В латинской грамоте Штефана-Воеводы, отправленной христианским князьям, говорилось следующее.
«Мы, Штефан-Воевода, милостью божьей господин земли Молдавской, бьем челом вашим милостям и шлем вам много здравия. И ведомо вашим милостям, что поганый царь турецкий был и есть гонитель христианства, денно и нощно помышляющий, как бы покорить и погубить христианский мир. Того ради извещаем, что в Крещение пришла из турского царства в нашу вотчину противу нас несметная рать числом 120 тысяч под воеводством бейлербея Солимана-паши. И были с ним придворные поганого султана и все племена Румелии, и валашский воевода со всею ратной силой; а орды вели Асан-бей и Али-бей, Скендер-бей и Грана-бей, и Ошу-бей, и Валтивал-бей, и Серефага-бей, повелитель Софии, и Кусенра-бей; и был еще Пири-бей, сын Исака-паши, со всеми своими янычарами.
Услыша и увидя такое, опоясались мы мечом и с помощью всемогущего бога вышли супротив неприятелей святого креста, одолели и растоптали их и мечом покарали; за что воздаем хвалу господу богу нашему. Сведав о том, поганый царь сам собирается в отместье к нам с несметной ратью к маю месяцу, дабы захватить нашу вотчину, ворота христианских земель. Господь дотоле хранил нас от подобной участи. Если же — упаси боже — турки овладеют сими воротами христианства, то гибель неминучая грозит всему христианскому миру. А посему молим ваши милости отрядить в подсобу нам, покуда не поздно, воевод ваших, ибо у турок ныне неприятелей много, и со всех сторон грозят им люди, поднявшие меч на них. Мы же верой своей христианской клянемся и обещаем, что будем стоять, не щадя живота своего, за Христов закон. И добро бы и вашим милостям стоять супротив поганства на суше и на море, когда мы с помощью всемогущего бога отсекли ему десницу. Готовьтесь же без промедления.
Дана в Сучаве, в день святого Павла, января 25-го в лето 1475 от рождения Христова.
Штефан-Воевода, господарь земли Молдавской…»
У этих почти неведомых «ворот» случилось событие, повергшее мир в изумление. Гордой птицей реяла слава над Сучавой. Участились слухи, вести, грамоты… Штефановы послы побывали у короля Казимира; помимо упомянутой грамоты, положили они к ногам его 36 османских знамен, взятых в битве у Раховы, и потребовали для своего князя ратной помощи на рубежах, а пуще всего искусников для приморских крепостей. К Матвею тоже отрядили посольство со взятыми знаменами.
— Ваши светлости, ваши величества, — говорили послы, — наступило время ополчиться всему христианскому миру. Господин наш рассчитал, что сразу за Егорием, когда язычник выходит по своему обыкновению в поход, Магомет-султан придет зорить Молдавию. Единяйтесь полками с нами, не оставляйте нас опять на жертву нехристям. Уж коли поляжем мы, то и вам гибели не миновать; и будет великий позор и оскудение христианскому племени.
— Поможем непременно, — ласково отвечал Казимир.
— Окажем помощь и поддержку, — заверил Матиас.
Но Молдавскому господарю помощь потребна была незамедлительно. Прилететь бы ей на крыльях ветра. Но нет на белом свете дел медлительней, сложней и противоречивей королевских. Так и пришлось господарю одному готовиться и обдумывать сведения, полученные из турецкого царства.
За целое столетие не терпели орды подобного урона. «Махмет-султан почитай всю бороду выдернул когтями, — ухмылялись рэзеши, брезгливо отплевываясь, — а выдернув, закричал, чтобы собрались все визири, и вельможи, и паши, и люто вопил на них. Пропали армии, и пушки, и возы. Сгиб цвет янычар и сам начальник их Пири-бей, сын Исак-бея, попал в полон к Штефану-Воеводе. Так пусть же ответит за подобный позор Али-бей Михалоглу, наместник придунайских земель, обманувший нас и отправивший любезных сыновей наших в пасть к молдавским волкам без должного осведомления и подготовки. Схватили служители Али-бея и поволокли в темницу. Другие тоже были схвачены и кинуты под башни, в подземелия. Затем, охваченный великой скорбью, турский султан отошел в самый дальний покой дворца, отказался от еды, питья и прочих удовольствий и повелел, чтобы никто ему не докучал. Так он сидел, поджав под собой ноги и сжимая в кулаке остатный клок бороды; сидел, упиваясь злостью своей».
Случилось так, как предвидел Штефан-Воевода: к середине мая султанские корабли подняли якорь и вышли из Царьграда, а Магомет-султан перенес свой двор в Одрию. Это означало, что карательный поход начинается, и сам Магомет идет на Молдавию. Поначалу на севере Черноморья соберутся все корабли. Затем через Румелию двенадцатью дорогами стекутся к дунайским крепостям и бродам войска из Анатолии, Греции, Албании, Боснии; в большие ломовые пищали впряжены по десять пар буйволов, в пищали поменьше — шесть; тут и вереницы возов с припасом ратным и всяким снаряжением; и тысячи грузов, которые везут болгарские и сербские возницы-рабы; и многие тысячи дорожных рабочих — одни темные лицом и губастые, другие — ясноглазые; и войско всех родов — кто налегке, кто в железных латах. Где они расположат свои станы? И вместит ли их тесная земля Молдавии? Из сокровенных тайников души поднималась боль тревог и сомнений. Никому не поведал Штефан о беде, таинственно предсказанной землетрясением, лишь сам терзался в тяжкие часы своего одиночества.
