Искренне Ваша,
По-видимому, как раз в это время Энн написала свои последние стихи. Вслед за этим «стол был заперт, и перо положено навеки».
I
Мне суждено, мечтала я,
Среди других людей
Трудиться, и была чиста
Задуманная цель.
II
Но Бог избрал другой удел.
«Как благо я приму», —
Сказала так, лишь стихла боль,
Я сердцу моему.
III
Господь, Ты радостей лишил
И лишь одну печаль
Днем нам испытывать судил
И плакать по ночам.
IV
Как эта ноша тяжела
И горечью полны
И дни и ночи. Я жила
Надеждой: слышишь Ты
V
Мои молитвы. Помоги
Мне стойкость обрести,
В смиренье, кротости одних
Свой крест мне пронести.
VI
Каким бы ни был жребий мой,
Позволь Тебе служить,
Пусть и недолог путь земной,
Что суждено прожить.
VII
Но если время еще есть,
Страдая и скорбя,
Я буду долг хранить и честь
И веровать в Тебя.
VIII
Когда же смерть придет за мной,
Сдержу я свой обет,
И в час последний и святой
Дай послужить Тебе!238
О мыслях и чувствах Шарлотты в это ужасное время лучше всего говорят слова ее собственного письма.
21 апреля
Я прочла письмо Энн к тебе; оно очень трогательное, как ты и пишешь. Если бы не было ничего за пределами нашего мира – ни вечности, ни будущей жизни, – то судьба Эмили и то, что грозит Энн, были бы совсем невыносимыми. Я никогда не забуду день смерти Эмили: со временем он видится мне все отчетливее и все темнее; это воспоминание постоянно возвращается ко мне. Это было ужасно. Она была в сознании, но измученна и задыхалась. Она упорно не хотела расставаться со счастьем жизни. Но лучше ничего не говорить о таких вещах.
Я рада, что твои подруги выступили против твоей поездки с Энн: это было бы нехорошо. Говоря по совести, даже если бы твоя мать и сестры согласились, я все равно не позволила бы. Дело не в боязни, что она не получила бы достаточного ухода: ей требуется совсем немногое, и на большее она сама не соглашается; но тебя ждали бы совершенно незаслуженные страхи и волнения. Если через месяц или шесть недель она по-прежнему будет так же хотеть перемены климата, как сейчас, то я (если Богу будет угодно) отправлюсь с ней сама. Это, разумеется, мой первейший долг, и все остальные заботы должны быть отложены. Я проконсультировалась с мистером Т., он не возражает и рекомендует Скарборо – то место, которое выбрала сама Энн. Я надеюсь, все устроится так, что ты сможешь побыть с нами по крайней мере часть нашего там пребывания. <…> Мне хотелось бы заказать заранее жилье – комнату или что получится. Обеспечивать себя там всем необходимым, наверное, ужасная морока. Я не люблю хранить провизию в буфете, запирать, бояться краж и так далее. Это всё такие мелкие и утомительные заботы.
Болезнь Энн прогрессировала медленнее, чем болезнь Эмили, а кроме того, она была не так эгоистична и не отказывалась ни от каких лечебных средств: пусть сама она и не имела веры в пользу лекарств, но благодаря тому, что она их принимала, ее подруги могли впоследствии находить утешение в своей печали.
Я начинаю льстить себя надеждой, что она обретает силы. Однако похолодание сказалось на ее здоровье: в последнее время боли усилились. Тем не менее до сих пор ее болезнь не похожа на страшные быстрые симптомы у Эмили, которые приводили нас в смятение. Если бы она только пережила весну, то, я надеюсь, лето пошло бы ей на пользу, и тогда быстрый переезд в более теплое место на зиму мог бы, по крайней мере, продлить ее жизнь. Если бы мы могли рассчитывать хотя бы на следующий год, то я уже была бы благодарна. Но можем ли мы рассчитывать? Пару дней назад я написала доктору Форбсу, спрашивая его мнение. <…> Он предупредил, что нам не следует питать оптимистических надежд на ее выздоровление. Он полагает, что рыбий жир – весьма действенное средство. Кроме того, он не одобряет перемену места в настоящее время. У нас есть только слабое утешение в сознании того, что мы делаем все возможное. Нельзя сказать, что больная полностью предоставлена себе, как было в случае с Эмили. То ужасное чувство, которое мы испытывали тогда, теперь не вернется. Это было ужасно. У меня самой значительно уменьшились боли в груди, стало меньше болеть горло, исчезла хрипота. Я попробовала пить горячий уксус, и, похоже, это помогло.
