564.
13 января 1936 г. председатель объявил вердикт. Все обвиняемые (ил. 96) были признаны виновными в принадлежности к ОУН и в совместной организации убийства (или в оказании содействия убийце при побеге). Бандера, Лебедь и Карпинец были приговорены к смертной казни, однако в связи с резолюцией об отмене смертной казни, принятой польским Сеймом 2 января 1936 г., их приговоры были заменены пожизненным заключением. Обвиняемых также лишили ряда гражданских прав, в том числе права участвовать в выборах. Климишин и Пидгайный были приговорены к пожизненному заключению и лишены гражданских прав на всю оставшуюся жизнь. К тюремному заключению и лишению гражданских прав на указанные в скобках сроки были приговорены: Гнатковская (15 и 10 лет), Малюца, Мигаль и Качмарский (12 и 10 лет каждому из троих), Зарицкая (8 и 10 лет), Рак и Чорний (7 и 10 лет каждому из двоих)565.
После того как председатель завершил чтение приговора, Бандера и Лебедь встали, слегка подняли правые руки вправо, чуть выше головы -как они обучились этому у итальянских и других фашистов, - и прокричали Слава Україні! (ил. 80). За эту выходку, подпортившую последние минуты судебного заседания, оба молодых человека были удалены из зала суда566.
Судебный процесс приобрел политический характер, хотя изначально он не являлся показательным. Обвиняемые пытались использовать суд как политическую сцену. Эти попытки строго пресекались судьями и прокурорами, которые видели назначение судебного процесса в том числе в том, чтобы дать обществу представление о разрушительном, вредном и террористическом характере деятельности ОУН. Тем членам ОУН, которые проявили готовность давать свидетельские показания о преступлениях ОУН, суд позволил высказаться подробно, пресекая лишь тех, кто пытался защитить организацию или объявить законными ее цели. Убийца Перацкого Григорий Мацейко не был осужден, поскольку его не удалось задержать. Однако ряд ведущих членов ОУН, причастных к убийству, получили строгие приговоры, в том числе три смертных, условность которых
несла в себе политическую подоплеку. Таким образом польские власти и судебная система нанесли сокрушительный удар по руководству ОУН и продемонстрировали, что власть не будет снисходительна и сурово покарает за любые действия, направленные против государства.
Членство в ОУН во II Речи Посполитой считалось преступлением -нарушением статей 93 и 97 Уголовного кодекса. Gazeta Polska сообщила, что принадлежность к ОУН - преступление, поскольку ОУН выступала за отделение «Восточной Малопольши, Волыни, Холмской области, Полесья - то есть тех территориий, которые на протяжении веков были неразрывно связаны с Польшей и на которых проживает смешанное население - поляки и русины. Обе ветви этого населения были воспитаны в традициях польской культуры и цивилизации, обе всегда предпочитати “польскость”»567.
Помимо решения, оглашенного в суде устно, были подготовлены письменные «Основания для вынесения приговора». Судьи отметили, что «обвиняемые не находились под влиянием сиюминутных эмоции, поскольку они планировали это убийство в течение весьма длительного периода времени, а затем подготовили и осуществили его со злым умыслом»568. Согласно приговору, Бандера считался «инициатором заговора»569. Он был «видным членом ОУН», получившим приказ убить Перацкого от руководства в изгнании. Само убийство совершил Мацейко. действуя по приказу Бандеры570. Примерно таким же образом о Бандере написали в статье «Дух и идея уголовного преступления: Степан Бандера», опубликованной в Ilustrowany Kurier Codzienny571. Dziennik Polski в статье «Список преступлений Бандеры» назвал его воплощением ОУН и ее преступлений572.
Исключительную ответственность за то, что такая организация, как ОУН, существует и занимается террористической деятельностью, газета Ilustrowany Kurier Codzienny возложила на украинскую общественность (в статье «После суда... Русинское общество должно отказаться от политики ненависти и преступлений»). Анализируя «украинский вопрос», издание явно игнорировало тот факт, что радикализация украинского национализма была следствием внутренней политики Польши и общеевропейского состояния дел: «Давняя тактика так называемых “умеренных” частей русинского общества оказалась провальной. Якобы осуждая ОУН, они, тем не менее, с похвалой отзывались о “героическом патриотизме” ее членов, которым все прощалось, как “доблестным, хотя и немного потерянным молодым людям”. В честь террористов, казненных во исполнение судебных приговоров, в греко-католических церквях состоялись службы. Их портреты были опубликованы в русинских газетах и официальных изданиях украинских партий - тех легальных политических групп, которые
по отношению к ОУН придерживались политики осторожного молчания, но ежедневно атаковали польские власти, поскольку те занимались ликвидацией ОУН. На совести украинских просветителей - огромная вина»573.
