Вящей статичности мира
Уходящих в потоки забвенья слепых мудрецов
Нам с тобой уготовила роли
Вдали от эфира
Абсолюта и истины в тени всеобщих основ.
Кто я? Что я? Где я?
Я это я. Я это я. Я здесь.
– Вы читали «Франкенштейна»? – спросил я.
– Нет. Это имеет отношение к твоему приходу?
Я не знал, имеет ли это отношение к моему приходу, но чувствовал, что должен поделить этой мыслью.
– Виктор Франкенштейн месяцами создавал своего монстра. И, кстати, в книге не говорится о том, как он это делал. Так что не факт, что он сделал его с помощью электричества. В общем, он создал монстра, а потом знаете, что сделал?
Ольга Алексеевна молчала.
– Он ушел гулять. Создал чудовище и ушел гулять. Это не шутка, я несколько раз перечитывал. Думал, неправильно понял.
– Уход от ответственности – это очень удобно, – Ольга Алексеевна улыбнулась.
– Да, а потом ему пришлось разгребать последствия своих действий. Чем больше я читаю, тем больше убеждаюсь, что люди любят оправдывать свои дурные поступки тонкой душевной организацией. «Ах, монстр такой страшный, я создал нечто ужасное. Пойду погуляю». Или Пьер Безухов из «Войны и мира». Андрей Болконский говорит ему: не пей. А он пошел и напился. Не смог сдержаться. Правда, там был смешной момент с тем, как они толпой поехали в два часа ночи к актрисам, а потом их поймал полицейский, а они привязали его к медведю.
– И отправили купаться в реке, – сказала Ольга Алексеевна.
– Да. В общем, Пьер Безухов мог бы поехать домой. Но он захотел всю ночь пить. Можно долго говорить о том, какая у него противоречивая натура, которую так мастерски описал гениальный писатель Толстой, но факт остается фактом – Пьер Безухов мог бы поехать домой. А Виктор Франкенштейн мог бы не ходить гулять. «Ах, у меня не было сил поступить иначе». Почему бы честно не признать, что ты слабовольный человек, а потом начать это исправлять?
– Иногда это очень сложно. Иногда люди так защищаются, – сказала Ольга Алексеевна.
– Отчего?
– От всего нового. Человек всегда поступает так, чтобы лишний раз не напрягаться.
– Не понял.
– Человек поступает привычным образом, потому что знает примерные последствия своих поступков. А если он поступит как-то непривычно, то и последствия будут непредсказуемыми. По накатанной колее ездить проще. Сопротивление меньше. Это можно объяснить даже в терминах нейробиологии. Если не напрягаешь мозг, то новые нейронные связи не формируются, и ты остаешься там же, где был. В зоне комфорта.
– Да, так и правда удобнее. Многим удобнее продолжать говорить про других гадости, чем перестать это делать. Я читал об этом. Подростки самоутверждаются за счет других людей. Это позволяет выглядеть круче, быть значимыми. Механизм сам по себе довольно простой, я давно об этом знаю. Только это ничего не меняет.
– Скажи, Леша, почему ты раньше ко мне не пришел?
– Потому что я сам ушел с факультатива.
– Леша, это неважно. Если тебе плохо, ты можешь приходить.
– И что бы вы сделали? После того разговора ничего не изменилось. В этом во всем нет смысла.
Ольга Алексеевна опустила глаза.
– Может быть, вы объясните мне, почему люди врут? – спросил я.
– У каждого человека могут быть разные причины. Полагаю, что чаще всего людьми движет страх.
– Мои родители… – Я тяжело вздохнул, потому что в горле образовался ком, – Оказалось, что у моего папы есть дочь. Она старше меня. То есть родилась, когда мои родители еще не были женаты. Но я об этом узнал только в этом ноябре. А раньше даже не догадывался.
– А твои родители знали раньше? Оба?
– Я не понял, – сказал я.
– Возможно, твоя мама тоже узнала об этой девочке недавно. Ты об этом не думал?
Я помотал головой. Об этом я не думал.
– То есть… – У меня перехватило дыхание. – Мои родители могли развестись из-за того, что мама узнала об этом?
– Не знаю. Это просто версия.
– Я об этом не подумал. Я думал, что они только меня обманывали. То есть мой папа мог… обманывать маму, да?
Ольга Алексеевна молчала.
– Вы правда так думаете?
– Я не думаю. Я могу только предполагать.
– Вы ведь никому не расскажете о том, что только что услышали?
– Конечно, нет.
– Мои… бывшие друзья тоже так говорили. А в последнее время они все рассказали про меня, все, что знали. Причем очень сильно все переврали.
– Если тебя это успокоит, то неразглашение входит в мои профессиональные обязанности.
Я кивнул. Это меня успокоило.
– Расскажи, что там у тебя с друзьями.
– Бывшими друзьями, – уточнил я.
– С бывшими друзьями, – Ольга Алексеевна кивнула.
Я молчал так долго, что за это время мог бы сместиться магнитный полюс.
– Все сложно. Артем Хвостов обвинил меня в том, что Надя Соловьева застала его с другой девушкой.
– Почему это он обвинил тебя?
– Ну потому что он попросил меня следить, чтобы Надя не зашла в комнату. А я отвлекся, и он…
Я опустил глаза. Я старался не думать о тех двух днях. Об Игоре, Шрайк и остальном. Но сейчас голова стала тяжелой-тяжелой, и, подложив ладонь, я уткнулся лбом в поверхность стола. Закрыл глаза.
