– Спасибо, – повторил я и встал. Влад жутко меня смутил, – Пойду поставлю чай.
– Ага. А я пока прилягу.
Влад забрался наверх, а я ушел на кухню. Мне было немного неловко, что я ничего не подарил ему. Но мы и не договаривались ничего друг другу дарить.
Я заварил зеленый чай в смешном чайничке с нарисованными котами. Сразу вспомнилась Шрайк. Но я старался не думать о ней.
Влад уснул, поэтому я выпил чай один.
Людмила Сергеевна пришла только в 19:21. Влад еще не вернулся с тренировки, а я успел навести порядок в квартире и выбросить мусор.
Я не хотел оставаться с ней наедине и собирался пойти в комнату, но Людмила Сергеевна решила иначе.
– Налей мне белого вина, – велела она еще из коридора.
Вино хранилось у нас на кухне на полке для алкоголя. Я никогда не пробовал ничего оттуда. Я достал бутылку и налил ей немного вина в бокал.
Людмила Сергеевна разулась и, хромая, прошла на кухню.
– Чего так мало? Давай больше. И себе налей.
– Пожалуй, не стоит.
– Ты что, меня не уважаешь?
Я уважал Людмилу Сергеевну, но зачем для этого пить?
– Давай-давай!
Тогда я достал второй бокал и налил себе совсем немного.
– А где Влад?
– Ушел на тренировку.
– Первого января?
Вопрос был явно риторическим, поэтому я не ответил.
Я поставил перед ней бокал и сел подальше.
– Как вы отметили Новый год? Вдвоем были? – спросила Людмила Сергеевна после того, как выпила сразу половину бокала.
Я тоже отпил немного вина. Особо вкусным оно мне не показалось.
– Да, – соврал я.
– Да что ты врешь? Думаешь, я поверю? Девок небось позвали. Влад-то точно позвал. Чего ты лыбишься, а? Тебе, убогому, рано еще о девках думать.
Очевидно, алкоголь подействовал на меня, потому что я не сдержался и спросил:
– Почему вы меня так не любите?
Людмила Сергеевна хмыкнула.
– А ведь твоя мама просила, чтобы я осталась с вами на ночь.
Я промолчал.
– Она хотела, чтобы я пришла и проследила за вами.
Я снова ничего не ответил, не понимая, зачем она это говорит.
– Я ведь могла прийти еще вчера, но позволила вам отметить с друзьями. Ты должен быть благодарен.
– Спасибо.
– И это все?
– Что я должен сказать? – спросил я.
– Что? – Людмила Сергеевна нахмурилась.
– Какой реакции вы ждете? Вам ведь никогда не нравится то, что я говорю. Скажите, как я должен отвечать, и я буду делать именно так.
– Ты огрызаешься?
– Нет. Я спрашиваю.
– Я просто хочу, чтобы ты вел себя нормально.
Взрослые такие странные.
– Что значит «нормально»? – спросил я.
– Ты правда такой тупой или притворяешься? Вроде умный, учишься хорошо.
– Да, я учусь хорошо. Но я не понимаю, как я должен общаться, чтобы всех устраивало. Ровесники требуют одного, учителя другого, родители третьего, а как это совместить? Серьезно, что я должен делать, чтобы казаться вам нормальным? Что я должен сделать, чтобы вы перестали говорить про меня плохо?
Людмила Сергеевна поцокала языком и допила свое вино.
– Пф. Ты прямо, как твоя мама в детстве.
– Что? При чем здесь мама?
– Да она такой же была, пока твой дедушка из нее дурь не вышиб.
– Что? – тихо спросил я, – И что значит «была такой же»?
– Да как ты! Хамила, делала вид, что ничего не понимает.
Была такой же, как я.
Как я?
Мой мозг начал работать быстро-быстро.
Когда я сказал про аутизм, мама ответила, что мы с ней нормальные.
Значит ли это, что?..
– Ну она-то нормальной стала, – сказала Людмила Сергеевна и отпила чая из чашки, – Даже замуж вышла, за мудака правда. I [алей мне еще.
Я хотел возразить ей, но вспомнил, что в последнее время я узнал про папу не самые приятные вещи. Может, Людмила Сергеевна и права, называя его так.
Она отпила еще и решила продолжить разговор:
– Тебя вот родила. Только из-за кесарева ты какой-то недоразвитый получился. Вот раньше и в поле рожали, а теперь и кесарево, и наркоз. Неженки.
– Вы хоть знаете, сколько детей раньше умирало во время родов? Сейчас детская смертность в России составляет семь на тысячу. В начале двадцатого века в России умирало больше двадцати пяти процентов детей.
– Ты мне тут не умничай. Думаешь, знаешь все лучше меня?
Я промолчал. Я ничего не думал.
Мы могли бы подискутировать о том, как медицина влияет на естественный отбор, на урбанизацию и индустриализацию. Могли бы обсудить, почему здоровье современных людей становится хуже, а продолжительность жизни все равно увеличивается.
Но Людмила Сергеевна не оценила бы.
Очевидно, она высказала все, что хотела. Мы молча допили вино, и я вернулся в свою комнату.
Я лег на спину и уставился в металлическую сетку, на которой лежал матрас Влада.
Все стало ясно.
И мне стало гораздо легче.
Я не виноват. И мама не виновата.
Никто не виноват.
Я чувствовал себя частью мира. Пусть и не самой логичной, не самой правильной, не самой лучшей.
Я чувствовал себя живым.
