Мы не знаем, когда умер Зенон Тарсский и Диоген стал его преемником, но нам известно, что Диоген был способным учителем и привлек к себе множество учеников. Один из них, резкий противник по имени Карнеад, впоследствии возглавил скептическую Академию. Его привлекло к Диогену изучение трудов Хрисиппа, и в итоге он стал одним из его коллег в дипломатическом посольстве Афин в Рим.
Опять же, это говорит о силе философии - или, по крайней мере, о том, насколько она упала с тех пор, - что этим мыслителям была доверена столь важная миссия. Но в древнем мире философы занимали совсем другое место, чем наши сегодняшние профессора.
Дипломатическая миссия началась с серии публичных лекций, за которыми последовали обращения к самому сенату, призванные продемонстрировать исключительную культуру и образованность этих глав великих афинских школ и тем самым смягчить настроения, связанные с обвинением и приговором Рима.
Миссия началась не слишком удачно. Сначала выступил Карнеад, красноречиво рассуждая на тему справедливости перед большой, завороженной аудиторией. Но на следующий день он вернулся и перед еще большей толпой стал выступать против справедливости так же яростно, как и несколько часов назад. Один из свидетелей, Катон Старший, один из самых трезвых и политически влиятельных граждан Рима, был в ужасе. Что это за глупости? Когда люди утверждают одно, а потом опровергают его? Он потребовал отправить наглого Карнеада домой, пока тот не развратил еще больше римской молодежи.
Мы не знаем, что именно сказал Диоген сенату, но это явно было успокаивающее послание, которое представляло Афины как лучшего союзника , чем врага. Каждому из выступавших, вероятно, было поручено рассказать о силе справедливости, чтобы показать римлянам, что греки ее заслуживают. Карнеад в своем самолюбии угрожал подорвать это послание, но, к счастью, Диоген и Критолай, третий оратор, были достаточно отточены и убедительны. Одаренный и стратегически мыслящий Диоген мог утверждать, что суровые наказания были бы менее выгодны для Рима, чем милосердие. Нам говорят, что римляне были потрясены "сдержанностью и трезвостью" Диогена, что, вероятно, усиливалось контрастом с его показушным и глухим по тону соотечественником.
В этом и заключалась гениальность Диогена и то, что сделало его таким великим философом реального мира. В одной из своих речей Карнеад назвал Рим "городом глупцов" - не совсем благоразумное замечание от человека, посланного просить о снисхождении. Хуже того, когда это оскорбление оскорбило его хозяев, он обвинил Диогена, поскольку стоики, начиная с Зенона, считали, что только мудрец может править. Вместо того чтобы быть резким, Диоген был дипломатичным во всех смыслах этого слова. Он не поддавался на провокации и не втягивался в конфликты.
Мы можем представить себе, как он реагирует на саморазрушительные выходки Карнеада и на насмешки или критику римской аудитории с тем же апломбом, с каким когда-то справлялся с тем, что его оплевывал и высмеивал подросток в Риме. "Я не сержусь, - ответил он с усмешкой, - но не уверен, стоит ли мне это делать". Так же он отмахнулся от всего, что отвлекало от этой миссии из Афин. Слишком многое было поставлено на карту.
Несмотря на всю шумиху вокруг этих послов, их образованности и красноречия, а также жаркие споры по поводу противоречивых лекций Карнеада, эта историческая политическая миссия увенчалась оглушительным успехом. Штраф был снижен с пятисот талантов до ста, а репутация всех троих, особенно Диогена, прочно укрепилась в римском сознании. Катон Старший, как бы ни был потрясен увиденным, неосознанно станет доказательством мудрости миссии . Его правнук, Катон Младший (см. нашу последующую главу о Железном человеке Рима), не только не избежит "разложения" философии, но станет одним из величайших учеников стоицизма и обретет благодаря ему вечную славу.
Но больше всего от этого обмена выиграла Греция и сами стоики - точнее, процесс, в ходе которого этот обмен произошел. Философия на протяжении нескольких предыдущих столетий была в первую очередь учебным занятием. Речь шла о стремлении к хорошей жизни, об истине и смысле, но в первую очередь для ученика. Почти все философские школы - киники, платоники, аристотелики, эпикурейцы, даже стоики - отгораживались от реального мира социальной и политической жизни.
Вместо этого они спорили между собой об определении понятия "добродетель". Зачем им было нужно что-то еще? Афины могли быть колыбелью демократии, но это было похоже на жизнь в маленьком городке. Изолированная. Укрытая. Самодостаточная. Хотя Зенон утверждал, что стоики должны участвовать в общественной жизни, если они не способны к этому, и некоторые из его учеников так и поступали, большинство до сих пор этого не делали.
Возвышение Рима, призыв к государственной службе в условиях кризиса, подобного тому, на который ответил Диоген, изменили ситуацию. Цицерон, "чьи познания в предшествующей политической философии были весьма обширны", - пишет Дирк Оббинк в своей книге "Диоген Вавилонский: Стоический мудрец в городе глупцов", "не знает ни одного стоического сочинения, посвященного практическим политическим вопросам до Диогена". Конечно, были некоторые менее известные стоики, которые служили генералами и даже погибали в бою, а другие советовали и консультировали царей, но учителя философии в основном оставались в стороне от событий, занимаясь политикой лишь абстрактно.
