Діло писал: «Его конфликты с молодежью, как управляющего филиала акад.гимназии, общество трактовало как трагическое недоразумение... когда нельзя вытянуть ее [молодежь] из подземелья, в котором рождается братоубийственное преступление»452. 5 августа, через десять дней после убийства Бабия, на страницах того же издания это преступление также осудил и глава ГКЦ митрополит Шептицкий. Он назвал убийц Бабия «украинскими террористами» и «врагами [украинского] народа»453. Согласно другому источнику, в связи с убийством Бабия Шептицкий заявил: «Если хотите предательски убивать тех, кто противится вашей работе, придется вам убивать всех учителей и профессоров, работающих для украинской молодежи, родителей и матерей украинских детей...»454. Убийство Перацкого, однако, не вызвало со стороны Шептицкого подобной реакции.
Согласно расписанию событий, в 19:00 19 октября гроб с телом Перацкого перенесли в часовню старого кладбища. В воскресное утро 20 октября Франциск Лисовский (епископ из Тарнополя) провел в часовне поминальную службу. Кроме членов семьи Перацкого, на службе присутствовали: 1-й полк подгальских стрелков, представители органов власти и различных организаций, местное население. После поминальной службы гроб с телом Перацкого в сопровождении вооруженных людей, исполнявших военный марш «Мы, первая бригада» (Му, Ріеrwszа Brygada\ поместили в воинский мавзолей. В этот же день в Новы-Сонче был заложен первый камень будущего Дома стрелков (Dот strzelecki), которому присвоили имя Перацкого. Закладку первого камня благословил епископ Лисовский, а премьер-министр Зындрам-Косцялковский выступил на этом мероприятии с торжественной речью455. Месяц спустя
начал свою работу длительный судебный процесс над членами ОУН -организаторами убийства Перацкого.
Варшава. Первый судебный процесс над членами ОУН
В ходе судебного процесса, который продолжался с 18 ноября 1935 г. по 13 января 1936 г., двенадцати членам ОУН были выдвинуты обвинения в организации и осуществлении убийства Перацкого (или в оказании помощи убийце при побеге). Полный список обвиняемых был таков: Степан Бандера, Дарья Гнатковская, Ярослав Карпинец, Евгений Качмарский, Николай Климишин, Николай Лебедь, Иван Малюца, Богдан Пидгайный, Роман Мигаль, Ярослав Рак, Яков Чорний и Екатерина Зарицкая. Кроме того, всем им вменялось в вину «активное участие в ОУН, которая стремится отделить от польского государства юго-восточные воеводства». Именно последняя статья обвинения делала процесс политическим, однако власти, пытаясь «продемонстрировать справедливость», все же не стремились придавать процессу показательный характер. С одной стороны, прокуратура тщательно расследовала это преступление, подробно информируя общественность о текущих результатах. С другой стороны, власти продемонстрировали, что они намерены решительно действовать против отдельных лиц или групп, которые ставят под сомнение сам факт существования польского государства и пытаются отделить от него часть территории456.
Началу судебного процесса предшествовало расследование, длившееся почти год. На первом допросе, состоявшемся 16 июня 1934 г., Бандера отрицал свою принадлежность к ОУН. Следователю, который хотел допросить его по-польски, он сказал, что знает польский, но отвечать будет только по-украински. В связи с «невозможностью коммуникации» допрос был отложен до 26 июня457. 12 ноября 1934 г. Бандера снова отрицал свою принадлежность к ОУН. Он также утверждал, что не знаком ни с Лебедем, ни с человеком, который запечатлен на фотографии Лебедя. 16 ноября 1934 г. Бандера сказал, что он не только не принадлежит к ОУН, но и не имеет с ней ничего общего458. 10 января 1935 г. Бандера отрицал, что у него были подозрения насчет стукачества Бачинского и что он распорядился о его убийстве, впоследствии приказав избавиться и от его тела. Однако он подтвердил, что пересекался с Бачинским в Академічнаму домі459. На этом же допросе он отрицал и то, что он знал Лемика и приказал ему убить советского консула, и то, что он знал Мацейко и приказал ему убить Перацкого460. Аналогичным образом Бандера отрицал и десятки других своих преступных деяний461.