24. Спортсмены
Мне кажется, мы не успели спасти этот старый-престарый мир,
Апокалипсис наступил, и никто не заметил.
Те, с кем ходим мы рядом, стали совсем другими (людьми?).
Теперь мы заперты с ними на этой странной планете.
Можно так сильно задуматься о себе, что перестанешь замечать других. Ну в моем случае так всегда было и есть. Я никогда ничего не замечаю. Я живу в своем мире.
Но другие-то почему ничего не замечают?
Мы с Викой сидели за одной партой, но почти не разговаривали. Я не смотрел на нее, все время стараясь занять себя каким-нибудь делом.
В первый день учебы даже Артем Хвостов ни к кому не лез. Я решил, что это хороший знак. Может, он исправился?
Шанс узнать представился уже в среду. Артем подошел ко мне на первой большой перемене.
– Ты алгебру сделал? – спросил он.
– Что? – спросил я.
– Алгебру.
– Да.
– Дашь списать?
– Почему ты думаешь, что я хочу дать тебе списать домашнее задание?
– Ты можешь не хотеть. Мне по фиг. У нас один вариант, а ты всегда делаешь домашку.
– Обратись к кому-нибудь другому, – сказал я, уткнувшись в тетрадь по литературе, но Артем Хвостов выдернул ее у меня из рук. Я не успел ничего сделать.
– Мне надо в этом полугодии получать только хорошие оценки, иначе кранты. Что, тебе сложно, что ли?
Я задумался. Нет, сложно мне не было. Но было неприятно.
– Меняю тетрадь по литре на тетрадь по алгебре, – сказал он и сжал мою тетрадь по литературе в кулаке так, что она начала мяться.
Остальные, как всегда, никак не отреагировали.
– Хорошо, – Вика улыбнулась ему. – Леша даст тебе тетрадь через две минуты. Он кое-что не доделал.
– О, сладкая парочка уже домашку делает вместе.
Он кинул мне тетрадь по литературе и вышел из класса.
– Что ты делаешь? – спросил я.
– Дай мне свою тетрадь по алгебре, – сказала Вика.
Я дал ей тетрадь, и она незаметно исправила часть уравнений. Теперь они стали неправильными.
– Теперь пусть списывает, – улыбнулась Вика.
– Ты просто злой гений, – шепнул я.
Ольга Алексеевна говорила про месть, а я не понял, зачем она нужна. Может, теперь пойму.
На уроке алгебры Галина Владимировна собрала тетради у пяти учеников, включая Артема Хвостова и меня.
Пока Женя Смольникова решала уравнение у доски, я напряженно ждал, когда Галина Владимировна проверит тетради. Она что-то подчеркивала, хмурилась, поправляла очки. В конце концов она попросила Женю раздать нам тетради и встала.
– Почему двойка? – громко спросил Артем Хвостов, открыв тетрадь.
– Потому что кто-то списывал. Причем списывал с ошибками, – ответила она.
– Я не списывал, – закричал он.
– У тебя все задание, цифра в цифру, как у Леши Самохина, – сказала она и повернулась ко мне – Леша, а с тобой-то что? Почему столько ошибок?
Я пожал плечами.
– Ты же такой умный мальчик, не хочу тебе тройку ставить. Иди к доске, решишь правильно, поставлю четверку.
– Почему ему четверку, а мне двойку? – снова закричал Артем Хвостов.
– Сам хочешь пойти к доске?
Артем сразу замолчал. К доске он никогда не хотел.
Я решил два уравнения, и Галина Владимировна поставила мне четыре.
На перемене Артем Хвостов снова подошел к моей парте.
– Ржешь, да?
– Что? – не понял я.
– Это не смешно, – сказал он, – Ты охренел вконец, что ли?
Я пожал плечами.
– Больше не смей так делать, а то твои стишочки окажутся на моей стене «В контакте».
– И что?
– Ты чё, тупой? Все будут ржать.
– Мне все равно. У меня нет регистрации на этом сайте, – вежливо ответил я.
– Слушай, свали в туман, – встав из-за парты, Вика толкнула его плечом и вышла.
– Ой, смотрите, ботанка защищает своего бойфренда.
– Я серьезно. Свали.
– А то что? Твой возлюбленный замахнется на меня стулом?
– Слушайте, вы уже достали. Давайте друг друга просто игнорировать? Всем удобно.
Прозвенел звонок, и в класс вошел пухлый Павел Анатольевич.
Артем Хвостов и Вика сели на свои места.
Вика улыбнулась мне, и я улыбнулся в ответ.
После уроков мы шли домой вдвоем.
Я не знал, о чем говорить, но Вика начала первой:
– Насчет НГ. Если что, я не собираюсь заводить с тобой отношения, поэтому можешь не волноваться. Я не буду за тобой бегать и просить перезвонить. Я хочу просто весело проводить время. Без обязательств.
– Хорошо.
– У тебя сейчас есть кто-нибудь дома? – спросила она. – Может, Влад. Не знаю. Людмила Сергеевна, скорее всего, точно дома.
– Может, тогда пойдем ко мне? – спросила она тихо.
Я кивнул.
И мы пошли к Вике.
Жизнь продолжалась.
Артем Хвостов продолжал говорить про меня всякие вещи. Теперь он говорил не только про меня, но и про Вику тоже. Меня обзывали придурком и психом, а ее ботанкой и почему-то невестой Франкенштейна. Очевидно, Франкенштейном был я.