Ранняя стоическая политическая мысль в основном строилась в оппозиции к "Республике" и "Законам" Платона, начиная с довольно радикальной "Республики" Зенона и заканчивая работой Хрисиппа "Против Платона о справедливости" и его "Наставлениями". Эти дебаты были не более чем спорами о различных типах утопий. До Диогена Вавилонского стоическое мышление о политике было лучше всего выражено Хрисиппом, который, предположительно, получил его от Зенона, что только мудрец действительно пригоден для политического руководства. *.
Идея привлекательная, но вряд ли она осуществима. Как можно найти достаточно мудрецов, чтобы заполнить сенат, не говоря уже о том, чтобы управлять империей? Если верить Карнеаду, Афины, похоже, не могли найти достаточно мудрецов, чтобы заполнить свое посольство в Рим! Почему Диоген вдруг отдал предпочтение более практичной политической философии, становится ясно, когда понимаешь, какая смена власти произошла при его жизни, когда крошечный мир Греции оказался под огромной тенью возвышающегося монолита Рима.
Хотя в конечном итоге миссия в Рим увенчалась успехом, мы знаем, что Афины решили не платить даже уменьшенный штраф, который взимали римские магистраты. Собирался ли Рим вступить в войну из-за этого? Из-за штрафа за набег Афин на соседний город? После того как Афины так мастерски отвлекли и ошеломили римлян своей философией и разговорами о справедливости? Это было маловероятно. И, похоже, Афинам удалось избежать блефа.
Для Диогена это, должно быть, был показательный политический момент. Если несколько веков спустя Марк Аврелий напомнит себе, что жизнь - это не "республика Платона", то Диоген видел, что она не была и республикой Зенона. Вместо этого он увидел мир, наполненный запутавшимися и несовершенными людьми. Диоген убедился в этом на собственном опыте - возможно, первым из всех стоиков, - когда попал в Рим и на дипломатическую арену. Отсюда проистекало важнейшее чувство прагматизма, в котором философия отчаянно нуждалась.
Аристо считал, что философия предназначена исключительно для мудрецов , для самореализации личности. Его стоицизм хорошо работал в классе и вызывал интересные споры, но он не мог работать в мире. Диоген видел стоицизм иначе. Это был образ мышления, а также набор правил для служения общему благу, для служения своей стране.
Философу уже недостаточно было фантазировать о том, что небольшой город населен исключительно мудрецами, чтобы сформировать наилучший общественный строй. Не хватало также насмешек и провокаций киника Диогена - человека, который с презрением относился к Александру Македонскому. Срочно требовались навыки философа - разум, добродетель, логика, этика - за пределами стоа, даже за пределами агоры. Для решения проблем. Для создания основ и написания законов. Для руководства магистратами. Чтобы находить компромиссы. Убеждать и сдерживать страсти толпы. Урегулировать споры между городами.
Диоген Вавилонский, безусловно, был хитер и обладал умом, хорошо приспособленным к политике. Цицерон рассказывает нам о споре, который он вел со своим учеником Антипатром по поводу этики продажи участка земли или партии зерна. Его ученик считал, что продавец обязан полностью раскрыть всю информацию - о том, что на подходе еще несколько партий зерна, что может снизить цену, или о том, что запрашиваемая цена за землю, скорее всего, выше ее рыночной стоимости. По его словам, это было честно и справедливо. Но Диоген утверждал, что ничто и никогда не продастся, если каждый факт будет раскрыт. Как может работать рынок, если не преследовать взаимные интересы? Кроме того, у продавцов есть множество конкурирующих обязательств, например, получить максимальную прибыль для своих инвесторов и обеспечить свои семьи. Цицерон приводит его прямые слова защиты: "Продавец должен заявлять о любых недостатках своего товара, насколько это предписано общим законом страны; в остальном же, поскольку у него есть товар для продажи, он может попытаться продать его с наилучшей возможной выгодой, если он не виновен в искажении информации".
Что касается всего остального, то его аргументом было Caveat emptor. Покупатель должен остерегаться.
"Даже если я не говорю тебе всего, - объяснял Диоген, - я не скрываю от тебя ни природы богов, ни высшего блага; все же знание этих вещей принесло бы тебе больше пользы, чем знание того, что цена на пшеницу снизилась". Можно ли найти лучшее выражение прагматичной философии этого дипломата, который отправился в Рим, чтобы выступить за снижение штрафа, который его город, скорее всего, никогда не собирался платить? Кто одной рукой ослеплял римлян речами, а другой лез в их карман, возможно, говоря себе, что не дает Риму сделать то же самое с Афинами? На кону стояли противоречивые интересы: Афины против Рима, торговля против колониальной власти, уплата долгов против борьбы с несправедливым приговором.