домой лежал в сумочке.
Возвращаясь с последней встречи, при входе в гостиницу я обратила внимание на человека, с бойцовским видом ожидавшего кого-то в фойе. Оказалось, он ждал меня. Взгляд у человека был решительный, речь не допускала возражений:
– Даже и не думайте уехать с Севера без встречи с мемориальцами города Сосногорска! Встречи ждёт столько людей! Вы должны у нас побывать – и баста!
Георгий Иванович Устиловский, председатель сосногорского «Мемориала», отступничества с моей стороны не допускал. Главный смысл существования таких людей, как он, состоял в одном: обеспечить справедливостью ближнего и дальнего. Пешим ходом или на коне, но – до победы! Такие – щедры. Такие – резки. Таких именуют «корень жизни». Позже в его книге «Многоликая правда» прочла: «Мой отец – крестьянин, сапожник, железнодорожник – имел трёх сыновей и пять дочерей… Мать растила нас так: утром ставила на колени, и мы молились Богу. При этом убеждала, что ничего плохого делать нельзя даже украдкой, потому что Бог всё видит, всё слышит… В настоящее время живых наследников моего деда Астапа 1200 человек. Рабочие, крестьяне, врачи, учёные. Среди этой многочисленной семьи нет ни одного вора, ни одного мошенника, ни одной проститутки. Все живут честно, правдиво…» Установку на честную жизнь Георгий Иванович сохранял и в лагерях, где провёл десять лет, держался её и поныне.
Билет домой мне поменяли. Машину из Сосногорска прислали на следующее утро.
Я помнила Сосногорск как крупный железнодорожный узел – под прежним названием Ижма. Боже мой, каким безумием, каким обжигающим холодом мартовской ночи 1950 года была во мне прописана эта Ижма! Уже освободившись, сюда из Ухты в тридцатиградусный мороз, сквозь волчий лес, я в одиночку пробежала восемнадцать километров, чтобы повидать Колюшку. И вот сорок шесть лет спустя машина угнетающе долго катила меня по той же самой дороге. Уже на половине пути я отказалась верить в то, что могла когда-то одолеть эти километры ночью, одна, в дикий мороз. Кто наделил меня бесстрашием и выносливостью? Кто дал мне на это силы? Кто хранил? Ни Коля, ни я не посмели тогда подумать, что подкравшаяся к нему болезнь – смертельна. Нам так хотелось жить!
На встрече в Доме культуры Сосногорска сидели мои погодки. Их кровно волновало, может ли когда-нибудь повториться былое.
– Не думаю. Ведь мы уже другие, – храбро отвечала я.
Вопросов было много: «Что проглядывает дальше?», «Что делают московский и ленинградский „Мемориалы“?», «Расскажите, как сложилась ваша жизнь».
И вдруг кто-то с задором выкрикнул:
– А золото где?
– Не поняла.
– Где золото ваших волос? Куда вы его дели? Не помните нас с женой? Мы жили после освобождения в одном доме с вами, стенка в стенку.
– Ах Боже мой! Боже мой, вы?
До 1996 года памятника жертвам сталинских репрессий мне видеть не доводилось. Кое-где попадались закладные камни. К сосногорскому памятнику нас гордо вёл Георгий Иванович Устиловский. В небольшом сквере, на постаменте, теснясь друг к другу, словно Вера, Надежда, Любовь, три белые изящные колонны-свечи, увенчанные позолоченными церковными луковками. Между колоннами – крест.
Молодой мэр города Владимир Андреевич Стромцов пригласил в ресторан на обед немногословного, удивительно милого и обаятельного начальника железнодорожного узла Николая Григорьевича Пидченко, Георгия Ивановича Устиловского и меня. По репликам, обрывкам разговора я поняла: какими бы разными ни были эти управленцы, сложности они одолевали – союзничеством. У каждого из них была своя «епархия», у двоих – свой бюджет. Администрация города и начальник отделения железной дороги подкидывали деньги сосногорскому «Мемориалу». Они же, по всей видимости, субсидировали и трогающий душу памятник.
Разговор неминуемо коснулся противостояния между отсидевшими людьми и их бывшими охранниками.
– Сражаются? – спросила я.
– Без правил! – был ответ.
– Как же быть?
– Как-то – будем!
– Пьют?
– По-чёрному!
– А верят во что-нибудь?
– Нам – верят!
Потом молодой мэр спросил:
– Хотите, покажу вам, что понастроил в городе? Едем?
– Едем!
– Тогда начнём с кладбища. Строю – новое. И церковь на нём возвожу. Говорю нашим людям: не забывайте, что человеческая жизнь – путь от роддома до могилы. Так-то.
Церковь была поставлена недалеко от входа на кладбище. Идущие от неё дороги делили погост на сектора. Всё уже было обнесено забором.
От кладбища мэр повёз к памятнику воинам, погибшим в Отечественную войну. Памятник представлял собой огромную мраморную книгу, лежащую на пьедестале. На развороте страниц – имена погибших на войне жителей Ижмы и близлежащих деревень.
У колодца под навесом мэр предложил испить воды. Заскрежетала цепь. В глубине ведро брякнуло о тугую воду. Он наполнил его, поднял:
– Отпейте. Гарантирую: не простудитесь. Колодец освящён. И на дно серебро брошено.
К мэру подошли женщины. Просили изменить расписание автобусов, чтобы детям было удобнее ездить в школу…
До сих пор не могу объяснить, почему моментом, нарушившим все представления о людях, для меня явился не столько лагерь, сколько похороны Сталина, когда я увидела рыдающие толпы. В мозгу жужжало: «Как можно не сострадать тем, кому изувечили судьбы, а оплакивать вождя, истребившего несметное количество народа? Отчего бедствия войны сплачивают, а бедствия диктатур секут человеческие связи?» Ничем не отменить наивную потребность в вере, будто общество, к которому принадлежишь, нравственно состоятельно. Эта вера нам – вода и хлеб. Открытость северных встреч в 1996 году потрясала меня активностью человеческого участия и доброты.
Руководители Коми – её глава Ю. В. Спиридонов, И. Е. Кулаков и многие другие – правдой и делом приводили в чувство искалеченную рабовладельческим укладом республику. Председатели местных «Мемориалов» М. Б. Рогачёв, А. И. Галкин, Г. И. Устиловский, В. Н. Дубровина тратили бездну сил на починку раскрошенных судеб. Внимание к отдельному человеку? За прежним режимом такого не водилось. Во всяком случае, мой опыт такого не знал. Чтобы справляться с идеологическим хаосом и междоусобицами, требовался характер. Находившиеся здесь у власти мужчины его предъявляли и проявляли. Это было залогом перемен и одним из самых оптимистичных впечатлений, оставшихся от поездки в Республику Коми.