Великому и могущественнейшему султану еще не исполнилось 50 лет, но был он изнурен заботами и войнами, и пуще всего своей невоздержанностью; а потому начинал дряхлеть, и подагра подчас грызла ему кости и терзала плоть; случившееся в тот год дождливое лето изрядно докучало ему. С неделю на неделю откладывал великий визирь поход. В покои его султанского величества ежечасно наведывались византийские врачеватели.
Армии занимали исходные позиции. На севере Черноморья у Крымского побережья и генуэзской крепости Кафы трудились воины и моряки. На самом полуострове Менгли-Гирей, уступив давлению османских беев, готовился по получению приказа распустить в нужный час загоны на Лехию и Молдавию, дабы тем самым облегчить султану войну. В Мангопе, брат княгини Марии, Исак-деспот, покорился туркам и открыл им крепость.
Из Белгорода Днестровского тайно вышли два корабля с молдавскими ратниками и пищалями. С ними был другой брат княгини, Александр Палеолог. Господарь дал ему в подсобу своих военачальников и научил, как взять крепость. Молдавская рать напала неожиданно на Мангопскую крепость. Оттоманский гарнизон был порублен. Александр Палеолог казнил брата. Однако тут же вышло повеление султанским беям в Крыму обложить Мангоп.
— Повсюду, где только можно, — рассуждал про себя господарь, — будь то в Крыму, в Азии, будь то у ляшского рубежа или у Дуная через Валахию, будь то в Сербии или в Албании, надо тревожить врага.
Для этого он все чаще слал послов к венгерскому и веницейскому двору. Каждая неделя отсрочки — лишняя передышка. Скоро, глядишь, наступит зима. А там может вмешаться провидение, ибо век царей так же короток, как и век бедняка.
В имени Антихристовом заключено проклятие непокоя. Стало быть, смерть настигнет его в походе. Но когда это случится? Смертным этого знать не дано.
От святейшего Римского первосвятителя пришло в Молдавию благословение. Король Матвей никак не мог решить: спуститься ли к Дунаю, или осадить крепость Шабац в Сербии, отдать ли в руки господаря Чичейскую крепость для убежища в случае беды, освободить ли из заточения Влада-Цепеша и посадить его в Валахии, или бросить Валахию и послать его в боснийское войско. В конце концов он предоставил событиям идти своим чередом, а сам занялся свадебными приготовлениями. Послы, искавшие ему вторую королеву, требовали знатного приданого: и по желанию его величества нашли невесту с невиданным приданым в 100 тысяч злотых.
Королю Казимиру супруга подарила одиннадцатого отпрыска, и славный монарх блаженствовал у домашнего очага, откладывая державные заботы. Тщетно собирались в июле месяце на Люблинский сейм королевские советники, тщетно говорилось о турках и помощи Штефану-Воеводе. После речей других вельможных панов, гневно выступили против короля краковский воевода пан Днеслав Ризванский и владетель Сандомира и маршал королевства пан Ян Ризванский, твердя, что из-за Казимирова равнодушия дошла польская земля до великой скудности. Пышно расцветала некогда польская страна, теперь же презирают ее не только неприятели, но и друзья.
— Близорукость королей достойна удивления, — думал Штефан-Воевода.
Правда, в тот год султан Магомет отменил поход и воротился в Царьград, но поступил он так не ради Матвеевой свадьбы, не ради крестин польского королевича. Он был покамест во власти подагры и греческих лекарей. Но осени и зиме срок недолог; и грядущая весна — несет Молдавии великую скорбь.
Так воспрянем же духом, уповая на господа, усилим Белгородскую рать новыми воинами; умножим число пищалей и ратных запасов пороха и пуль. Разрушим укрепления Килии, ибо приступа они не выдержат; зато усилим остальные крепости на рубежах: не только кирпичные, но и те, что обнесены тыном и земляными раскатами. Ибо стоять нам одним супротив турецкой лавины. Христианские короли, христианские князья шлют одни грамоты, одни суесловные уверения, а в апреле пойдет на нас антихристова сила; рати двинутся с зимних станов, и будет их столько, что Дунай почернеет от них, и войдут они в наши «ворота».
Какой же должна быть эта война? Султанскому войску выгодно сразиться в открытом поле. Для Молдавии же возможна лишь малая война на укрепленных участках. Стало быть, половина наемной господаревой рати должна стойко оборонять крепости, особенно Нямцу, Хотин и Сучаву, а также Оргеев, Сороки и Белгород. Молдавскую же Крэчуну и Роман надобно держать, сколько хватит сил, затем, войска защищавшие их, присоединятся к господаревым полкам. Сам же Штефан-Воевода, с помощью местных хлеборобов и легких рэзешских отрядов, будет непрестанно тревожить неприятеля в лесах и у перевалов. В свое время станет ясно, в каких укрепленных лесах надо скрыть пищальные засады и ратные дружины, дабы сечь, изматывать неприятельские рати до самой последней. А уж коли орды, поднявшись до самой верхней части страны, захватят ее всю и п