1 мая
Я была рада слышать, что ты будешь нас сопровождать, когда мы отправимся в Скарборо, однако это путешествие и его последствия по-прежнему пугают меня. Я бы предпочла отложить его на две-три недели. Возможно, к тому времени погода станет мягче и это придаст Энн больше сил, хотя, возможно, все будет наоборот, кто знает. Перемены погоды к лучшему до сих пор не оказали на нее благотворного влияния. Она в последние дни была так слаба и так страдала от боли в боку, что я не знала, что и делать. <…> Она может снова почувствовать себя лучше, и даже гораздо лучше; должно быть хоть какое-то улучшение, прежде чем я решу, что она готова ехать. Отсрочка тоже болезненна, поскольку, как всегда в этих случаях, мне кажется, что Энн, в своем состоянии, не отдает себе отчета в необходимости отсрочки. Энн, похоже, удивляется, почему я больше не заговариваю о поездке, и меня огорчает сама мысль, что она обижена моей кажущейся медлительностью. Она совсем истощена – гораздо больше, чем тогда, когда ты видела ее в последний раз. Руки ее не толще, чем у маленького ребенка. Малейшее напряжение сил приводит к одышке. Она каждый день выходит ненадолго из дому, но мы с ней скорее ползем, чем гуляем. <…> Папа по-прежнему чувствует себя хорошо, и я могу рассчитывать на его поддержку. Так что у меня есть причина быть благодарной Господу.
Пришел май и принес с собой столь долгожданную теплую погоду. Но у Энн совсем не было сил для того, чтобы затевать переезд. Немного погодя похолодало, и одновременно ей полегчало, так что бедная Шарлотта стала надеяться, что Энн сможет прожить еще долго, если ей удастся пережить май. Шарлотта написала письмо с просьбой снять жилье в Скарборо, куда Энн когда-то приезжала вместе с семейством, в котором служила гувернанткой239. Они получили большую гостиную и просторную спальню с двумя кроватями (обе комнаты выходили на море) в одном из лучших домов городка. Деньги не играли роли: речь шла о жизни и смерти. А кроме того, Энн получила небольшое наследство от своей крестной, и обе сестры решили потратить эти средства на то, что поможет если и не выздороветь, то продлить жизнь. 16 мая Шарлотта писала:
Я готовлюсь к отъезду с тяжелым сердцем, и мне хотелось бы, чтобы это трудное путешествие поскорей завершилось. Оно может оказаться тяжелее, чем я ожидала: временные меры часто бывают благотворны, но когда я вижу, как день ото дня у нее убывают силы, то не знаю, как быть. Боюсь, ты будешь поражена видом Энн. Но, пожалуйста, милая Э., держи себя в руках и постарайся не выражать вслух своих чувств: ты ведь не только добра, но и прекрасно владеешь собой. Мне бы хотелось, чтобы мой разум подсказывал мне, что надо ехать в Скарборо, однако он говорит противоположное. Ты спрашиваешь, как я решилась покинуть папу и кто меня заменит? Я не делала специальных приготовлений. Он сам хочет, чтобы я ехала с Энн, и не желает слушать о приезде мистера Н. или кого-то ему подобного; поэтому я просто делаю то, что кажется мне наилучшим в данной ситуации, а в остальном полагаюсь на Провидение.
Они собирались остановиться и переночевать в Йорке, а также, по желанию Энн, совершить там некоторые покупки. Шарлотта заканчивает письмо к подруге, в котором все это описано следующим образом:
23 мая
Все эти разговоры о покупке шляпок и тому подобного в нашем случае, увы, звучат почти насмешкой. Вчера Энн было очень плохо: тяжелая одышка продолжалась весь день, даже когда она сидела совсем без движения. Сегодня ей снова получше. Я жду момента, когда будет понятно, оправдала ли себя вся эта затея с поездкой на море. Сделается ли ей от этого легче? Трудно сказать, остается только надеяться. Ах, если бы Господу было угодно вернуть Энн силы и возродить ее, как счастливы были бы мы все вместе. Но да свершится воля Его!
Сестры покинули Хауорт в четверг, 24 мая. Они должны были выехать днем раньше и уже договорились встретиться с подругой на вокзале в Лидсе и дальше следовать всем вместе. Но в среду утром Энн стало так плохо, что ехать оказалось нельзя; при этом у сестер не было возможности дать знать об этом подруге, и она прибыла на вокзал в Лидсе в указанное время. Там она просидела несколько часов в ожидании. Ее впечатлило странное совпадение, которое впоследствии стало казаться зловещим предзнаменованием: пока она находилась на вокзале, два разных поезда привозили гробы. Их водружали на катафалки, ожидавшие своих мертвецов точно так же, как она ждала ту, которой предстояло умереть через четыре дня.
На следующий день, не в силах более выносить неопределенности, подруга отправилась в Хауорт и достигла его как раз вовремя, чтобы помочь перенести изможденную, находившуюся в полуобморочном состоянии больную в карету, готовую отвезти их в Китли. Служанка, стоявшая у ворот пастората, увидела печать смерти на лице у Энн и сказала об этом вслух. Шарлотта тоже понимала, к чему идет дело, но не говорила об этом, чтобы не придавать своим страхам слишком ясной формы. Если ее последняя любимая сестра хотела поехать в Скарборо, то пусть поедет, решила Шарлотта, смиряя сердечный страх. Та дама, которая их сопровождала, – любимая подруга Шарлотты на протяжении двадцати лет – любезно согласилась описать мне это путешествие и его финал240.
Она покинула дом 24 мая 1849 года, а умерла 28 мая. Жизнь ее была спокойной, тихой, исполненной веры – такой же, как ее кончина. Невзирая на все трудности путешествия, она проявляла благочестие, смелость и силу духа, достойные святой. Зависимость и беспомощность были для нее куда тяжелее, чем мучительная боль.