[13], однако не докучал им, живя с ними в добром соседстве. Да и у него у самого княгини были веры латинской. При всем том Александр был первым крупным учредителем православия в Молдавии.
Так за одно столетие жители гор заселили окрестные равнины. Умножились их селения до самого Прута и Днестра. Водные угодия свои они измеряли полетом стрел, пасеки на полянах — брошенным балтагом[14], вотчины — на глаз, окидывая взором земли с самого высокого холма и ставя межевые знаки с изображением зубра[15]. Ходили со стадами от Кымпулунга и Тротуша до Килии[16] и Днестровского лимана. Со стен днестровских крепостей княжеская стража обозревала татарскую пустыню.
Богатый край сей, подверженный набегам, нуждался в крепкой власти. А власть сулила князю великую казну. Ибо сложившиеся в Европе отношения, засилие Венецианской купеческой республики на Средиземном море, побудили генуэзцев, сокрушенных в своем торговом господстве купцами святого Марка, искать сухопутных путей на Восток. Вступив в сделку с немцами и поляками, генуэзские купцы повели через армянских и греческих агентов торговый промысел по татарскому шляху, лежавшему теперь под охраной нового князя — вдоль Молдавии на Белгород Днестровский[17]. Другая наезженная дорога вела через княжеские соляные копи у Тротуша или через семиградский Брашов к Килийской крепости. Отсюда генуэзские корабли плыли в Кафу[18]. Привилегии и порядки, установленные в княжение Александра Старого, тщательность перечисления товаров и пошлинных сборов на них, свидетельствуют о значении этой денежной статьи для господаревой казны. Девственные земли Молдавии приносили свои естественные дары. На обширных отгонных полях множились стада овец и крупного рогатого скота. Часть вывозилась морским путем, часть направлялась в Данциг. Торговые компании Генуи и их отделения во Львове оставляли казне изрядный куш золота. Подобное сплетение различных интересов побуждало венгерских и польских королей добиваться власти иль влияния над этой малой, но богатой и прибыльной землей.
Александр-Воевода Мушат прокняжил в мире и дружбе 32 года в самом начале столетия. Первая его княгиня была из Семиградия. Потом сосватали ему краковянку, сестру самого короля Владислава[19]. И ссудил он его величеству королю, воевавшему с крестоносцами, значительную сумму злотых, получив в залог ляшские земли и города. Послал он — по обычаю средних веков — вассальные грамоты обоим королям и почил в вере отцов своих, свободный и независимый, повелев захоронить себя в Бистрицком монастыре, где мирно спит и ныне.
Неровен климат края. Перемены его зачастую нелепы, внезапны, словно прыжки тигра: смешиваются времена года, за ливнем следует метель, за мертвым штилем — буря, за мутными потоками — сухмень. Такая же пошла безрядица и во власти господарской по смерти Александра Старого. Четверть века продолжалась смута под опекой сюзеренов-королей: насилия, распри и убийства терзали род Мушатов.
Грешная природа людей вообще, — а молдаван и подавно, — толкает к излишеству, когда плоть пребывает в довольстве, лишь беды научают человека мудрости.
Мягкий, добронравный господарь Александр заботливо пекся о своих княгинях. Но, покуда разъезжал он по стране, обильной стадами, явствами и питьем, творя народу правый суд, нашел и на него любовный хмель в этом брачном слиянии людей с девственной землей; и посеял он во многих местах незаконных наследников. Когда же законные принялись рубить и увечить друг друга, ища подмоги у соседних королей, поднялся кое-кто из незаконных: мы, дескать, тоже от древней отрасли почившего князя, и права у нас одни перед господом богом.
Старший сын Александра Старого, Илие, взял в жены Марию, сестру королевы польской. От этого брака родились двое: Роман и Александр. Второго же сына старого князя звали Штефаном. Королевский свояк Илие княжил в Сучаве один, покуда брат не принудил его угрозами да ковами уступить ему Нижнюю Молдавию. Соправление длилось до 1444 года, когда в великой битве с турками при Варне был убит король Владислав Ягеллон. Как только не стало покровителя Илие, Штефан выступил против брата и, захватив его в Сучаве, ослепил. Сын ослепленного, Роман, бежал с матерью и младшим братом Алексэндрелом в Польшу, под защиту дядей и прочих ляшских родичей.
Лиходей-Штефан делил власть с третьим, меньшим братом, Петру. Затем в Сучаву воротился с ляшскими поляками Роман и, изловив своего дядю, отсек ему голову. Петру спасся бегством в Семиградие, потом заручившись поддержкой Яноша Корвина Семиградского[20], изгнал племяника. Вскоре после этого Роман-Скиталец умер в Польше. Вельможная пани Мария натравила тотчас на Молдавию второго сына, Алексэндрела. С помощью ляшских сторонников он завладел сучавским престолом, и тут же, помирившись с дядей Петру Ароном, — поделил с ним власть в Молдавском господарстве.
