Жизнь способ употребления — страница 39 из 120


Вторая личность — знаменитая «Гортензия» — куда более любопытный персонаж. Это женщина лет тридцати, с суровым лицом и беспокойным взглядом; она сидит на корточках перед электрическим органом и играет на нем, слушая музыку в наушниках. Она также босая — вероятно, перед входом в эту комнату принято снимать обувь; на женщине — длинные шелковые шаровары цвета хаки, стянутые на бедрах и лодыжках белыми шнурами, украшенными подвесками из стразов, и короткая куртка или скорее болеро, сшитое из большого количества маленьких кусочков меха.

До тысяча девятьсот семьдесят третьего года «Гортензия» — ее имя повелось писать в кавычках — была мужчиной по имени Сэм Хортон. Он был гитаристом и композитором нью-йоркской группы «Wasps». Его первая песня «Come in, little Nemo» продержалась три недели в хит-параде Тор 50 журнала «Variety», но последующие — «Susquehanna Mammy», «Slumbering Wabash», «Mississippi Sunset», «Dismal Swamp», «I'm homesick for being homesick» — не принесли ожидаемого успеха, несмотря на свой шарм «сороковых годов». Итак, группа прозябала, и музыканты с ужасом отмечали, что их приглашали все реже и реже, а директоры фирм грамзаписи все чаще не находили возможности с ними встретиться из-за каких-то постоянных переговоров, и тут, в начале 1973 года, в одном из журналов, валявшихся в приемной у дантиста, Сэм Хортон случайно прочел статью о некоем офицере индийской армии, который стал(а) респектабельной леди. Мгновенный интерес Сэма Хортона объяснялся не тем, что мужчина мог изменить свой пол, а издательским успехом, вызванным рассказом об этом редком эксперименте. Уступая обманчивой соблазнительности аналогии, Сэм Хортон убедил себя, что поп-группа из транс-сексуалов должна обязательно иметь успех. Разумеется, ему не удалось уговорить четырех своих партнеров, но сама идея продолжала его увлекать. И наверное, причиной тому была не одна лишь потребность в рекламе, поскольку он все же уехал в Марокко, где в специальной клинике с ним проделали соответствующие хирургические и эндокринные процедуры.

Когда «Гортензия» вернулась в Соединенные Штаты, «Wasps», которые тем временем подыскали себе нового гитариста и, похоже, пошли в гору, отказались взять ее обратно, а четырнадцать издателей вернули ей рукопись, «просто копию с недавно изданной и успешной книги», по их словам. Так начался период горьких лишений, продлившийся несколько месяцев, когда за кусок хлеба насущного ей приходилось работать по утрам уборщицей в туристических агентствах.

В глубоком отчаянии, — если использовать формулировку из краткой биографии, приведенной на обложках ее дисков, — «Гортензия» вновь принялась писать песни и, поскольку никто не хотел их петь, в конце концов решилась исполнять их сама: вне всякого сомнения, именно ее хриплый и неровный голос внес тот new sound, который постоянно выискивают профессионалы, и сами песни прекрасно отвечали тревожным ожиданиям с каждым днем все более восторженных слушателей, и вскоре она стала несравненным олицетворением всей хрупкости мира: песня «Lime Blossom Lady» — ностальгическая история о том, как магазин лекарственных трав снесли, чтобы построить пиццерию — за считанные дни принесла ей первый из пятидесяти девяти золотых дисков.


Филипп Маркизо, сумев подписать с этим пугливым и трепетным существом эксклюзивный контракт на концерты в Европе и Северной Африке, безусловно, заключил самую удачную сделку в своей пока еще короткой карьере: не из-за самой «Гортензии», чьи бесконечные побеги, разрывы контрактов, самоубийства, депрессии, судебные разбирательства, розовые и голубые балеты, реабилитации и разнообразные прихоти обходятся ему в сумму, едва ли не большую, чем он может на ней заработать, а потому, что отныне все, мечтающие сделать себе имя в мюзик-холле, стремятся принадлежать тому же агентству, что и «Гортензия».

Глава XLIIЛестницы, 6

Двое мужчин встречаются на площадке пятого этажа; оба — лет пятидесяти, оба — в очках с прямоугольной оправой, оба — в одинаковых черных костюмах: брюки, пиджак, жилет, черный галстук на белой рубашке с закругленным воротником, черная круглая шляпа. Правда, у того, кто стоит спиной, — пестрый набивной шарф из кашемира, а у другого — розовый шарф в фиолетовую полоску.

Это — распространители. Первый предлагает «Новый Толкователь Снов», якобы основанный на учении некоего колдуна Яки, изложенного в конце XVII века английским путешественником по имени Генри Барретт, но на самом деле написанный несколько недель назад студентом-ботаником Мадридского университета. Если не учитывать анахронизмы, без которых этот сонник вряд ли способен что-либо разъяснить, и риторические фигуры, которыми испанский выдумщик несколько приукрашивает утомительное перечисление с целью усиления хронологической и географической экзотичности, многие из предложенных ассоциаций отличаются удивительно яркой образностью:

МЕДВЕДЬ = ЧАСЫ

ПАРИК = КРЕСЛО

СЕЛЕДКА = СКАЛА

МОЛОТОК = ПУСТЫНЯ

СНЕГ = ШЛЯПА

ЛУНА = ТУФЛЯ

ТУМАН = ПЕПЕЛ

МЕДЬ = ТЕЛЕФОН

ВЕТЧИНА = СОЛИТЕР

Второй распространитель продает газету под названием «Подъем!», являющуюся печатным органом Свидетелей Новой Библии. Каждая брошюрка содержит несколько фундаментальных статей: «Что такое счастье человечества?», «67 истин Библии», «А был ли Бетховен действительно глухим?», «Таинственные и магические свойства кошек», «Оцените опунцию по достоинству», несколько заметок общего характера: «Действуйте, пока не поздно!», «Случайно ли возникла жизнь?», «Меньше браков в Швейцарии» и несколько изречений в духе Statura justa et aequa sint pondere. Между страницами якобы невзначай вложены проспекты, рекламирующие товары личной гигиены и предлагающие их бесплатную и конфиденциальную доставку на дом.

Глава XLIIIФульро, 2

Комната на шестом этаже справа. Эту студенческую каморку с шерстяным ковром, до дыр прожженным сигаретами, зеленоватыми обоями на стенах и угловым диванчиком с полосатой обивкой занимал до ареста Поль Хебер.


Организаторы покушения седьмого октября 1943 года на бульваре Сен-Жермен, стоившего жизни трем немецким офицерам, были арестованы в тот же день, еще до наступления вечера. Виновными оказались два бывших кадровых офицера из «Группы Действия Даву», которая, — как выяснилось очень скоро, — состояла лишь из них двоих; этим актом они предполагали вернуть французам утраченное достоинство: их арестовали в тот момент, когда они собрались распространять листовки, начинавшиеся следующим образом: «Фриц — существо сильное, здоровое и помышляющее лишь о величии своей страны. Deutschland über alles! А мы погрязли в дилетантизме!».


Все лица, задержанные при облаве, проведенной в первый же час после взрыва, были опрошены и освобождены на следующий день, за исключением пятерых студентов, чьи действия показались подозрительными, а данные, по мнению оккупационных властей, нуждались в дополнительной проверке. Поль Хебер оказался в их числе: его документы были в порядке, но комиссар полиции, проводивший допрос, обратил внимание на то, что в четверг, в три часа пополудни, юноша оказался на перекрестке Одеон, хотя в это время ему следовало находиться в Инженерном училище по адресу: авеню де Ваграм, дом 152 и готовиться к вступительным экзаменам в Высшую химическую школу. Сам факт еще ни о чем не говорил, но данные Полем объяснения оказались совершенно неудовлетворительными.

Дед Поля Хебера держал аптеку в доме 48 по улице де Мадрид, и балованный внук потихоньку таскал оттуда болеутоляющее средство на основе опия, которое продавал от сорока до пятидесяти франков за флакончик юным наркоманам Латинского квартала; в тот день он как раз сбыл свой месячный запас и уже собирался поехать на Елисейские Поля и прокутить только что заработанные пятьсот франков, как его задержали. Но вместо того, чтобы просто сказать, что он прогулял занятия ради похода в кино на «Понкарраль, полковник Империи» или «Гупи Красные руки», он пустился в путаные объяснения и для начала выдумал, что ему надо было поехать в магазин «Жибер» и купить там «Органическую химию» под редакцией Полоновски и Леспаньоля, внушительный восемьсотпятидесятишестистраничный трактат, опубликованный за два года до этого издательством Массон. «И где же этот учебник?» — спросил комиссар. «В „Жибере“ его не было», — заявил Хебер. Комиссар, который на этой стадии расследования наверняка хотел всего лишь немного позабавиться, отправил в «Жибер» агента; через несколько минут тот вернулся с указанной книгой. «Да, но для меня это было слишком дорого», — прошептал Хебер, окончательно запутавшись в собственной лжи.


Учитывая, что организаторы покушения были уже арестованы, комиссар не горел желанием выискать других террористов, но все же для очистки совести приказал обыскать Хебера: обнаружив при нем пятьсот франков, он решил, что вышел на сеть торговцев черного рынка и приказал провести обыск на дому.

В чулане, примыкавшем к комнате Хебера, среди сваленной старой обуви, запасов настоя вербены с мятой, покореженных медных электронагревателей, коньков, ракеток с растянутыми сетками, разрозненных журналов, иллюстрированных романов, потрепанной одежды и перетертых бечевок, был найден серый плащ, а в кармане плаща — плоская картонная коробка размером десять на пятнадцать сантиметров, на которой было написано:



Внутри коробки находились зеленый шелковый платок, возможно вырезанный из парашютной ткани, записная книжка, испещренная загадочными записями, например: «Стоя», «гравюры ромбом», «Х-27», «Го-дю-Перш» и т. д., утомительная расшифровка которых не дала никаких убедительных результатов; обрывок карты Ютландии в масштабе 1:160 000, впервые составленной Я. X. Манса; и чистый конверт со сложенным вчетверо листом бумаги внутри: в верхнем левом углу листа имелся литографированный заголовок



венчающий силуэт льва, которого по законам геральдической терминологии назвали бы «идущим» или «пятнистым». Во весь лист фиолетовыми чернилами был тщательно перерисован план центра Гавра, от Гран-Ке до площади Гамбетта: красный крест отмечал расположение гостиницы «Лез Арм де ла Виль», почти на углу улиц д’Эстимовиль и Фредерик-Соваж.