– Заткнись, – сказал я и слез с раскладушки.
– Ты что делаешь?
– Ухожу, – сказал я, надевая джинсы.
– Сейчас поздно уже. Куда ты идешь?
– Ты мне надоел, – ответил я.
– Не тупи, – он тоже поднялся с кровати и взял меня за плечо.
– Это ты не тупи, – я толкнул его в грудь.
– А то что? Ударишь меня у меня дома?
– Нет, – ответил я и, протиснувшись мимо раскладушки, пошел в прихожую обуваться.
Свет был выключен, и я запнулся о чью-то обувь.
– Что происходит? – услышал я чей-то голос.
Зажегся свет. Яркий-яркий.
– Ты куда это? – спросила мама Артема.
– Я ухожу, – сказал я, застегивая пуховик.
– Куда ж ты на ночь глядя?
– Домой, – сказал я дрожащим голосом.
– Электрички-то уже не ходят, – сказала мама Артема.
– Все равно, – сказал я. – До свидания. Спасибо вам за суп и чай.
Я открыл дверь, взял рюкзак и побежал вниз.
Подальше отсюда.
Когда я выбежал на улицу на мороз, то понял, что поступил очень нелогично.
В какой-то степени истерично.
Почему?
Снег перестал, на небе появились звезды.
Я пошел до какого-то двора и сел на качели.
На юге висел Орион. Уже весна, и он скоро исчезнет. Он исчезает каждую весну и появляется каждую осень. В прошлом году он исчез, и я переехал в Москву. В этом году он исчезнет, когда я перееду обратно в Санкт-Петербург.
Я услышал рядом какие-то звуки и смех. Обернулся.
К качелям шла компания из четырех человек.
Я решил пока не вставать, вдруг они пройдут мимо. Но они шли прямо ко мне.
Испугавшись, я встал и попятился.
Они что-то говорили, а потом снова засмеялись. Громче, чем раньше. Я подхватил рюкзак и побежал оттуда. Я не оборачивался и дышал слишком громко, чтобы понять, бегут они за мной или нет.
В горле стоял привкус крови, я весь вспотел, но продолжал бежать. Куда угодно, лишь бы подальше отсюда.
Хотя я даже не знал, откуда «отсюда».
В какой-то момент я поскользнулся и упал, ударившись подбородком об асфальт. Было очень больно, но я тут же встал и обернулся.
Никто за мной не гнался.
Какой же я глупый. Тогда я просто пошел в неизвестном направлении, надеясь найти станцию.
К 2:57 я нашел станцию и смог посмотреть расписание. Первая электричка отправлялась из Ивантеевки в 4:44.
Осталось меньше двух часов.
Рядом было круглосуточное кафе. Туда я и зашел. У меня было триста рублей наличными, поэтому я заказал чай.
Раздевшись, я обнаружил на шарфе кровь. Много крови.
Сначала мне стало страшно, а потом я понял, что разбил подбородок.
Больше всего я боялся, что кассир увидит, что у меня разбито лицо, и выгонит на улицу. Тогда я спрятал шарф в рюкзак и пошел умываться.
Царапина была большая, и ее стоило бы зашить, но я не хотел привлекать внимание, поэтому просто приложил к ней салфетку.
Оставшиеся два часа я просто пил чай. Три чашки черного чая.
Я по кругу слушал 24 симфонии Уильяма Гершеля.
В 4:30 я купил билет до Ярославского вокзала. В 4:43 сел в электричку.
В 5:40 я вышел в Москве.
Метро уже открылось.
30. Ссора
На вершине мира должен быть зной, ведь солнце так близко.
Но на вершинах гор почему-то иней.
Небо приникло к земле, облака плывут слишком низко,
Рисуя атлас звезд и миров, голосов и жизней.
Долгое время я думал, что я все знаю.
Как же я ошибался. Я вообще ничего не знаю.
Я проснулся от звонка по скайпу. Поскольку у меня не было ноутбука, я очень удивился, а потом понял, что звонок идете кухни.
Почти сразу противный звук прекратился.
– Да, – сказала мама.
– Привет, Лиз.
Несмотря на искажения связи и тихий звук, я узнал голос своего папы. Я хотел подождать, пока они поговорят, и снова уснуть, ведь на часах было всего 10:33.
– Он согласился? – спросил папа.
– Теперь он хочет остаться, – мама вздохнула. – Надоело уже. Каждый день хочет чего-то нового. То уехать, то остаться. Боюсь предположить, что будет завтра.
– Да ладно тебе. Все подростки такие. Этим он ничем не отличается от остальных.
– Этим – да.
– Ну он сам догадался о своем…
– У него нет аутизма, – сказала мама.
Почему они говорили про меня? Почему? Я же дома. Почему они обсуждают меня, когда я могу это услышать?
– В общем, приезжай за ним в конце марта. Может, хоть с тобой он начнет вести себя по-человечески, – сказала мама.
– Слушай, он просто ведет себя не так, как тебе хочется. И что?
– А то, что ты сам отказался жить с ним. С ним же все время какие-то сложности. Я понимаю, что у тебя еще одна на шее сейчас сидит, но она-то уже взрослая дама, в отличие от нашего общего.