– В общем, я сбежал из дома.
Ольга Алексеевна долго молчала.
– Ты сбежал к отцу?
– Да. Только пришлось вернуться. Идти мне все равно было некуда. Я поехал к папе, а там его дочь. Моя сводная сестра, – я поднял голову и посмотрел на Ольгу Алексеевну. – У нас с ней пятьдесят процентов общих генов, а я о ней даже не знал. А если моя мама не знала, то ей тоже было плохо, когда она об этом узнала, да?
– Думаю, да.
– А я думал только о себе. Я виноват.
– Ты не виноват, Леша.
– Я виноват, – сказал я, оттолкнувшись от пола, и качнулся на стуле, прислонившись головой к стене позади меня. – Я виноват во всем. Я неправильный.
– Почему ты так думаешь?
– Потому что это так. Я урод. Дефект. Псих. Зомби. Я не понимаю людей. И не так, как говорят мои сверстники. Вот Женя любит говорить, что она яркая индивидуальность и никого не понимает. И что ее никто не понимает.
Я снова уткнулся лбом в столешницу и продолжил говорить, лежа на столе:
– Мне кажется, что они очень хорошо понимают друг друга и пользуются друг другом, манипулируют, заставляют друг друга делать то, что им нужно. А я… я правда не понимаю. Если говорить образно, то я живу под стеклянным колпаком. И стекло это очень мутное. Я не могу разглядеть их лица, мимику, жесты. Я пытаюсь пробиться, но не могу. Это изматывает, ужасно изматывает.
– Ты не запоминаешь лица? – спросила Ольга Алексеевна.
– Со временем запоминаю. Но обычно я ориентируюсь по другим признакам. Я понял, что могу легко запоминать голоса. А еще прически и телосложение. Или оповещения на мобильных телефонах. Тоже помогает.
Ольга Алексеевна долго молчала, и я снова поднял голову.
– У тебя не было никаких черепно-мозговых травм? – спросила она.
Я пожал плечами.
– Вроде бы не было. Разве что в детстве. Думаете, я больной? – Я посмотрел ей в глаза, – Это я и так знаю. Я успел понять, что другие люди умеют то, чего не умею я. У них есть интуиция, а у меня только факты. Они понимают друг друга, а я их – нет. Но хуже всего то – что они понимают, что я какой-то не такой. Мои бывшие друзья смеялись надо мной, хотя я им ничего плохого не сделал. Я давно понял, что люди хотят уничтожить все то, что отличается от их выдуманной! нормы. Когда хомо сапиенс пришли в Европу семьдесят пять тысяч лет назад, они уничтожили неандертальцев. Хомо сапиенс уничтожали все на своем пути. А потом, когда остальные виды были уничтожены, они принялись за очищение своих собственных рядов. Можно много говорить о какой-то там терпимости, но все люди – ксенофобы.
– Все?
Я задумчиво посмотрел на Ольгу Алексеевну. Кажется, она задала вопрос с подвохом.
– Многие, – поправился я. – Мне кажется, что не заражены ксенофобией только те, кого притесняют. Хотя… Когда некоторые из них получают власть… Черт. Значит, все ксенофобы? Не может быть. Я не считаю, что я ксенофоб. Я не ненавижу кого-то из-за каких-то признаков. Из-за того, что кто-то не той национальности, религии или ориентации, я не буду его ненавидеть. Если мне кто-то не нравится, то это конкретный человек. Не из-за каких-то абстрактных признаков, а потому, что он ведет себя… ну как-то плохо. Обманывает, например. Или как Артем Хвостов. К нему я не могу относиться хорошо, потому что он плохо относился ко мне.
– Ты не ксенофоб, Леша. Хотя, наверное, ты прав. Большинство людей подвержены ксенофобии. Особенно подростки.
– Правда? Но почему так?
– Гормоны, неуверенность в себе, новые ощущения, проблемы в собственной семье, трудности в школе – да много чего может быть. Пока подросток не знает, как ему самоутвердиться, он будет самоутверждаться всеми возможными способами. Проще всего – за счет других. Вместо того чтобы сделать что-то самому, разрушаешь чужое.
– Разве это логично?
– Когда речь идет о чувствах, о логике обычно забывают.
– Вы умная. Почти как… – Я прикусил губу. – Как папа. Когда мы с ним говорили, я начинал лучше понимать остальных.
Мы немного помолчали.
– Скажи, Леша, в прошлой школе у тебя были друзья?
– Нет, – я помотал головой. – Никогда не было. В прошлой школе со мной никто не общался.
– А ты с самого детства умный? Наверное, говорить начал рано?
– Вроде да, – я пожал плечами. – Родители говорили, что у меня сразу был большой словарный запас. Помню, что первой моей книгой был учебник астрономии для одиннадцатого класса. Так интересно было.
– И во сколько лет ты его прочитал?
– В пять. После этого я очень плохо спал.
– Почему?
– От Солнца до Земли свет идет восемь минут. Одна астрономическая единица. 149 597 871 километр. От Солнца до Плутона максимальное расстояние – 49 астрономических единиц, пять световых часов. Но ведь это не конец Солнечной системы. Граница Солнечной системы – это облако Оорта в тысяче астрономических единиц от Солнца. Ближайшая к нам звезда…