– Лилечка, советским переводчикам запрещено сотрудничать с иностранными издательствами.
– Значит, дело не пойдёт! – отрезала Лиля.
Выход нашёл сопровождавший гостей корреспондент газеты итальянских коммунистов «Унита» Карло Бенедетти:
– Давайте разделим текст на части, я к каждой части подверстаю вопрос, получится интервью, а интервью переводить для заграницы разрешается.
На том и порешили.
Карло стал приезжать ко мне с машинкой (у меня машинки с латинским шрифтом не было, и в продаже – тоже), я ему диктовала перевод, он убирал шероховатости, работа спорилась. Вдруг, примерно на половине, Карло исчез – нет дома, телефон не отвечает. Время идёт, Бонкио звонит, тормошит, но все материалы у Карло, а Карло как сквозь землю провалился. В конце концов у Бонкио лопнуло терпение, он прилетел в Москву, выкурил Карло, и перевод с грехом пополам был закончен.
Когда книжка вышла, Карло отвёз авторские экземпляры Лиле в Переделкино.
Лиля, после перелома шейки бедра, уже не вставала. Месяца за два до этого она призналась, что никогда не ждала выхода книги с таким нетерпением, как в этот раз. Странно прозвучала её фраза:
– Вот дождусь итальянской книжки и всё!
– Что значит «всё»? – неуклюже полезла я с расспросами, но Лиля разговор замяла.
И вот книжка «Con Majakovskij” («С Маяковским») у неё в руках.
– Хватай такси, – звонит мне Василий Абгарович часов в десять вечера, – и приезжай обмывать!
Карло сидел у постели Лили, Вася разлил шампанское, Лиля тоже пригубила. Она сияла.
В машине, по дороге домой, я не удержалась от вопроса, который Карло наверняка предвидел:
– Всё-таки объясни мне, что с тобой стряслось!
– Я между молотом и наковальней. Мне в ЦК КПСС запретили заниматься Лилиной книжкой…
Через несколько дней Лиля Юрьевна Брик приняла одиннадцать таблеток намбутала. В предсмертной записке она просила развеять прах в поле. Василий Абгарович выбрал поле под Звенигородом. Теперь там, на опушке леса, стоит валун – приволокли трактором неведомые Лилины почитатели.
Лилю всю жизнь либо обожали и превозносили, либо ненавидели и хулили. Кажется, и поныне так. Книги о ней всё пишут и пишут…
– О том, как вы выступали по итальянскому радио, мы теперь знаем. А по телевидению вы выступали?
– Доводилось… Вот как это было.
– Хотите заработать шестьсот тысяч лир за двенадцать минут?
Звонили из миланской переводческой конторы. Шестьсот тысяч лир составляли половину моей месячной университетской зарплаты. Ударили по рукам. Речь шла о выступлении декана итальянских шоуменов Майка Бонджорно. Он пригласил участвовать в своей телевикторине двух советских космонавтов, вращавшихся в это время вокруг Земли, и требовался перевод. Добродушные ребята, – помню, один из них был татарин, – они были явно рады развлечься. Выслушав очередной вопрос викторины (ответ должен был быть «зубная щётка»), космонавты недоумённо переглядывались. Когда Майк понял, что scoop не удался, – а как было бы эффектно, если бы выиграли космонавты, – он быстренько присудил выигрыш победителю и – профессионал! – ухватил ускользавшую удачу за хвост, продолжив игру:
– У вас есть зубные щётки? Покажите!
И, невесомые, две зубные щётки повисли на экране.
– Вы оттуда, сверху, Италию видите?
– А как же, во-о-он вулкан Этна!
Так продолжалось с полчаса. Космонавты подыгрывали, публика в студии млела от восторга.
Снобы над Майком Бонджорно подтрунивают, де, примитив, но он, хоть ему и перевалило за восемьдесят, ещё о-го-го!
Джанни Тоти – поэт, издатель авангардистского поэтического сборника и большой чудак – не мог не прийтись по душе Лиле Юрьевне Брик. Она сделала ему подарок: обрывок киноплёнки продолжительностью в полторы минуты – всё, что осталось во время пожара на студии от кинокартины «Закованная фильмой» о любви художника (его играет Маяковский) к кинозвезде-балерине (Лиля в пачке).
У Лили на Кутузовском мы с Джанни и познакомились.
Годы спустя звонит он мне в Милан из Рима.:
– Завтра я приступаю к съёмке электронного телефильма «Закованная фильмой» на миланском телевидении. Пролог – твой рассказ о Лиле. Жду тебя в девять утра.
Я привыкла к чудачествам Джанни, но это было слишком. Где контракт? Где сценарий?
Он пресёк моё брюзжание:
– Нет никакого контракта и никакого сценария! Повтори то, что ты мне рассказывала о Лиле, и расскажи о её последних днях!
Логично было бы проучить халтурщика, отказаться. Но не предавать же мне Лилю… Мои партнёры – красавец Алессандро Гассман и симпатичная балерина итало-американка. Пролог состоял из моей шестиминутной импровизации. Место действия – комната, уставленная рядами стульев, долженствовавшая изображать кинозал; мы с «Гассманом-Маяковским» сидим в последнем ряду, спиной к экрану и к макси-фото валуна с датами жизни Лили.
Джанни Тоти за электронный вариант «Закованной фильмой», где мастерски, до полнометражности, растянут полутораминутный обрывок подлинника, получил кучу международных премий. Я посмотрела фильм на фестивале в Болонье, ужаснулась своему противному голосу и виду – баба-яга! – и перевернула страницу. Впоследствии Инна Генц, киновед и вдова Василия Катаняна-младшего, связала со мной Московский музей Маяковского, разыскивавший фильм Тоти. Не знаю, нашли его или нет. Тоти исчез с моего горизонта.