И вдруг я понял. Мама не знает, что я пришел домой. Поэтому и говорит так.
Тогда я решил, что надо перестать подслушивать, и спустился с верхнего яруса вниз.
– Я приеду в конце четверти, – сказал папа, – Полагаю, к тому времени мы решим финансовый вопрос.
– Какой финансовый вопрос? – спросил я, выходя из комнаты.
Сидящая на диване мама замолчала.
– Что там? – спросил папа, – Эй? Там кто-то есть? Я не слышу.
– Да, – ответила мама, – Леша здесь.
– Ты же говорила, что он у друга.
– Я был у друга, – сказал я, – Но приехал на первой электричке. Я не хотел подслушивать. Вы говорите, а я пойду в ванную комнату.
И я ушел мыть голову.
Я стоял под душем, мечтая смыть с себя все, что я услышал за последние часы.
Я всем надоел. На самом деле надоел.
Папа не хотел, чтобы я жил с ним. И мама тоже.
Неужели я настолько ущербный?
Почему я не мог родиться нормальным?
От меня одни проблемы.
Если бы вместо меня родился кто-то более умный, талантливый, веселый и общительный, было бы лучше.
Если бы вместо меня был другой человек, то он или она смогли бы добиться того, чтобы их приняли. Чтобы их любили.
А я просто ошибка. Дефект.
Я думал об этом, думал, пока сам себе не надоел своим нытьем.
Я вышел из ванной и сел за стол в своей комнате. На этот раз я ничего не смог придумать. Слова не шли.
Мне нечего было сказать.
Вскоре мама появилась на пороге уже одетая для выхода.
– Я поеду на работу, – сказала она.
– А где Влад и Игорь?
– У родственников.
– Понятно.
Мама начала обуваться, а меня мучил еще один вопрос. Я не сдержался и спросил:
– А что за финансовый вопрос?
– Твой отец хочет компенсацию за то, что ты будешь жить с ним.
– Что? Я не понял.
– Я должна буду платить ему за твое содержание.
– Это логично, ведь алименты платят тому родителю, у которого находится ребенок.
– Леш, мы пока не развелись.
– Ясно.
Мама уехала на работу, а я решил почитать про электростатику. Конечно, я уже читал этот раздел физики, но это было давно, и я многое забыл.
Мне стало немного обидно. Если у меня действительно этот синдром Аспергера, то я должен обладать какими-то крутыми способностями. Эйдетическая память [10], повышенная наблюдательность, способность читать по десять страниц в минуту.
Но я ведь ничем этим не обладал.
Ничем.
Какой тогда в этом смысл?
В 15:30 позвонила Вика.
– Привет, – сказала она, – Встретимся?
Я задумался.
В другой ситуации я бы хотел встретиться с ней, чтобы отвлечься от эмоций на приятные физиологические реакции.
Но сейчас…
– Ну так что? – спросила Вика.
– Давай завтра.
– Завтра мы идем в школу.
– Да. Там и встретимся?
– Что-то случилось? – спросила она.
– Не знаю. Давай поговорим завтра?
– Хорошо. Тогда до встречи завтра, – сказала Вика и отключилась.
Я даже не успел попрощаться.
День я провел бесцельно глядя в окно. Думать не получалось. Да и не хотелось.
И только ночью, когда я почти уже уснул, я вдруг понял. Я все понял.
Я достал из-под подушки тетрадь и, освещая страницу фонариком, начал писать.
Я виден лишь тени на лике Луны,
Когда блеском звездным мерцал зимний вечер
Твой образ растаял в ладонях весны
Быть может, тебя никогда я не встречу
Я видел твой лик на руинах Пальмиры
В камнях древней Трои твою видел тень
Где солнце встает, где кончается день
Я видел тебя за границею мира
Получилось слишком сумбурно. Совсем не так, как я хотел.
Всю неделю мы с Викой почти не разговаривали и ели в столовой, как обычно. Пока я не рассказал ей про переезд, хотя чувствовал, что должен был.
Но почему-то я не мог. Просто не мог.
Я думал об этом все время. Никто из родителей не хотел со мной жить. Никто.
А еще про Соню теперь говорили гадости. Ее обзывали очень неприятными словами. Во-первых, это была клевета. Во-вторых, это было странно и нелогично.
Многие мужские особи, которых я знал (например, Артем Хвостов, Гриша Зыбин, Саша Соколов и некоторые их моих бывших одноклассников), говорили о том, что минет – это круто и что женская особь обязательно должна уметь его делать.
Но сейчас они оскорбительно отзывались об этом процессе и девушках, которые занимаются оральным сексом.
Зачем унижать человека, который доставляет тебе удовольствие? Разве это правильно? Я бы никогда не стал оскорблять Вику. Да и она меня, наверное, тоже.
Я не поднимал руку ни разу, но меня и не спрашивали. В прошлой школе меня не вызывали отвечать у доски, теперь и здесь тоже перестали вызывать. Если у меня были вопросы, я задавал их один на один после уроков.
Я ощущал, что выпал из школьного процесса обучения. Мне не было интересно учиться, и я не уделял учебе достаточно внимания.
Я устал, мне ничего не хотелось. Даже музыка теперь не спасала. Я слишком отвык от нее.