На зеленом покрывале лежала неполная упаковка презервативов и три пустые бутылки. Раньше бутылки были за диваном, а презервативы в моем ящике стола.
Мама закрыла дверь и села на кровать.
– Вы копались в наших вещах? – спросил я.
– Да уж. Пришлось.
– Пришлось? – спросил я, надеясь, что ослышался. – Что значит, «пришлось»?
– А ты на меня не ори. Кто из вас трахается, а? – спросила мама, схватив упаковку презервативов.
– Нельзя лезть в чужие вещи, – сказал я.
Но мама меня не слышала. Она ударила меня упаковкой по лицу.
Было не больно, но очень обидно. Хорошо хоть бутылкой не ударила.
– Это твоя Ольга Алексеевна виновата, – сказала мама.
– Что?
– Конечно. Сначала запудрила тебе мозг каким-то аутизмом, потом повезла тебя в Питер. Я завтра в школу позвоню, и ее вообще уволят к хренам собачьим!
Я почувствовал, что меня начало тошнить. Видимо, от ужаса.
– О чем ты говоришь? – спросил я. Челюсть дрожала, как от холода.
– О том, что ее посадят за совращение малолетних.
– Кого она совратила? – удивился я.
Мама рассмеялась, запрокинув голову.
– Кого? – спросил я.
– А ты не с ней, что ли, трахаешься? – спросила мама.
– Нет, конечно, – ответил я.
– Тогда с кем? Небось уже наплодили кого-нибудь.
– Нет, мы предохранялись. Тем более для этого нужно больше времени.
– Не паясничай. Отвечай, с кем ты спишь?
– Я не скажу.
– Скажешь.
– Нет. Я не могу.
– Скажешь. Иначе я позвоню в школу, и твою Ольгу Алексеевну уволят.
– Это нечестно, – сказал я, опустив глаза.
– Раньше надо было думать, – сказала мама. – Давай рассказывай, с кем ты спишь.
– Что будет, если я расскажу?
– Я позвоню родителям этой девочки и поговорю с ними. А они поговорят с ней.
– Что? Ей уже шестнадцать, так что ничего не будет.
– А, это та девочка, которая приходила к тебе больницу. Вика Веревкина, да? Ты с ней трахаешься? Если не скажешь, то уволят твою Ольгу Алексеевну. Выбирай.
Я сжал кулаки так, что стало больно.
– Это нечестно, – повторил я, чувствуя, что слезные железы начинают работать.
Из моей комнаты послышалась громкая ругань, но я не мог разобрать слова.
Раздался грохот.
Влад.
Я собрался пойти в комнату, но мама схватила меня за запястье и развернула к себе.
– Почему с тобой всегда какие-то проблемы? – громко спросила она.
– Потому что это наследственность!
Тогда мама замахнулась и дала мне пощечину.
Раньше она никогда так сильно меня не била. Я даже почувствовал привкус крови.
– Я знаю о том, что в детстве у меня было подозрение на аутизм. Папа рассказал. И я знаю, что твой отец тебя бил. Вышибал из тебя дурь, как сказала Людмила Сергеевна.
Я отдернул руку и посмотрел ей в глаза.
– Мне говорили, что Фрейд уже не актуален, но здесь я вижу типичный комплекс Электры. Ты нашла себе такого же партнера, каким был – твой – отец. Ради этого стоило уходить от – моего – безответственного, но безобидного отца?
Мама снова ударила меня. Но я только разозлился.
– Знаешь, ты можешь как угодно поступать со мной, но неужели тебе все равно, что человек, с которым ты спишь, садист?
Мама промолчала. Я вдруг понял, что я сильнее. Выше. И, может, даже немного умнее.
– Я понимаю, как это, – я непроизвольно нервно засмеялся. – Я вдруг все понял. Ты ведь такая же, как я. Ты ничего не понимаешь в жизни, поэтому ты всегда прячешься в своей математике.
Мама молчала и не пыталась меня больше ударить.
– Ты нашла человека, который хочет все контролировать. Чтобы ты могла отдохнуть. Я все понимаю, – я протянул к ней руку, но мама ударила по ней. – Ты не плохая, правда. Просто ты сама запуталась. Но ты ничего не видишь, кроме своих идеальных моделей. Но я не модель. Я живой человек!
Мама отступила на шаг.
– И Влад тоже не модель. Мы не подлежим селекции или модификации, мы люди! – заорал я, чувствуя, как на глазах появляются слезы. – И ты не подлежишь. И дедушка был неправ, неправ! И Людмила Сергеевна неправа! Но ты не можешь пытаться сделать из меня себя. И Игорь не может пытаться сделать из Влада себя. Мы другие, у нас с вами всего пятьдесят процентов общих генов. Всего лишь пятьдесят! Мы не ваши клоны.
Я вытер воду, которая вдруг полилась из моих глаз, но слезные железы продолжали работать.
Я хотел сказать что-то еще, важное, нужное, безусловно необходимое, но не мог. Я просто плакал, глядя вниз.
В моей комнате вновь раздался какой-то звук, и я побежал туда. Мама не стала больше меня останавливать.
На пороге комнаты я увидел, что Игорь стоит, а Влад лежит на полу, и из носа у него течет кровь.
Тогда я бросился на Игоря с кулаками.
Очевидно, он этого не ожидал, потому что я успел ударить Игоря в подбородок.
После этого я оказался рядом с Владом на полу.
