224 очень любезно, спасибо большое. Думаю, папа будет очень рад посмотреть эту книгу, поскольку он был знаком с мистером Саймоном. Пожалуйста, посмейся над Э.225 или отругай ее за разговоры о публикации и поверь мне, что во всех обстоятельствах и при всех переменах, оклеветанная или всеми покинутая, я буду тебе искренне преданной —
Причина, по которой мисс Бронте столь ревностно хранила свою тайну, заключалась, как я слышала, в том, что она дала слово сестрам никогда не раскрывать этот секрет.
Сложности, сопутствовавшие публикации романов под вымышленными именами, продолжали нарастать. Многие критики были уверены, что произведения трех Беллов – на самом деле сочинения одного писателя, созданные в разные периоды его жизни и потому отражающие процессы его взросления и развития. Эта гипотеза, безусловно, оказала влияние на восприятие книг. После окончания повести «Агнес Грей» Энн Бронте работала над вторым произведением – «Незнакомка из Уайлдфелл-холла». Этот роман остается малоизвестным. Его тема – деградация героя, чье расточительство и распад оказались следствием невоздержанности столь малой, что ее считали всего лишь «компанейским характером». Эта тема резко диссонировала с характером Энн, мирным и глубоко религиозным. Старшая сестра писала о своей милой «малышке»:
В течение всей жизни она размышляла о происходящем рядом с ней – об ужасных последствиях растраченных талантов и способностей. По характеру она была чувствительной, сдержанной и грустной. То, что она видела вокруг, глубоко западало ей в душу, оскорбляло ее. Она размышляла над этим до тех пор, пока не решила, что ее долг – воспроизвести пережитое во всех деталях (разумеется, с вымышленными персонажами, сценами и ситуациями) как предупреждение другим. Она испытывала отвращение к этой работе, однако продолжала ее. Когда ее пытались разубедить, она рассматривала такие попытки как искушение в потворстве своим слабостям. Энн хотела быть честной, она запрещала себе что-либо приукрашивать, смягчать или скрывать. Эти добрые намерения приводили к недопониманию и даже неприятностям, которые она переносила, как всегда, со сдержанным, но непоколебимым терпением. Она была искренне верующей и деятельной христианкой, но оттенок религиозной меланхолии придал печальный колорит ее короткой и безупречной жизни.
В июне того же года «Незнакомка из Уайлдфелл-холла» была практически закончена и готова к отправке тому самому издателю, который печатал предшествующие романы Эллиса и Эктона Беллов.
Его манера вести дела вызывала определенную досаду как у Шарлотты, так и у ее сестер. Обстоятельства, о которых Шарлотта написала своей подруге в Новую Зеландию, были следующими. Однажды утром в начале июля в пасторате получили известие от издательства Смита и Элдера, нарушившее покой обитателей этого дома. Хотя дело касалось всего лишь их литературной репутации, сестры восприняли происходящее как относящееся к их личностям. «Джейн Эйр» настолько хорошо продавалась в Америке, что тамошний издатель был готов заплатить высокую цену за следующее произведение Каррера Белла. Смит и Элдер уже пообещали ему это, и теперь он был весьма удивлен и отнюдь не обрадован известием, что подобное соглашение было заключено еще и с другим американским издательством, где в скором времени и выйдет в свет новый роман. Как выяснилось, недоразумение произошло по вине издателя романов Эктона и Эллиса Беллов, который заверил это последнее американское издательство, что «Джейн Эйр», «Грозовой перевал» и «Незнакомка из Уайлдфелл-холла» (последний роман он ставил выше двух других) – произведения одного и того же автора226.
Хотя издательство Смита и Элдера ясно заявило в своем письме, что вовсе не разделяет такого убеждения, сестры горели желанием доказать его полную беспочвенность и тем самым восстановить свою репутацию. После недолгого совещания они решили, что Шарлотта и Энн должны немедленно отправиться в Лондон и доказать господам Смиту и Элдеру, что являются разными людьми, и потребовать от легковерного издателя объяснений, откуда взялось убеждение, которое так явно расходилось с заверениями, несколько раз им полученными. Придя к такому решению, Шарлотта и Энн принялись за сборы со всей возможной поспешностью. У сестер было чрезвычайно много домашних дел, которые следовало выполнить до отъезда в тот же день, но они со всеми справились. Каждая приготовила по коробке с запасным платьем. Эти коробки были отправлены в Китли с попутной повозкой, и сразу после чая Шарлотта и Энн, без сомнения взволнованные, отправились туда же пешком. Не столь важна была причина поездки в Лондон, сколько то обстоятельство, что для Энн это было первое посещение столицы. По пути на станцию в тот летний вечер их захватила гроза, но сестрам было некогда искать укрытия. Они едва успели на поезд в Китли, доехали до Лидса и там сели на ночной поезд в Лондон.
Около восьми утра в субботу сестры прибыли в «Чаптер кофе-хауз» на Патерностер-роу – странное, но единственно знакомое им место. Там они умылись, позавтракали, а затем посидели несколько минут, размышляя, что следует предпринять дальше.
