Я решил послушать Уильяма Гершеля, хотя раньше его музыка мне не нравилась. Этот человек открыл Уран и инфракрасное излучение, и астроном из него был лучше, чем композитор. Но сейчас я смотрел на проносящиеся за окном заснеженные деревья и слушал именно его музыку. Уильям Гершель любил музыку и из-за этого заинтересовался математикой. Благодаря математике он заинтересовался оптикой, а благодаря оптике – астрономией. Как странно порой складывается жизненный путь.
– А чё у тебя руки все в зелёнке? – спросил Артем.
– Случайно разлил, – ответил я, не вынимая наушники из ушей.
После этого он больше ничего не спрашивал. Я успел замерзнуть, потому что некоторые окна не закрывались.
Через какое-то время Артем потянул меня за рукав.
– Приехали, – сказал он.
Я убрал плеер в карман и вышел за ним на платформу.
В Ивантеевке было еще холоднее, чем в Москве. С неба падал крупный мокрый снег.
Мы долго куда-то шли, я не следил за дорогой, потому что все равно не запомнил бы, куда мы идем.
Я достал телефон и позвонил маме.
– Да? – ответила она.
– Я сегодня переночую у одноклассника, – сказал я и услышал, как мама вздохнула.
– Совсем неймется, да?
– Просто мне надо подумать. Я завтра вернусь.
– Делай, что хочешь, – сказала мама.
– Нелогично, – ответил я.
– Что?
– Я не могу делать то, что хочу. Я же должен вернуться в Санкт-Петербург, а я этого не хочу.
– Ты хочешь сейчас об этом поговорить? – спросила мама.
– Нет. Я вообще не хочу об этом говорить.
Мама промолчала.
– Я приеду завтра.
– Пока, – сказала она.
– Пока, – сказал я и отключился.
Странная жизнь.
Через две минуты после окончания разговора мы дошли до подъезда Артема Хвостова, и он открыл дверь.
В доме не было лифта, потому что он был пятиэтажный. Артем Хвостов жил на четвертом этаже.
Мы поднялись, и он не сразу открыл дверь.
– Ты только не обращай внимания на моих, они правда долбанутые.
Я пожал плечами.
Мне было все равно.
Артем все же открыл дверь, и мы вошли внутрь. Прихожая была маленькой, даже шкафа не было. Зато на стене висела большая фотография какого-то мужчины.
Мы разулись и прошли в комнату Артема.
На стене висел советский ковер, а напротив стоял высокий шкаф с сервантом. В серванте стояли иконы.
Комната была узкой и длинной. Довольно странная планировка. Мне казалось, что стены движутся на меня, но я попытался об этом не думать.
– Тут отстойно, я знаю, – сказал Артем.
– Ты про стены? – спросил я.
– В смысле?
– Ну слишком узкое пространство. Может начаться клаустрофобия.
В дверь постучали, и вошла женщина в халате.
– Ты чего не поздоровался с матерью? Идите есть. Ой, а ты Леша, да? – Она подошла ко мне. – Темочка про тебя так много рассказывал.
Она обняла меня за плечи. От нее пахло рыбой.
– Мам, иди к себе. Мы сами поедим, – сказал Артем.
– Как там дела в школе? – спросила мама Артема. – Ты ему помогаешь, да?
Я пожал плечами, и она засмеялась.
– Такой скромненький.
– Оставь его, – сказал Артем громко.
– А ты не повышай голос на мать, – она нахмурила брови, – Пойдем, Лешенька.
И она повела меня на кухню, где было жарко и странно пахло разной едой одновременно.
Здесь тоже висели фотографии, на которых был изображен светловолосый мужчина.
– Красавец, да? – спросила мама Артема. – Вы садитесь.
Артем ничего не ответил и я тоже, потому что не понял, кому она это сказала. Я сел за стол.
– Это Сашенька, – мама Артема указала на фотографию мужчины, – Ты про него знаешь, конечно.
– Я? – уточнил я.
– Конечно. Артем про него всем рассказывает.
Я попытался вспомнить, но вроде бы я ничего не слышал ни о каком Сашеньке. У нас в классе был Саша Соколов, но человек на фотографии совсем не был на него похож. Разве что цветом волос.
– Нет, я не слышал про него, – улыбнулся я как можно более вежливо.
– Правда? – спросила мама Артема Хвостова. – Как так? Артем, ты почему ничего не рассказывал про брата?
Поскольку она обращалась к Артему, я решил, что могу не вслушиваться в разговор дальше. Вместо этого я пытался угадать, какие запахи чувствую. Здесь определенно была рыба, лук и, кажется, картошка. И хлеб.
Артем и его мама начали говорить громче.
– Я, наверное, пойду в комнату, – я встал.
– Сядь, – Артем схватил меня за запястье и потянул вниз.
Тогда я сел, а его мама поставила передо мной тарелку с рыбным супом, немного расплескав на стол.
– Кушай, Лешенька, – она положила столовую ложку мне в тарелку.
Я взял ложку и начал есть бульон.
– Ты почему выцеживаешь? – спросила мама Артема.
Я пожал плечами.
– Ешь все.
– Я не ем приготовленные овощи, извините, – сказал я, подняв на нее глаза.
– Почему?
– Потому что они мне не очень нравятся.
– А ты, значит, привык по ресторанам ходить? – спросила мама Артема.
