Игорь.
Мне стало страшно.
– Чего тебе здесь надо? – спросил он.
– Мне понадобилась аптечка, – ответил я не оборачиваясь.
– На хрена?
Он подошел ближе.
– Я не очень хорошо себя чувствую.
– Если не перестанешь мешать мне спать, то точно почувствуешь себя еще хуже. Вали в комнату.
– Мне нужно обезболивающее.
– Перебьешься.
Игорь схватил меня за плечо, развернул и пинком отправил с кухни.
Мне ничего не оставалось, как пойти.
– Стой.
Я остановился, и Игорь кинул в меня упаковкой «Нуро-фена». Но теперь я боялся пошевелиться.
– Уезжай-ка ты после этой четверти, – сказал Игорь. – Ты ведь знаешь, что тебе здесь не рады. Даже Влад теперь с тобой не разговаривает.
– Откуда вы знаете? – Я обернулся к нему.
– Потому что он понял, что общение с тобой ни к чему хорошему не приведет.
Я поднял «Нурофен» и пошел в комнату, которая перестала быть моей.
– Что надо сказать? – спросил Игорь.
Я знал, что надо сказать, но боялся, что после таких слов он точно меня ударит.
– Спокойной ночи.
– А за таблетки?
– Спасибо.
– Всегда бы так. Жаль, что воспитывать тебя уже поздно. Был бы ты помладше, я бы занялся. А сейчас уже ничего не поделаешь.
Он выключил свет на кухне и пошел к себе.
– Спокойной ночи, – повторил я и залез наверх.
Влад не спал. Я слышал это по его тихому дыханию.
Но он ничего не сказал.
Я принял таблетку, затем вторую и третью.
Боль не проходила. Я уснул только ближе к шести утра, но вскоре зазвонил будильник на мобильном телефоне. Вставать было сложно.
Но я встал, умылся и почистил зубы.
Игорь уехал на работу, а мы остались вдвоем.
– Все в порядке? – спросил Влад, когда я стоял у шкафа, держась за полку.
– Не твое дело.
– Леш, что случилось?
– Ничего не случилось, – я развернулся и оттолкнул его, – Отвали от меня.
– Слушай, я не хотел…
– Заткнись! – рявкнул я, – Иди на хрен.
Влад кивнул и вышел из комнаты.
Мне хотелось расплакаться, но я собрался и пошел в школу. По пути я зашел в аптеку и купил упаковку «Кетанова». Эти таблетки помогли гораздо лучше, чем «Нурофен».
День тянулся ме-е-едленно. Всего три пары, а мне казалось, что я попал в сингулярность, и время замедлилось во много раз.
– Ты жутко бледный, – прошептала Вика на перемене, – Все в порядке?
– Ага.
– Точно? У тебя ничего не болит?
– Немного. Отравился, наверное. Я ведь вчера съел котлету в столовой, а там был лук. От лука мне не очень хорошо.
– Может, тебе домой пойти?
– Нет, все в порядке, – я попробовал улыбнуться.
Во время второй перемены я зашел в аптеку и купил «Но-шпу». Она немного помогла.
А на третьей паре Клара Ивановна первым делом вызвала меня к доске.
Я вышел, хотя у меня кружилась голова.
– Ты читал роман «Война и мир»?
– Да, читал.
– Расскажи, о чем там.
Я очень удивился, зачем Клара Ивановна попросила меня рассказать о «Войне миров».
– В начале двадцатого века земляне увидели вспышку на Марсе, а через несколько лет можно было наблюдать некие объекты, которые двигались от Марса к Земле. Потом они стали падать, но люди подумали, что это просто метеориты.
У меня пересохло в горле, и я замолчал. Вика почему-то мотала головой.
– Что ты рассказываешь? – спросила Клара Ивановна.
– Сюжет «Войны ми…». Ой.
– Именно. Ой.
Все засмеялись.
– Я перепутал «Войну миров» с «Войной и миром». Я ее тоже читал.
– Читал он. Садись, два.
– Это несправедливо, – сказала Вика. – Он просто перепутал.
Снова раздались смешки.
– И что? Я должна это слушать? Вот ты и расскажи.
– Не буду.
– Что значит, «не будешь»? Иди к доске, Веревкина.
– Ставьте два или разрешите ему ответить.
Я сел на место, потому что мне надо было сесть.
– Значит, обоим двойки, – Клара Ивановна поставила оценки в журнал. – Бережков, к доске.
Юра Бережков вышел и, запинаясь, рассказал немного о Наташе Ростовой, Андрее Болконском и Пьере Безухове.
– Фу, – шепнула мне Вика, – Сразу видно, что читал только краткое содержание.
Я сделал попытку улыбнуться.
После уроков она проводила меня до самой квартиры.
Дома была Людмила Сергеевна. Она вьтптла меня встретить и увидела Вику. Я не умею определять эмоции по лицу, но ее удивленные глаза я заметил сразу же.
– Это кто? – спросила Людмила Сергеевна, кивнув на Вику.
– Виктория Веревкина, его одноклассница, – представилась Вика и протянула руку.
Людмила Сергеевна не пожала ее.
– А ты пьяный, что ли? – прищурилась она.
– Нет, я, кажется, отравился. Скоро пройдет.
– Ты останешься на обед? – спросила Вику Людмила Сергеевна.
– О, спасибо за приглашение. С удовольствием.
