За десять лет «Школу Лены Немировской» закончили более шестисот молодых региональных лидеров, депутатов всех думских фракций, администраторов, бизнесменов, предпринимателей, журналистов. Критерий отбора при приёме – чтобы это были люди успешные и порядочные, «открытые к развитию». «Быть эгоистом естественно, быть гражданином – искусство», – сформулировал суть дела Юрий Сенокосов. Семинары проводятся в подмосковном Голицыне, а также в регионах и заграницей – в Страсбурге, Лондоне, Нью-Йорке… Учиться быть гражданином приезжают из бывшего СССР – из Армении, Грузии, Белоруссии, Эстонии, с Украины, из других стран – Болгарии, бывшей Югославии. По своим политическим взглядам ученики самые разные – либералы и коммунисты, центристы и радикалы, социалисты и консерваторы.
Учителя – западные эксперты, такие как английский либерал лорд Дарендорф, историк и профессор Гарвардского университета Ричард Пайпс, комиссар Совета Европы по правам человека Альвар Хиль Роблес, федеральный канцлер ФРГ Гельмут Шмидт, пресс-секретарь Маргарет Тэтчер, по сотне в год: приезжают охотно, безвозмездно. Форма занятий – диалог между молодыми россиянами и лучшими западными умами, теоретиками и практиками открытого общества. Здесь учатся терпимости, учатся свободно мыслить, уважать чужое мнение, не поступаясь своим.
Юра тем временем трудится день и ночь, выпустил штук сорок книг. Как бывает «театр одного актёра», так и издательство при «Школе Лены Немировской» – это издательство одного человека, Юрия Сенокосова. Читателям, причём не только ученикам Школы, стали доступны работы Поппера, Пайпса, Хаксли и десятки других, не проникавших сквозь железный занавес.
Штат у Лены минимальный, главное она делает сама, никому не перепоручает. Синхронные переводчики первоклассные. Её часто нет в Москве, она мотается по всему миру – изыскивает фонды, – денег всегда не хватает. Налаживает контакты. Вот какой удивительный прорезался у моей Ленки организаторский талант, когда дали свободу!
Примечательно и замечательно также то, что по инициативе Лениных выпускников аналогичные школы заработали в Болгарии, Монголии, в странах бывшего СССР, бывшей Югославии, и, конечно, в самой России.
А что в тот судьбоносный август 1991, в своём прекрасном далеке, делала я? Неизменная, вот уже двадцать лет, августовская гостья Камиллы и Марчелло в монастыре Бадия ди Тильето в Лигурии (доставшемся Камилле от деда – посла, а тому от прадеда – кардинала, который в свою очередь получил его в дар от папы Инноченцо X), я проснулась рано утром 21-го от стука в дверь.
– Включи радио! В Москве государственный переворот! – театральным шёпотом оповестил меня Марчелло и побежал дослушивать последние известия.
Понять, что там происходит, из отрывочных сообщений было невозможно. Электричества, и стало быть телевизора, в Бадии не было. Я заметалась.
Ага! Пуповина ещё не перерезана! – прокомментировал моё состояние Марчелло.
Я промаялась часа два и сдалась, попросила его отвезти меня на вокзал. В Милане, войдя в дом, включила телевизор и уже больше его не выключала до конца.
Позвонил Антонио Кариоти из римской газеты «Воче репуббликана» («Республиканский голос»). В тот день, видимо, все органы печати гонялись за русскими в Италии; все были в отъезде – время отпускное. Номер моего телефона ему дала сотрудничавшая в «Воче» Лия Львовна Вайнштейн. Застав меня дома, он так обрадовался, – на безрыбье и рак рыба! – что немедленно набросился с вопросами. Интервью, как ни странно, получилось неплохое, – Лёва Разгон потом хвалил. Начиналось со слов: «Прерывающимся от волнения голосом синьора Добровольская…» и т. д. Хоть я и предупредила, что политикой не занимаюсь и что почти десять лет, как оторвана от России, внятно разъяснила разницу между Горбачёвым и Ельциным и вообще немножко напозволяла себе… От прогнозов, однако, воздержалась.
Успокоил меня умница Ренцо Бенцони, не напрасно женатый на ленинградке Марине и проработавший много лет в Москве директором филиала Итальянского коммерческого банка.
– Без паники! – пресёк он моё хлопанье крыльями. – Я пришёл к выводу, что у этих путчистов кишка тонка! (По-итальянски это звучало хлеще)
И он был прав. Обошлось малой кровью.
С Леной и Юрой мы нет-нет да и ухитряемся пообщаться. Когда у них семинар в Италии, то непременно. А весной 2002 года, после семинара во Флоренции и в Валь Д’Аоста, мы провели четыре отдохновенных дня в Стрезе на Лаго Маджоре. На Рождество 2003 съехались в Мерано – Лена с Юрой из Москвы, Таня с Леоном и пятилетней Катей из Лондона и я из Милана. Жительница Мерано, моя бывшая венецианская студентка Вероника Дапра нас опекала, устроила нам новогодний ужин со всеми онёрами.
Ко всеобщей радости к нам в Мерано, из своего второго дома в Мадонне ди Кампильо, через высоченные Доломиты, приехали на полдня Джанпаоло и Грациелла Гандольфо, ещё ни разу не видевшие Кати (Это экземпляр, достойный внимания: фантазёрка-царевна с русалочьими глазами). За рулём был Харви, бывший муж их дочери Мади, профессор древнерусской литературы Иельского университета, симпатичный кладезь премудрости. С Гандольфами не хотелось расставаться – первоклассные итальянцы, умные, сердечные, добрые: свои.