Тогда, «коль уж на то пошло», как любят выражаться молдаване, объявился один из незаконных отпрысков старого князя Александра именем Богдан[21]. То был родитель нашего Штефана-Воеводы. Повел он рать на соправителей и прогнал обоих. По заведенному обычаю князья нашли прибежище в польской земле. И вскоре Петру, более расторопный, пересек со своими конными отрядами рубеж в осенний мясоед и захватил Богдана ночью на свадебном пиру в селе Роусены. Изловив князя арканом, кинул его к ногам наемников и повелел срубить ему голову.
Был тут при том злодеянии и княжеский отрок Штефан Богданович, пировавший с отцом. Прорвавшись в сутолоке, сбежал он с малым числом товарищей да верных бояр, нашел прибежище у валахов. Там жила и мать княжича Олтя, родом валашка.
Конец междоусобной брани, как и затишье после бури, подобен вещей тайне цветка. Лишь после стольких казней да сумятиц, после долгих лет безвластья и произвола, сложил народ с боярами известную пословицу про смену господарей[22] и осознал ее мудрый смысл. Все ждали истинного господаря. Но мыслимо, ли было признать его в юном княжиче, явившемся неведомо откуда? Ростом был он невелик, обличием — ни змей, ни богатырь… И лишь в глазах его, подобных горным водам, таились ум и сила. Явись на его место завтра новый — никто б не удивился. Но пониманию людей, подчас и тонкому, не все было доступно. Им не было дано постигнуть семижды скрытый смысл божьих начертаний.
За бурями и непогодицей приходит красный день. Так и державное течение Молдавии должно было улечься в берега. И не затем, что были здесь особые порядки, что племя, населявшее страну, блистало храбростью, искусством в рукомеслах, мудростью высокой; не затем, что были у него особые права.
Древние дако-римские племена, отброшенные тысячелетием нашествий к истокам первобытной жизни, но сохранившие при этом достоинство и смутную память о былом величье, искали за горами просторы для свободного развития. Высшая мудрость вечного начала должна была вдохнуть в них силу жизни для предстоящих долгих испытаний.
У каждого народа свое духовное строение, своя судьба. Одним дано было скитаться по морям и дальним землям, торговлей промышлять и строить города. Другие повели из азиатского муравейника стада и кочевья свои, чиня войну, покоряя народы и добывая мечом блага жизни. А все же сильнее оказались первые, благодаря уму и хитрости своей.
Но есть, наконец, народы, врастающие в почву, как травы и леса. Они выпрямляются после бурь и ливней, и стоят упорно, дожидаясь своего часа.
Подобные племена не роют другим могил, не льют потоков крови и не возводят гор из тел убитых. Не копят в скрынях золото мира. Им не дано ни пышное богатство, ни слава громкая. Жизнь пахаря и оседлого пастуха определена восходами и закатами, временами года, семейным очагом и могилами предков. Достаток его невелик; а потому он создает себе духовные блага. Вера и легенды, песни и обычаи для него дороже золота.
Случилось так, что к этому низшему разряду принадлежали древние жители Дакии. Их конечное развитие по восходящей спирали человечества небом давно предрешено. За новыми ростками должен был последовать наплыв силы, достаточной на целых три столетия. Лишь в наши дни ей предстояло вспыхнуть снова, когда вся нация, слившись воедино, готовится обрести свое национальное самосознание и оправдать свое назначение на земле.
Такова одна из сокровенных причин воцарения Штефана-Воеводы на молдавский престол.
Но были, однако, и другие.
Глава IIО черной силе, угрожавшей закону Христову, и о клятве молодого князя; о древней вере и притче про святого Иоанна Ветхопещерника; о кротости людей средневековья и их властителей
В один из вечеров той давней, казалось бы, навеки угасшей поры, от которой все же дошли до нас — яркими отдельными обрывками — воспоминания, ехали верхом к лиману Монкастру[23] Богдан Мушат и сын его Штефан, оба — скитальцы, лишенные молдавской вотчины.
Ехали по вечерней прохладе, шагом, без слуг, — толковали меж собой. Справа лениво колыхалась морская гладь, пронзенная золотистыми иглами созвездий. Над азиатским Трапезундом[24] вставала в румяном сиянии луна. Легкий степной ветерок приносил с севера запахи горелых трав.
Над морем ветры властвуют, — говорил Мушат, — а на той стороне, где теперь луна восходит — царствует богдыхан[25]