Когда они накануне обсуждали план действий в тишине хауортского пастората, было решено взять кэб от гостиницы до Корнхилл. Однако в столичной суете и в том «странном взвинченном состоянии», в котором они пребывали, обсуждая свои обстоятельства в субботу утром, сестры совершенно забыли о том, что можно нанять транспорт. А выйдя из дому, они были так ошарашены толпами и препятствиями при переходе улиц, что много раз останавливались, не в силах сделать ни шагу. В результате те полмили, которые им следовало пройти, они преодолели чуть ли не за час. Ни мистер Смит, ни мистер Уильямс ничего не знали о предстоящем визите. Обе барышни были совершенно неизвестны издателям «Джейн Эйр», которые до сих пор понятия не имели о том, кто эти Беллы – мужчины или женщины, но обращались к ним в письмах всегда как к мужчинам.
Встретившись наконец с мистером Смитом, Шарлотта вручила издателю его собственное письмо – то самое, которое произвело переполох в хауортском пасторате всего двадцать четыре часа тому назад. «Где вы его взяли?» – удивился тот. Он не мог поверить, что две молодые дамы в черном, небольшого роста, худощавые, сильно взволнованные, хотя при этом и выглядящие довольными, – что эти дамы и были Каррером и Эктоном Беллами, за которыми тщетно охотились любопытные критики. Последовало объяснение, и после него мистер Смит сразу начал строить планы, как можно развлечь сестер во время их пребывания в Лондоне. Он убеждал их встретиться в его доме кое с кем из близких ему литераторов. Это было сильным искушением для Шарлотты, поскольку среди них были и те, кого она очень хотела увидеть. Однако уже принятое решение сохранить секрет заставило ее отвергнуть это предложение.
Сестры отказались и от приглашения мистера Смита остановиться у него в доме. Они ни за что не хотели покидать снятое жилье и твердили, что не намерены долго пробыть в Лондоне.
Вернувшись в гостиницу, бедная Шарлотта должна была заплатить высокую цену за беседу, а также за все волнения и всю спешку последних суток: у нее ужасно разболелась голова и силы совсем оставили ее. Ближе к вечеру, ожидая визита родственниц мистера Смита, она попыталась приободриться, приняв побольше нюхательной соли. Это немного помогло, хотя она по-прежнему находилась, по ее собственным словам, «в весьма прискорбном телесном состоянии». Объявили о приходе гостей, и те оказались в вечерних платьях. Сестры просто не поняли, что их приглашали вечером в оперу, и потому не приготовились. Более того, у них и не было элегантных платьев – ни с собой, ни вообще. Однако Шарлотта решила не отвечать отказом на добрые намерения. Поэтому, невзирая на усталость и головную боль, сестры поспешили нарядиться в свои простые деревенские платья.
Вот что рассказывала мисс Бронте в письме к подруге о посещении Лондона, описывая появление всей компании в театре:
Изысканные леди и джентльмены посматривали на нас, стоявших возле двери ложи, которая еще не была открыта, с видом несколько высокомерным, что, впрочем, легко понять в данных обстоятельствах. Я чувствовала себя приятно взволнованной, несмотря на головную боль, тошноту и сознание того, что выгляжу как пугало. Энн оставалась такой же, как всегда, тихой и спокойной. Давали «Севильского цирюльника» Россини – оперу блестящую, хотя, мне кажется, на свете есть вещи, которые понравились бы мне больше. Вернулись домой после часа ночи. Накануне мы вовсе не спали, все эти сутки прошли в постоянном напряжении – можешь представить, как мы устали. На следующий день, в воскресенье, рано утром приехал мистер Уильямс, чтобы отвезти нас в церковь. А во второй половине дня мистер Смит и его мать заехали за нами в экипаже и отвезли нас к себе домой на обед.
В понедельник мы посетили выставку в Королевской академии, Национальную галерею, снова обедали у мистера Смита, потом вернулись домой, а затем пили чай с мистером Уильямсом у него дома.
Во вторник утром мы выехали из Лондона, нагруженные книгами, которые мистер Смит дал нам, и благополучно добрались до Хауорта. Трудно вообразить более измученную и несчастную женщину, чем та, в кого превратилась я. Когда я выезжала из дому, я была худой, но, когда вернулась, оказалась просто чахлой. Лицо серое, совсем постаревшее, со странными глубокими линиями, прочерченными на нем, а глаза смотрели как-то неестественно. Я была совсем слаба, но в то же время не могла найти покоя. Через некоторое время, однако, все эти нехорошие последствия излишнего волнения исчезли, и я пришла в себя.
Впечатление, которое мисс Бронте произвела на тех, с кем впервые встретилась в Лондоне, сводилось к тому, что эта молодая дама, несомненно, обладает ясным умом и умеет тонко чувствовать. Она очень сдержанна, но тем не менее бессознательно умеет вызывать собеседника на откровенность в разговоре. Она никогда не высказывает своего мнения, не приводя обоснования, никогда не задает вопросов без определенной цели, но, несмотря на все это, люди чувствуют себя в разговоре с ней легко: беседы оказываются искренними и порождают новые мысли. Когда же она принимается хвалить или ругать книги, или чьи-то п