Мы с Беппе в ложе 1-ого яруса, напротив сцены. Беппе, чуть нервничая:
– Поправь мне галстук, вечно съезжает набок!
И приступает к общей характеристике оперы. Наполовину читает, наполовину импровизирует, особенно вольно – блистательно! – в пятиминутных перерывах между картинами. Чудеса: всё работает – наушники, микрофон. Ни секунды вакуума, речь льётся как ручей журчит. Я свечу фонариком. Подливаю кофе из термоса. Упреждаю – подсказываю ударения на русских именах. Перед концом первого акта бежим по подвальным коридорам на сцену – марафон, далеко! По дороге откуда-то выныривают гебешники, проверяют, кто мы (Большой театр «режимный», имеется правительственная ложа). Запланировано несколько интервью. По просьбе Беппе я ему подготовила вопросы; он в восторге: «Я бы сам не додумался!».
Главный машинист сцены:
– Передайте от меня привет моему коллеге из Ла Скалы Рагацци, мы с ним два раза вместе работали…
Беппе:
– Он сейчас наверняка смотрит нашу передачу!
По-человечески симпатичнее всех на сцене Артур Эйзен-Варлаам.
Беппе просит русских коллег «пошарить кинокамерой за кулисами». Тут же, слышу, в наушниках закаркало:
– Какого чёрта показываете рваньё, старые халаты?
Тут, брат, мышь не пробежит! Перед концом второго действия снова на сцену: интервью с примадонной Архиповой, басом Нестеренко, тенором Пьявко. Пьявко даже подсюсюкнул что-то по-итальянски.
Читерич вёл репортаж из музея, стоя под Шаляпиным, Вольчич из холла.
Всё как по маслу, ни единой накладки, непринуждённо, толково – профессионально!
Занавес. Шатаясь от усталости, спускаемся в холл. Там нас ждут Митя и Эдуарда Вольчичи, Пьеро и Мариза Остеллино, Стефано и Пуччи Растрелли, Читерич. Уже звонил из Милана Грасси: «Tutto splendido!», «Всё блестяще!».
Вольчичи зовут к себе. Эдуарда шепчет:
У меня пустой дом, но что-нибудь придумаем…
Придумали съездить ко мне, взять еду из холодильника и на десерт банку свежесваренного Натальей Михайловной варенья из коричных яблок с марабелью.
Из нафталинного спектакля сорокалетней давности Беппе Ваннукки сделал конфетку – надо уметь! Мои друзья в Италии проносили ложку мимо рта – смотрели «Бориса Годунова» (и Юлю) из Москвы не отрываясь.
Заодно ещё два флешбека о культурных связях.
1. Сценаристка Сузо Чекки Д’Амико, работавшая с самыми знаменитыми режиссёрами итальянского кино, обрадовалась, что мы оказались рядом на вручении «Премии по культуре» в Капитолии. Услышав мою фамилию, она встрепенулась:
А я как раз тебя разыскиваю! Мне сказали, что ты можешь помочь мне разобраться в одном деле…
Дело было в том, что Никита Михалков пригласил Сузо, сценаристку его фильма «Очи чёрные», в Москву, и на ужине в Доме кино московские киношники чуть её не линчевали. За что, она так и не поняла. За что же?
– За Михалковых, Сузо. Уж очень они сидят в печёнках у российской интеллигенции.
2. Как-то утром позвонил Вольчич и попросил разрешения приехать. Приехал и привёз Микельанджело Антониони и Тонино Гуэрру. Готовился совместный итало-советский фильм.
– Мы едем на пять дней в Узбекистан выбирать натуру. За это время сценарий должен быть переведён на русский язык, – тоном, не допускающим возражений, уведомил меня Антониони.
Гуэрра выложил на стол папку со сценарием.
– Прежде, чем дать ответ, мне надо ознакомиться с текстом. Таково моё правило, – ощетинилась я.
Мэтр, снисходительно улыбаясь, – дескать, знаешь ли ты, с кем разговариваешь, – поинтересовался:
– Сколько же на ознакомление потребуется времени?
Я, сухо:
– Сутки.
На другое утро Вольчич привёз их снова.
– Фильм «Воздушный змей» обречён на успех, – сказала я, нисколько не кривя душой.
Ударили по рукам, и режиссёр со сценаристом улетели в Ташкент.
Ровно через пять дней перевод был готов.
Запомнился ключевой эпизод: мальчик-узбек за городом, в пустыне запустил бумажного змея, и тот вдруг взмыл вверх. В космос? (Тогда только и разговоров было, что о космических полётах). Сбежались люди, несут мальчику – наращивать верёвку – кто шнурки, кто пояс, кто шарф, распускают свитера, ковры… Внезапно, так же неожиданно, как он устремился вверх, змей начал спускаться, и вся округа покрылась разноцветными узорами.
Какой был бы фильм! Но у Антониони возникли трения с Мосфильмом, (якобы) из-за дополнительной кинокамеры, и «Воздушный змей» лёг на полку.
20. Как если бы мы жили в нормальной стране
Жить в Советском Союзе было унизительно. Унизительно жить в вечном страхе. По мере расширения наших с Сеней культурных (читай опасных) связей, мы делали всё больше и больше недозволенных движений: я переписывалась со своими авторами; когда они приезжали в Москву, то, если не ночевали, то дневали у нас, очень любили они наш дом, с Сеней общались запросто на смеси итальянского с испанским.