Игорь что-то говорил, но в голове шумело. Он бил Влада ногами. Как меня тогда, в феврале. Может, даже сильнее, потому что Влад стонал при каждом ударе.
Тогда я схватил Игоря за ногу. Этого он тоже не ожидал, поэтому упал, задев Влада.
Влад снова застонал.
Игорь сразу же сел и схватил меня за предплечье, вывернув руку.
Больше я ничего не мог сделать. Только стонать от боли. – Что, тварь, допрыгался? – прошипел Игорь, но тут Влад навалился на него, и они оба упали на пол.
Я хотел помочь Владу, но услышал громкий голос мамы: – Хватит!
Этого хватило, чтобы уровень вырабатываемого моим организмом адреналина начал снижаться.
Остальным, очевидно, тоже.
Игорь спихнул его с себя, и Влад ударился головой о ножку стола.
– Вон, – сказала мама, указав рукой на дверной проем.
– Что? – спросил Игорь, – Лиза, я…
– Вон!
Игорь выругался, но встал и вышел из комнаты.
– Собирай свои вещи и уходи. Быстро.
Влад встал и тоже пошел к выходу, но мама преградила ему дорогу:
– Ты – можешь остаться. Иди смой кровь.
Влад пошел в ванную комнату, а мама приблизилась ко мне.
– Спасибо, – сказал я.
– Это не из-за тебя, так что благодарить не за что.
Игорь вышел в коридор и начал шнуровать ботинки.
– Влад! – заорал он, – Быстро выходи.
Умытый Влад открыл дверь ванной комнаты, но не подошел. – Надевай боты и пойдем.
Влад не двинулся с места.
– Живо, я сказал!
Игорь подошел к Владу, но между ними встала мама.
– Не лезь, – сказал Игорь.
– А то что? Ударишь меня? – улыбнулась мама.
– Я отсужу у тебя нашего ребенка.
Их ребенка? Что за?..
– Да ну? А если я сейчас отвезу Влада в травмпункт, и там зафиксируют побои, а?
– Он не будет свидетельствовать против меня, – Игорь посмотрел на Влада. – Быстро одевайся, я сказал.
– Нет, – тихо сказал Влад.
– Что?
– Я не поеду с тобой.
– Ты думаешь, сможешь остаться здесь?
– Я уже совершеннолетний. Я могу остаться где угодно.
Тогда Игорь перевел взгляд на меня. Я попытался вежливо улыбнуться.
– Это все из-за тебя, гаденыш.
– Отдай ключи, – сказала мама.
Игорь швырнул ключи прямо в стену и вышел.
Мы остались втроем. Только тогда я почувствовал, как сильно устал.
Но нам все же пришлось ехать в травмпункт. Я сидел на заднем сиденье вместе с Владом.
– Я ему все рассказал, – шепнул Влад.
– Тогда понятно, почему он так взбесился.
– Вот теперь я и правда стал счастливее.
Пока мы с мамой ждали Влада, я размышлял обо всем, что произошло за последние одиннадцать месяцев. С тех пор как мама и папа расстались, жизнь стала похожа на ухабистую дорогу. За эти одиннадцать месяцев я пережил больше, чем за всю прошлую жизнь.
И я наконец-то понял кое-что другое.
Очень-очень важное.
Я потерял слишком много времени.
39. Конец детства
Все в этом мире исчезнет, возврата нет.
Звезды-гиганты когда-то станут сверхновыми.
Пусть это случится через тысячи, миллионы лет.
Время придет попрощаться с былыми основами.
Некоторые вещи не меняются. Некоторые люди не хотят меняться. Некоторые люди боятся меняться. Некоторые люди не знают, что надо меняться.
Я ждал Соню у выхода из метро «Цветной бульвар», потому что она говорила, что выходила на этой станции.
Я боялся не узнать ее, когда она выйдет из метро, поэтому внимательно смотрел на всех людей ниже 155 сантиметров.
Но я узнал ее.
Синий плащ, черные массивные сапоги, берет, из-под которого торчали уже не черные волосы. Она уже не была похожа на Белоснежку.
Соня прошла мимо, и я поспешил за ней.
– Привет, – сказал я.
– Привет, – улыбнулась Соня. – Ты разве здесь выходишь?
– Нет. Я тебя ждал.
– Мм. Зачем?
– Я понял кое-что.
– Что?
Я набрал в легкие побольше воздуха, посмотрел ей в глаза и сказал:
– Я в тебя влюблен.
Соня отвернулась, ничего не сказав.
– Пошли в школу, – сказал я.
Мы шли вдоль оживленной и шумной Садовой-Сухаревской, но я ничего не видел и не слышал, кроме нее. Мы молчали всю дорогу, пока я не растерял остатки терпения.
– Я не говорил раньше, потому что думал, что ты все равно уедешь. И я тоже уеду. И в этом нет никакого смысла. Но теперь я понял, что есть.
Соня молчала.
Я тоже отвернулся, потому что мне стало не по себе.
– Я зря это сказал, да?
Соня промолчала. Я думал, что она вообще не ответит, но она толкнула меня локтем, и я посмотрел на нее. Она смотрела вперед, а не на меня.
Я не заметил, как наступил в лужу, и нога сразу промокла.
Хорошо, что я еще не забрал из школы сменную обувь.
– Слушай, я просто хочу знать, может ли что-то быть между нами. Если нет, то я сразу отстану.
– Я же скоро уеду.
– Гельвеций говорил, что тот, кто боится быть несчастным иногда, в итоге несчастен всегда.
Она улыбалась, а я хмурился.