Протоколы допросов Вандеры, проводившихся в период с 16 июня по 26 сентября 1934 г., отсутствуют. Согласно протоколу от 27 сентября, Бандера утверждал, что в период с 9:00 6-го августа и до 20:00 11-го августа его допрашивали без перерыва. Хотя он подписал протокол еще 7 августа (около 20:00), следователи продолжали допрашивать его еще четыре дня, не позволяя ему ни спать, ни даже отдыхать. Они заявили, что допрос не прекратится, пока он не предоставит им необходимую информацию. В субботу (11 августа), чтобы прервать допрос, Бандера сообщил сле-дователям, что в понедельник (13 августа) он сделает дополнительные признания и даже заявление для прессы, в котором изложит свои взгляды в отношении ОУН. Допрос прервали, и Бандеру отвели в его камеру, откуда он тут же криком обратился к оуновцам через открытое окно: «[Это] Бандера! Я давал показания [sic]. Полиция допрашивает меня без берерыва, днем и ночью, требуя все больше и больше показаний. Меня допрашивали с понедельника по субботу, а в понедельник будут допрашивать снова». В понедельник (13 августа) Бандера сказал следователям, что не выполнит свое субботнее обещание, так как он дал его только для того, чтобы прервать допрос и сообщить другим оуновцам о способах его ведения462. В мемуарах другого заключенного, оуновца Климишина, упоминания о незаконных методах допросов отсутствуют. Но, в отличие от Бандеры, он с самого начала следствия принял решение не делать никаких заявлений и не отвечать ни на какие вопросы463.
Несколько других арестованных членов ОУН, среди которых Стецько и Янов, последовательно, как и Бандера, отрицали все, что можно было отрицать. Роман Шухевич даже заявил, что он «не согласен с идеологией ОУН. так как она не ведет к цели»464. Тем не менее в результате допросов членов ОУН Ивана Малюцы, Романа Мигаля, Богдана Пидгайного и Ев-гения Качмарского следователям все же удалось получить большое количество неизвестной ранее информации о структуре ОУН и роли Бандеры в этой организации465.
Мигаль и Малюца приняли решение давать показания, поскольку испытывали «угрызения совести» за содеянное. Оба они были причастны к убийству Ивана Бабия (25 июля 1934 г.), а Мигаль - еще и к убийству члена ОУН Бачинского (31 марта 1934 г.). Бачинский и Бабий были убиты но приказу Бандеры, который первого из названных обвинял в препятствовании деятельности украинского националистического движения, а второго подозревал в сотрудничестве с польской разведкой466. 9 мая 1934 г. Мигаль и Сенькив пригласили Бачинского вместе провести время, а заодно и выпить (ведь они были друзьями, и убить друга на трезвую голову представлялось им проблематичным)467. После убийства Бачинского Мигаль впал в глубокую депрессию, и в ОУН подумывали о его
«ликвидации»468. Из четврех человек, доносивших на своих товарищей
только Пидгайный позднее попытался отозвать свое свидетельство,
ссылаясь на то, что оно было сделано под принуждением469.
Другим важным источником информации стали «архивы Сеника», состоявшие из примерно 2500 документов ОУН, конфискованных в Праге в 1933 г. из дома Омеляна Сеника470. Материалы, предоставленные польским коллегам чехословацкими спецслужбами, помогли следователям убедить нескольких подсудимых не отказываться от дачи показаний471,что впоследствии позволило прокурору Желенскому составить более мотивированное обвинительное заключение (с более развернутым и глажением сведений о структуре, действиях и финансировании ОУН)472. Общий объем документов, собранных и подготовленных в ходе следствия, составил целых двадцать четыре тома473.
Согласно показаниям, полученным в ходе расследования, роль Бандеры в подготовке убийства Перацкого была значительной. Его обвиняли в том, что он предоставил Лебедю деньги на слежку за Перацким, выдал Мацейко оружие и уговорил его убить Перацкого, а также был задействован и в других частях преступления474. Однако, по словам прокурора Желенского, инициатива убийства Перацкого принадлежала не Бандере, а руководству в изгнании, т.е. ПУН. В частности, прокурор утверждал, что приказ организовать и осуществить убийство исходил от Коновальца, Ярого и Сеника475.
Двух адвокатов, которые ранее защищали интересы ОУН -Степана Шухевича и Владимира Старосольского, - вызвали на этот процесс как свидетелей обвинения, поэтому они уже не имели права выступать в качестве защитников; их заменили менее опытные Владимир Горбовой, Станислав Шлапак, Лев Ганкевич и Лев Павенцкий (ил.93)476. По словам Степана Шухевича, который являлся не только адвокатом ОУН, но и был связан с членами этой организации семейными узами, Коновалец высказался за то, чтобы еще в начале процесса ОУН взяла на себя ответственность за убийство Перацкого, но Ганкевич, передавая это сообщение другим адвокатам, извратил его содержание477.
ОУН считала убийство средством пропаганды, а судебные промессы использовала в качестве политической сцены. Судебный процесс открывал новые возможности для пропаганды дела украинского националистического движения и привлечения внимания международного сооб-Щества к положению украинцев в Польше. Часто это происходило в результате неписаного соглашения между различными представителями Украинской прессы, в соответствии с которым судебные процессы над членами ОУН считались политическими (даже если их участников обвиняли в грабеже или в убийстве полицейских). Все судебные про-
цессы, связанные с деятельностью ОУН, фактически становились политическими, так как их участников обвиняли не только в совершенных ими преступлениях, но и в принадлежности к ОУН.