«Ведь это всё любви счастливые моменты», поёт Окуджава, и призывает: «Давайте восклицать, друг другом восхищаться, высокопарных слов не надо опасаться»… Именно в этом ключе мне хочется писать о своих друзьях. Мне их так не хватало и не хватает.
Разлука с близкими это та дорогая цена, которую платят за эмиграцию. Правда, в середине восьмидесятых грянула перестройка. Лев Разгон в восемьдесят лет стал выездным и гостил у меня в Милане месяцами – с Рикой, а когда её не стало, один. Одиннадцать лет подряд! «Перед закатом солнца» ближе и роднее человека, чем Лев, у меня (и думаю, чем я у него) не было. Мне кажется, что это продлило ему жизнь.
Нам ещё подфартило: накануне их первого приезда мне дали вторую Премию по культуре – десять миллионов лир, и я с ними разъезжала по Италии, как американская миллионерша. Компенсация Разгонам за многие годы, проведённые в тюрьмах и лагерях, недостаточная, но, скажем прямо, нежданная. В Сан Джиминьяно нам попалась на глаза пожилая чета англичан: они сидели на приступке у входа в дом и блаженно грелись на солнце. Лев вздохнул:
Чем на Малой Грузинской, хорошо бы подбивать бабки, как они…
Жительница Нью-Йорка Нина Бейлина таскает меня за собой в свои итальянские турне и мастер-классы – то в Абруццо в Сульмону, то в Тоскану в Массу Мариттиму, то в Турин, то в Рим – лишь бы побыть вместе. В Массу Мариттиму (какой город! какой собор!) на её концерт и на моё семидесятипятилетие приехали из Рима Букаловы и Станевские. (Алёша – корреспондентом ИТАР-ТАССа, а Феликс – советником советского посольства). Выйдя из загородного ресторана, Людочка заметила в чистом поле телефонную будку и подумала вслух: а ведь в Москве на два часа больше; значит, у Разгонов уже справляют Юлин день рождения (долгие годы справляли)…
Давайте позвоним!
И мы, по очереди, долго восклицали, друг другом восхищались, не опасаясь высокопарных слов, – с Лёвой, с Рикой, с их дочерью Наташей, с Луковниковыми, с моей Натальей Михайловной, приготовившей им ужин. Наверняка, были и пирожки с капустой…
У меня в Милане, на круглом диване, по меткому выражению Льва, переспала вся русская литература: Фазиль Искандер, Натан Эдельман, Игорь Виноградов, Юлий Крелин, Нина Николаевна Берберова, Асар Эппель, Порудоминские, Чудаковы… Так что грех жаловаться, бывают просветы!
А 25 августа, какая бы жара ни стояла в Милане, я тут как тут: меня ждёт главный в году «любви счастливый момент» – международная телефонная поздравительная конференция. Говорит Москва, Петербург, Нью-Йорк, Ньютон (Бостон), Италия, Германия… Из Калифорнии звонят Петя Немировский (Ленин двоюродный брат) с Инной. У меня хранятся на память от них два документа и набор столового серебра. Первый документ это стихотворение их сына Саши на мой отъезд:
Нет, не поминки
После прихода с кладбища.
Просто пластинка Глинки
В подарок, и ландыши.
Просто прощальный ужин
В опустошённом доме,
Как выход души наружу,
Как солнечный луч в проёме.
Просто: «Разлука – пожизненно!» –
Как фраза из приговора.
Просто поиски истинно
Правильного решения спора.
Ныне Александр Немировский – преуспевающий в области компьютеров американский бизнесмен, отец семейства и по-прежнему спортсмен и поэт. Недавно они с женой Сашей меня навестили.
Второй документ – профессионально безупречный (Петя в Москве был начальником конструкторского бюро) план интерьера. Немировские гостили у меня в Милане лет 15 назад, накануне моего переезда на другую квартиру – из роскошного, не по средствам, особняка работы Джо Понти с террасой в 68 квадратных метров под могучей глицинией в нынешнюю, куда более скромную. Вымеряв до сантиметра все габариты, Петя «расставил» – уместил на бумаге – в двух небольших комнатах почти всю мою немудрящую, но необходимую мебель.
На другое тимуровское дело у него ушло года два. Уезжая из СССР насовсем, я не имела права взять с собой «ценные» мамины ножи-вилки-ложки (как Нина – скрипку). Петя никак не мог этого допустить и, после моего отъезда, вручил тяжёлую коробку приятельнице из Будапешта; та через пару лет приехала в Милан, и я снова вступила во владение маминым столовым серебром.
В скобках. Незадолго до этого у моей Эми Мореско побывали воры и украли, среди прочего, столовое серебро. «Чтобы я на старости лет стала тратить миллионы на вилки-ложки? И не подумаю! Куплю пластмассовые!» Пластмассовые с её фешенебельным домом никак не вязались. Я подарила ей мамины. Годы спустя, когда вскрыли завещание Эми, первым пунктом в нём стояло: «Вернуть Юле столовое серебро».
С наступлением перестройки объявились мои ленинградские родственники – двоюродные брат, две сестры и их дети. Чтобы не подводить их под монастырь, – кое-кто из них был на ответственной работе, – я на много лет как в воду канула. Лёва Разгон вспоминал: «Однажды, когда я выступал в Ленинграде (п