Чтобы попасть к Луиджи и Леде Визмарам, жившим в «гетто» на Кутузовском проспекте, надо было миновать гебешный пост у ворот; Луиджи заезжал за нами домой и стремительно провозил мимо будки; машину, кто бы в ней ни сидел, вроде бы не останавливали. А могли и остановить: дрожи, что застукают, не пропустят.
Только Мераб Мамардашвили, человек абсолютно раскованный, позволял себе устраивать потеху над натыканными в квартирах «гетто» микрофонами. До поры: в конце концов ему пришлось уехать в Тбилиси.
Бояться было стыдно, но надо было выбирать: запереться в четырёх стенах или идти ва-банк. Сеня предложил:
– Знаешь что, давай жить так, как если бы мы жили в нормальной стране!
Легко сказать…
Когда приходили свои (при иностранцах неловко), мы накрывали телефон подушкой, наивно полагая, что так не расслышат. Благодаря Паоло Грасси выяснилась пикантная подробность: на первом этаже, сбоку от нашей входной двери, серым железным щитом было зашторено какое-то окно. Мы годами ходили мимо, не замечая его. Как я научилась не замечать лиц встречных людей на улице: видеть их было мучительно. В Милане, обнаружив у себя эту привычку, я спохватилась: что же это я не смотрю, кто мне идёт навстречу! Причина-то отпала… Так вот, душной июльской ночью засидевшийся допоздна Паоло Грасси, выходя, увидел: железной шторы нет, окно распахнуто, жарко, а за ним – телефонная «станция». Прямо под нами!
Рано утром звонок.
– У меня к тебе нетелефонный разговор! – объявил конспиратор Паоло. Так мы узнали, что живём на вулкане.
Переодеваясь на приём в посольство, не сознаваясь в том даже друг другу, мы подавляли «где-то в грудной ямке», как говорит Цветаева, холодок страха.
Почему нас не трогали? Ведь иметь дело с иностранцами запрещалось, а уж если очень приспичило, полагалось испросить разрешение у кого надо, чего мы, конечно, никогда не делали. Не исключаю, что срабатывал тот же синдром «полезного идиота», – де, смотри, клеветница-заграница, какой свободой пользуется советская интеллигенция, всё врут голоса, всякие там Би-би-си, Свобода и прочие.
Получить приглашение на приём и не пойти, сославшись на головную боль или на занятость, можно раз, два, но вилять постоянно опять-таки стыдновато.
В Москву приехал новый чилийский посол Пачеко с моложавой, красивой, умной женой и кучей детей. Они к нам с Сеней сразу потянулись, звали на приёмы и просто в гости – вечером, днём, с детьми и без. Назрел вопрос: если мы живём в нормальной стране, то нормально пригласить их хоть раз к себе или нет?
Сеня купил на рынке большой кус телятины, телячье жаркое – коронное блюдо нашей Натальи Михайловны, уже не говоря о её бесподобных пирожках, и мы не ударили в грязь лицом.
На другой день Пачеко обзвонил своих коллег:
– Вы уверяете, что советские боятся приглашать иностранцев. Так вот вам доказательство, что это не так: мы вчера ужинали у Гонионских!
Через какое-то время Пачеко попросил Сеню взять его с собой на выборы. Выбирать было не из кого, кандидат от коммунистов и беспартийных был один, но голосовать шли дружно, иначе хлопот не оберёшься. А я ещё бежала с утра пораньше, движимая человеколюбием: агитатор, молодая служащая Госплана, где находился избирательный участок, умоляла:
– Очень прошу, проголосуйте до десяти утра, войдите в моё положение, у меня дома трёхлетняя дочка, одна…
Нашему Пачеко про выборы наверняка всё было известно, но хотелось посмотреть своими глазами. Сеня задумался: привести посла на избирательный участок без санкции свыше, это уж чересчур. И он позвонил в МИД, знакомому замминистра. Тот принял соломоново решение:
– На вашу ответственность!
Извещённый об иностранном госте председатель избирательного участка распорядился накупить цветов, постелить красную ковровую дорожку, и Сеня сводил Пачеко на выборы.
Всё это преодолевая страх.
С преодоления страха началась и моя долгая – чуть не сорокалетняя – дружба с Марчелло Вентури и его женой, писательницей Камиллой Сальваго Раджи. Я перевела для «Прогресса» его по сию пору переиздающийся роман «Белый флаг над Кефалонией», о любви итальянского офицера и девушки-гречанки на фоне побоища, учинённого вермахтом: после перемирия Италии с союзниками немцы уничтожили на греческом острове шесть тысяч итальянских солдат и офицеров.
Последнюю главу перевела моя коллега Злата Потапова, так что автора с супругой мы встречали вдвоём. Всё утро показывали им достопримечательности – Кремль, дом-музей Льва Толстого в Хамовниках. В Грановитой палате Камилла обратила внимание на массивный царский орден:
– У нас дома тоже есть такой! (Получил дедушка-посол, маркиз Сальваго Раджи).
Настало время прощаться. Но тут Марчелло объявил:
– Наши хозяева, посол Аргентины с женой, приглашают вас на обед!
(Марчелло и Камилла приехали в Москву по приглашению своего приятеля Хорхе Касаля, бывшего аргентинского консула в Генуе).
Секундное полуобморочное замешательство: придумать предлог и отказаться… Они нормальные люди, не поймут почему… А вдруг догадаются: позор!