– Вы встречали на Западе кого-нибудь из бывших «отказников» – учеников вашей мамы?
Запомнила двоих. Один приезжал из Нью-Йорка. Предварительно звонил, дотошно уточняя время и продолжительность визита: «в Милане буду всего несколько часов, у меня дела в Испании, в Барселоне».
Слегка располневший, с шапкой когда-то рыжих, седеющих волос, он долго распаковывал подарок – кофейную чашку с вензелем в виде буквы «В».
– Купил в магазине «Фарфор» напротив дома Веры Соломоновны!
Чашку с блюдцем храню. Как звали «отказника», каюсь, забыла.
Вторая встреча была заочная, через посредство третьих лиц – Лёвы Разгона, до приезда ко мне в Милан побывавшего в тот год в Израиле, и москвички средних лет, переводчицы. За ужином у общих друзей она спросила у Лёвы, не знает ли он Юлю Добровольскую. Услышав, что знает и скоро увидит, оживилась:
– Передайте ей от меня огромную благодарность!
Оказалось, вот за что.
На собеседовании у служащего Министерства абсорбции она взмолилась, чтобы ей, одинокой, дали жильё в центре, поближе к друзьям и знакомым, а не на окраине, как давали вновь прибывшим.
Служащий подумал-подумал и спросил:
– Вы Юлю Добровольскую знаете?
– Знаю…
И дал ей квартирку в центре.
– Были ли отклики на «Постскриптум» и если да, то какие?
Признаться, я ждала нападок, ведь в Италии целых три компартии представлены в органах власти. Но пока обошлось. Более того, первую презентацию устроило 15 декабря 2006 года, сразу по выходе книги, бывшее общество «Италия – СССР», ныне «Италия – Россия». Хозяйка дома Даниэла Бертаццони в пространной вступительной речи даже себя поругала: «Как мы могли прозевать, что все эти годы в двух шагах от нас, в гостях у Юли, бурлил центр русской культуры»…
Набился полный зал, одних персонажей «Постскриптума», главных и проходных, человек двадцать. Во-первых, соучастники: моя подруга – переводчица книги на итальянский язык Клаудия Дзонгетти, моя подруга и помощница Мила Нортман, мой венецианский издатель Джорджо Вианелло; приехали чета Гандольфо из Генуи, Букаловы из Рима, Люда Станевская из Москвы, адвокат Маранджи из Мартины Франки; явился в расширенном составе импресариат Эми Мореско ORIA, уважили меня коллеги (и, естественно, бывшие студенты) из Католического и Государственного университетов. Маленький изящный концерт дали пианистки Татевик и Нунэ Айрапетян.
– А где мой спаситель Уго Джуссани?! – спохватилась я и аукнула, как в лесу:
– Ugo, ci sei? Уго, ты здесь?
Из глубины зала, где сгрудились те, кому не хватило мест, раздалось:
– Son qui! Я тут!
Презентаторов было два, Джанпаоло Гандольфо, сделавший настоящий профессорский доклад, и мой ученик, ныне корреспондент ИТАР-ТАСС в Риме Алексей Букалов, по обычаю, взбодривший аудиторию.
Другие две презентации состоялись одна – в клубе Ротари, точнее, в ресторане Дома печати (вопросы и дискуссия на сытый желудок); председательствовал президент Итальянского Пен клуба Лучо Лами. Вторая – в Экуменическом семинаре при лицее им. Папы Льва XIII под руководством падре Серджо Котунарича, где, к слову сказать, не раз выступали мои московские друзья – писатели Эйдельман, Крелин, Разгон, Эппель. На сей раз было ещё и художественное чтение: актриса театра «Пикколо» Ридони подготовила главы из «Постскриптума»; не останови её падре Серджо, она бы читала и читала… В одном месте даже прослезилась.
Появились отклики в печати. Миланская «Коррьере делла Сера» 16 декабря отвела «Постскриптуму» полосу Культуры – напечатала главу о Гуттузо и статью завотделом искусства Себастьяно Грассо. Московский журнал «Новое время» № 48 опубликовал «вместо рецензии» панегирик А. Букалова под пушкинским названием «Строк печальных не смываю». В московской «Независимой газете» 1 февраля 2007 появилась рецензия Н. Муравьёвой «Методика Чехова работает» с подзаголовком «Выдавливание из себя советского человека занятие кропотливое и малоприятное».
В январе приезжали ко мне в Милан брать интервью для «Радио Свобода» Михаил Талалай из Неаполя и, вслед за ним, из Праги, сам директор «Радио Свобода» Иван Толстой.
Эмилио Поцци посвятил очередное шефское посещение миланской тюрьмы Сан Витторе проработке с группой заключённых девятой главы «Постскриптума» (о тюрьме и лагере).
Но всех превзошёл отклик студентов-переводчиков Триестинского университета. Они посвятили презентации «Постскриптума» свой ежегодный «Русский день». На сцену битком набитого актового зала вышли в синих, цвета учебника, майках с надписью на груди «Julia Dobrovolskaja Il Russo per italiani» тридцать парней и девиц, и по-двое, толково, резюмировали по-русски и по-итальянски избранные главы «Постскриптума». Потом дотошно интервьюировали авторшу, петербургского издателя Игоря Савкина и Алексея Букалова. Мощным хором декламировали «Я вас любил…», пели песни Окуджавы и очень похоже изобразили «Урок русского языка Милы Нортман». Первый курс приготовил русское угощение. И всё это в полной уверенности, что «Постскриптум» есть не что иное, как очередное пособие Добровольской по русскому языку.