Людмила Сергеевна и Вика ели суп, а я сидел рядом и пытался делать вид, что меня не тошнит от еды.
Вместо этого я пил минеральную воду.
Потом Вика ушла, а я залез наверх и долго лежал, поджав колени к груди. Я пытался спать, но не мог.
Боль сконцентрировалась внизу справа.
Тогда я понял, что со мной, и спустился.
Голова кружилась.
Я прошел в гостиную. Людмила Сергеевна сидела на диване и читала первый том «Войны и мира», который я взял в библиотеке.
– Кажется, у меня аппендицит, – сказал я.
Она отвлеклась от книги.
– Не придумывай. Ты сам сказал, что отравился.
– У меня болит справа снизу.
– Давно?
– Справа только сейчас начало, а вообще болит со вчерашнего вечера.
– Значит, не аппендицит. Выпей еще воды и два пальца в рот попробуй. А потом ложись.
Я выпил стакан минеральной воды, но не стал вызывать у себя рвоту, потому что живот болел слишком сильно.
Я лег вниз. Влад не заправлял постель, но сейчас мне было все равно. Я завернулся в его одеяло и, кажется, уснул.
По крайней мере проснулся я, когда кто-то тронул меня за плечо. В комнате было совсем темно.
– Привет, – услышал я тихий голос Влада. – Ты в порядке? Людмила Сергеевна сказала, что ты отравился.
– Мне кажется, у меня аппендицит. Болит справа внизу живота.
– Блин. Ты уверен?
– Нет, я же не врач. Но болит со вчерашнего вечера.
– Почему ты раньше не сказал?
– А кто бы меня послушал? – шепотом спросил я.
Влад сжал мое плечо и вышел из комнаты.
За этот учебный год я третий раз столкнулся со скорой помощью. Двое молодых врачей давили мне на живот и спрашивали, больно ли мне, а потом увезли в больницу.
Полночи мне задавали вопросы, осматривали, прощупывали. Я мало что запомнил, потому что очень хотел спать.
Влад позвонил мне в 3:24.
– Как ты? – приглушенно спросил он. – Отцу звонили только что, сказали, что через полчаса операция.
– Ага.
– Я завтра приду. Когда можно?
– С шестнадцати до двадцати. Но лучше не надо. Вдруг Игорь разозлится.
Влад ничего не сказал.
– А ты Лизе звонил? – спросил он.
– Нет. Утром позвоню. Зачем ее лишний раз беспокоить?
– Может быть, стоит сейчас?
– Да ну. Она спит уже. Мне пора.
– Ладно, давай. Удачи. Напиши мне после операции.
– После операции меня еще на четыре часа положат в послеоперационную палату. Так что уже утром.
– Хорошо. Удачи тебе.
– Спасибо.
– И это…
– Да?
Влад немного помолчал.
– Прости.
– Спокойной ночи.
И я отключил связь.
На кресле-каталке меня отвезли в темную палату и уложили на свободную постель. Помимо меня здесь лежали еще три человека.
Я почти успел уснуть, когда пришел молодой врач (или медбрат?). Он обмотал мои ноги эластичными бинтами, воткнул в руку катетер, поставил укол и ушел. Перед операцией я решил не пить воды. Я не хотел, чтобы мочевой пузырь подвел меня на операционном столе, но еще больше я не хотел, чтобы мне в уретру поставили еще один катетер. Поэтому я заранее сходил в туалет и стал ждать. Остальные уже спали, и я тоже чуть не уснул.
Когда двое мужчин привезли каталку, я уже знал, что это для меня.
– Раздевайся, – сказал один из них.
Раньше я бы смутился, но время, проведенное с Викой, многое во мне изменило. Я разделся и лег на каталку. Меня накрыли простыней и повезли из палаты.
– Волнуешься? – спросил меня один из мужчин.
До этого я слишком хотел спать, но сейчас проснулся.
– Да. Но болит так сильно, что лучше бы все закончилось.
В операционной палате было много людей. Кто-то подсоединил катетер в моей руке к капельнице.
Надо мной склонилась врач и улыбнулась.
– Привет. Поскольку у тебя аллергия на некоторые лекарства, мы вставим тебе в горло трубку. Когда ты проснешься, то почувствуешь дискомфорт. Не бойся, так и должно быть.
– Хорошо.
– А теперь спи. Через полтора часа все уже закончится.
Как спи?
– А когда вы мне будете вводить лекарство? Вы мне что-то вколете или наденете мне на лицо маску? Кажется, я засыпаю. Гематоэнцефалический барьер [12] – очень занятный орган. Или это не орган? А интубация – это очень больно?
Я провалился в небытие.
Я открыл глаза. Я задыхался. Судорожно я пытался вдохнуть, но не мог. У меня в горле была трубка, и я не мог вдохнуть воздух. Но удушье не наступало. Я понял, что у меня в горле интубационная трубка, которая помогает мне дышать, но легче не стало. Я пытался вдохнуть, но не мог. Я задыхался. Тогда я решил вытащить трубку, но оказалось, что мои плечи пристегнуты к постели. Тогда я дернулся, чтобы освободиться.
Не помогло.
Надо мной склонились люди. Я хотел попросить их вытащить трубку, но не смог ничего сказать.
Я даже вдохнуть не мог.
Они что-то говорили, а потом кто-то вытащил трубку. Наконец-то я смог дышать самостоятельно.