– Нет. Просто везде готовят по-разному, и у всех свои вкусы.
– И что это значит? – спросила она.
– То, что все едят разную еду, – сказал я с сомнением. – К тому же у меня аллергия.
– Ты давай не выпендривайся и ешь. Ишь какой тощий.
– Мама, не лезь к нему, – сказал Артем.
– Сашенька всегда все ел, – сказала мама Артема и положила свою пухлую руку на мое предплечье. – Сашенька – это старший брат Артема. Он погиб четыре года назад в аварии.
– Соболезную, – ответил я.
– В него врезалась иномарка.
Артем положил ложку в тарелку очень громко.
– Блин, он был пьяный, и он сам виноват в той аварии.
– Не смей так говорить про своего брата, – сказала она.
– Это правда. Он был бухой и под кайфом. Тебе же говорили.
– Это все клевета. Сашенька был хорошим мальчиком.
– Да не был он таким!
– Был, – мама Артема хлопнула по столу рукой.
Артем встал, взял меня за запястье и потащил оттуда. Я еле-еле успел положить ложку на стол.
– Спасибо за суп, – сказал я уже из коридора.
Мы с Артемом пришли в комнату, и он захлопнул дверь. Я сел на край кровати, и она протяжно заскрипела.
– Бесит, – сказал он, садясь за стол, – Мой святой братец, который на самом деле был алкашом и обдолбышем.
Он достал из ящика очень помятую тетрадь на кольцах.
– Держи. Это твои стихи.
Я взял тетрадь и спрятал ее в рюкзак.
– Ты вроде бы говорил, что тебе нужна помощь в учебе, – сказал я.
– Блин, сейчас, что ли?
– Почему нет?
– Ну ладно. Можешь мне органическую химию объяснить?
– Что именно ты не понимаешь?
– Да все.
– Хорошо. Начнем с самого начала.
Поскольку я уже занимался с Владом, то имел представление о том, как надо объяснять материал.
Но с Артемом было сложнее. Он даже не знал, в чем разница между алканами и ал конам и. Так что пришлось объяснять все с самого начала. Я слышал, что органическая химия кажется людям более трудной, чем неорганическая, а теперь сам в этом убедился.
– Ты вообще ничего не понимаешь? – спросил я. – Как так получилось?
– Ну сначала я у тебя списывал задания, а потом Гриня мне делал или я у кого-нибудь еще брал.
– У вас же с ним разные варианты.
– Ага.
Я промолчал.
Позднее мама Артема принесла нам чай и печенье.
Чай оказался очень крепким и сладким, но я все равно выпил большую чашку.
Артем Хвостов показывал мне видео с Ютуба, которое должно было быть смешным, но казалось странным. Там все время кто-то падал или ударялся обо что-то.
– Ну что, спать? – спросил Артем Хвостов в 23:12.
– Да.
Я был рад, что можно прекратить смотреть эти видео.
Тогда Артем принес в комнату раскладушку и постелил мне постель.
Раскладушка мне понравилась. Она была похожа на гамак, где можно было свернуться и лежать. Не понравилось только то, что она скрипела. Само постельное белье показалось мне очень старым, но главное, что оно было чистым.
Артем даже дал мне растянутые штаны и футболку, чтобы в них спать.
Я уже почти уснул, но услышал голос Артема.
– Что? – спросил я, открыв глаза.
– Ты спишь уже? – шепотом спросил он.
– Почти.
– А что у тебя с Веревкиной?
– Не скажу.
– Почему?
– Потому что это не твое дело, – сказал я и отвернулся от него.
– Да ладно тебе. Я никому не скажу.
– Ты всем расскажешь.
– А это правда, что на дискотеке Ильвес сосала у Соколова?
– Что-о?
– Ну так говорят. Что она в обжимательном углу к нему полезла, а ты это застал.
Так вот о чем говорил Саша Соколов.
– Нет, не было такого. Это он лез к Соне, а ей это не нравилось.
– Ну-у, так неинтересно. Кстати, ты знаешь, что она эстонка?
– Наполовину. У нее отец эстонец, а мама русская.
– Все равно. Горяч-чая эсто-о-онская дэвушка, – он хихикнул.
– Эстонцы не так говорят. У них есть двойные гласные, но говорят они достаточно быстро. В финском языке двойных или тройных гласных гораздо больше.
– Да по фиг, – сказал Артем Хвостов и засмеялся, – Я-то думал, она правда шлюхой стала. Думал к ней подкатить снова.
Я почувствовал горячий комок злости чуть ниже горла. Я сел на раскладушке, и она протяжно скрипнула.
– Не говори так про нее.
– Ты в нее втюрился, что ли?
Я промолчал.
– Точно втюрился. Зомбяк втюрился в эстонку. А дети у вас будут эстонские зомби, – Артем засмеялся.
Я сжал челюсть и услышал, как скрипнули мои зубы.
– Ты перегибаешь, – сказал я.
– Да ладно. Чё ты такой нежный? Я просто поржать хотел.
– Мне кажется, тебе стоит поискать другие темы для поржать.
Он немного помолчал, а потом сказал:
– Ты такой борзый стал. Что, Веревкина тебе дала, и ты почувствовал себя крутым?
– Я не собираюсь обсуждать с тобой свою личную жизнь.
– Ну точно дала. Кто бы мог подумать – ботанка и зомбяк.