Издание Новый час обнародовало приговор на своей первой полосе, снабдив его огромным заголовком: «Два смертных приговора, три пожизненных заключения и 198 лет лишения свободы на процессе по делу ОУН». Характер публикации приговора недвусмысленно указывал на коллективное наказание и, должно быть, впечатлял читателей даже больше, чем искажение числа смертных приговоров574. В статье Наслідки присуду, опубликованной в газете Діло, было заявлено, что, несмотря на попытки суда и прокуроров не придавать процессу политической окраски, он, по сути, таковым и оказался. Газета поставила знак равенства между ОУН и всей украинской общественностью и подчеркнула, что судебный процесс был направлен не только против ОУН, но и против всего украинского народа: «[Что касается] судьбы 12 молодых украинских мужчин и женщин, то тут нет разделения на «массу» и «мы». Масса и мы в данном случае - это одно и то же: тот же самый народ, та же самая скорбь за судьбу украинской молодежи, то же самое понимание трагедии. В понедельник масса и мы пережили приговор похожим, а точнее, одинаковым образом»575. Кроме того, газета Діло прокомментировала на своих страницах вышеупомянутую статью «После суда...», ранее опубликованную в газете Ilustrowany Киrіеr Соdzіеппу. В этом комментарии говорилось, что господа (паны) из этого издания сознательно называли украинцев «русинами», чтобы оскорбить их. Совсем как в «старые добрые времена», когда русины классифицировались как «недочеловеки»576.
Віиlеtуп Роlskо-Ukraiński высказал удовлетворение по поводу того, что суд, спустя восемь недель, наконец-то закончился, и выразил надежду на то, что «с последними словами в зале суда закончился период, отмеченный кровью», и что «суд позволил открыть новый период, в котором не будет места кровопролитию». Издание также указывало на необходимость реформ в обоих обществах - такие перемены могли бы стать достойной альтернативой расстрелам и приговорам577.
В польской печати также появились статьи, в которых авторы, рассуждая о судебном процессе и о польско-украинских отношениях, не удержались от искушения романтизировать ОУН. Так, в Wiadomości Literackie были опубликованы две статьи братьев Мечислава и Ксаверия Прушинских (ил. 101), известных польских интеллектуалов. Мечислав начал свою статью с констатации того, что в польском государстве проживает около пяти миллионов украинцев и что «польские расисты отрицают даже... название их народа»578. Он писал, что существует аналогия между польским народом, каким он был до 1914 г., и украинским,
каким он стал после 1914 г. Автор также раскритиковал попытки поляков полонизировать украинцев, утверждая, что это делает украинское население необразованным и бедным. Мечислав сравнил польско-украинские отношения с британо-ирландскими и испано-каталонскими, высказавшись за украинскую автономию внутри польского государства. Он считал, что автономия пойдет на пользу не только украинцам, но и полякам: украинцы создадут собственные институты и получат равные права, а это как придаст новых сил умеренным, без ярко выраженной враждебности к полякам, украинским партиям и организациям, так и ослабит влияние радикальных, фанатичных и террористических групп, известных своей всесторонней недоброжелательностью579.
Статья Ксаверия Прушинского «Люди и преступление» в большей степени опиралась на факты, но отражала аналогичную точку зрения. В частности, он подчеркнул, что из-за суда «...все в Польше знают, которая из девушек была не только участницей заговора, но и невестой члена ОУН. Знают, с кем она встречалась и кого навещала в тюрьме. Мы слышим свидетельства отцов и тетушек обвиняемых. Мы знаем, как они провели детство и школьные годы. Мы знаем, с кем они сражались и кого любили, где жили и сколько у них денег. Мы знаем о них больше, чем о десятках наших друзей. Мы говорим о них как о людях, которых знаем наравне с попутчиками в трамвае, зрителями в театре или друзьями, которые приходят к нам домой. Трудно поверить в то, что эти люди -убийцы. Они стали убийцами, так как хотели послужить своему народу. Мы не думаем, что они сослужили ему хорошую службу. Но сейчас они на верном пути: три четверти польских изданий, не признававших слово ’’украинский” в течение семнадцати лет, выучили его за две недели, пока длился судебный процесс»580.
Мечислав и Ксаверий Прушинские справедливо критиковали польскую националистическую политику и сделали несколько дельных предложений по ее улучшению. Но они ошибались в оценке насильственного и разрушительного характера ОУН, романтизируя это, по сути, фашистское движение. Ксаверий указал на ненависть националистов ОУН к польскому языку и государству, но он не прокомментировал совершенные ими преступления и насильственную ультранационалистическую идеологию, в которую они верили: «Теперь эти люди [обвиняемые и свидетели] не хотят говорить по-польски, хотя знают польский язык. Их ненависть к польскому государству, министру и полицейскому распространилась и на польский язык»