изнью. Вместо этого он открыто принял долг и ответственность гораздо более широкой сцены. Он взял данные ему ресурсы и использовал их, став лучшей версией себя и внеся максимальный вклад в крупные проекты своего времени.
Каждый из нас, по его мнению, обязан сделать то же самое.
В отличие от бегуна Хрисиппа, который стремится к победе, не толкаясь, по принципу "все или ничего", Панаэций, размышляя о том, как лучше всего выполнять наши социальные обязанности, взял за образец атлета другого типа. Он считал, что панкратист (спортсмен, занимающийся панкратионом, греческой разновидностью бокса) является превосходной моделью для передачи напряжения и сути добродетельной жизни. Его панкратион - одна из самых сильных и наглядных спортивных метафор не только в стоицизме, но и во всей философии.
Как пишет Аулус Геллий:
Мнение философа Панаэция, высказанное им во второй книге "Об обязанностях", где он призывает людей быть бдительными и готовыми к защите от травм во всех случаях. "Жизнь людей, - говорит он, - которые проводят время в делах и хотят быть полезными себе и другим, подвержена постоянным и почти ежедневным неприятностям и внезапным опасностям. Чтобы уберечься от них и избежать их, нужен ум, который всегда готов и бдителен, как у атлетов, которых называют "панкратистами". Ибо подобно тому, как они, вызываясь на состязание, стоят с поднятыми и вытянутыми руками и защищают голову и лицо, выставив руки как вал; и как все их конечности, еще не начав сражения, готовы уклониться или нанести удар, так и дух и разум мудрого человека, всегда и везде бдительно следящего за тем, чтобы не допустить насилия и беспричинных травм, должны быть начеку, готовы, надежно защищены, готовы в случае беды, никогда не ослабевать, не ослаблять бдительности, противопоставляя рассудительность и прозорливость, как оружие и руки, ударам фортуны и ловушкам нечестивцев, чтобы ни в коем случае не наброситься на нас враждебно и внезапно, когда мы не готовы и не защищены."
Это метафора, созданная Панаэцием, которая впоследствии появится в работах Марка Аврелия и Эпиктета - двух философов, которые сражались на жизненном пути. В отличие от лучника Антипатра, который отражал реальность многих вещей, не зависящих от нас, когда мы пытаемся сделать правильный выбор среди жизненных испытаний, или метателя копья Аристо, Панаэций видел жизнь менее теоретической и гораздо более жестокой и силовой. Это было не просто состязание с самим собой, а настоящая битва - с противниками и судьбой. Он считал, что мы должны быть готовы к ударам, которые неизбежно обрушатся на нас.
В конце концов Панаэций не закончил книгу по неизвестным причинам. Но то, что он успел написать, было невероятным достижением и было признано таковым в его время. Один из его самых политически активных учеников, Публий Рутилий Руф, который также служил Сципиону в Нумантинской войне в 134 году до н. э. и участвовал в реформах военного обучения, налогообложения и банкротства, объяснил, что даже эта неполная работа возвышалась над философским и политическим миром: "Как не нашлось художника, способного завершить ту часть Венеры Косской, которую оставил незаконченной Апеллес (ибо красота ее лица делала безнадежной любую попытку адекватно изобразить остальную часть фигуры), - говорил он, - так и никто, ввиду непревзойденного совершенства того, что завершил Панаэций, не решился бы дополнить то, что он оставил недоделанным"."
Все, что он оставил невысказанным, было сказано и установлено, что позволило стоицизму процветать в римской политической жизни в течение следующих трехсот лет. Цицерон, например, утверждал, что Панаэций доказывал, что хороший адвокат может защищать виновного клиента - при условии, что тот не был вопиюще испорчен или порочен. Это не только позиция, которая имеет смысл, учитывая глубокую веру Панаэция в долг и роль каждого человека в жизни, но и практическое нововведение, которое было основой правовой системы на протяжении последних двух тысяч лет: Если никто не берется защищать нежелательных клиентов, как мы можем быть уверены, что правосудие свершится?
Панаэций был простым и прямым писателем, а также оратором, который помог избавить философию от заумной терминологии и непривлекательного стиля - несомненно, результат раннего влияния его стоических учителей. Что еще более важно, он сделал саму философию более практичной и доступной для людей. Как объяснял Цицерон, "Панаэций старался избегать [некультурного и отталкивающего] развития стоицизма, порицая как суровость его доктрин, так и корявость его логики. В доктрине он был мягче, а в стиле - яснее".
Он был одним из первых стоиков, который кажется не столько философом, сколько великим человеком. Стоики, такие как Зенон, говорили, что для счастья достаточно одной лишь добродетели, что достаточно просто и верно, но мало поучительно. Согласно Диогену Лаэрцию, Панаэций был первым стоиком, который считал, что добродетель не самодостаточна, "утверждая, что также необходимы сила, здоровье и материальные ресурсы".
Панаэций знал, что ни одна из этих философий не существует отдельно, она взаимосвязана с другими важными вещами. Именно в балансе, в интеграции конкурирующих обязанностей, интересов и талантов и заключается хорошая жизнь.
В 129 году до н. э. Сципион умрет, что станет тяжелой утратой как для Республики, так и для его друзей. Мы можем представить себе Панаэция, скорбящего об этой утрате, но при этом опирающегося на упражнение, которому он обучал своих учеников. Предположим, ваш сын умирает, - говорил он. Вы должны напомнить себе, что знали о его смертности, когда привели его в этот мир. То же самое можно сказать и о друзьях, убеждал он себя. То же самое касается карьеры.
Всему приходит конец. Философия существует для того, чтобы напомнить нам об этом и подготовить нас к ударам жизни.
После смерти Сципиона Панаэций понял, что одна глава его жизни закончилась - осталось написать следующую (и, возможно, последнюю). Он вернулся в Афины в том же году после очередной тяжелой утраты - на этот раз смерти Антипатра - и занял пост главы школы. Там он служил Стоа еще двадцать лет, продолжая преподавать и писать. Возможно, как и отставные политические деятели сегодня, он время от времени возвращался в Рим, чтобы читать лекции, консультироваться с магистратами или рекламировать свои книги.
А затем и он, в 109 году до н.э., покинул землю .
ПУБЛИЙ РУТИЛИЙ РУФУС.
ПОСЛЕДНИЙ ЧЕСТНЫЙ ЧЕЛОВЕК
(
POOB
-
lee
-
us
Roo
-
TILL
-
ee
-
us
ROOF
-
us
)
Происхождение: Рим
B. 158 Г. ДО Н. Э.
D. 78 Г. ДО Н.Э.
Политика - грязное дело. Она есть сейчас и была тогда. В Риме, как и в современном мире, власть притягивает эго. Она развращает. Она вознаграждает тщеславие. Она лишает ответственности. Она наполнена и всегда будет наполнена лжецами, обманщиками, демагогами и трусами.
Вот почему Марк Твен был совершенно прав, когда сказал, что "честный человек в политике сияет больше, чем в другом месте". Это вопрос контраста. Из всех политических стоиков, пожалуй, никто не сиял ярче и не выделялся больше, чем Публий Рутилий Руф, который смотрел на коррупцию в Риме с яростной, но спокойной честностью, которая была такой же редкостью среди его сверстников, как и сегодня.
Его карьера началась так блестяще, как только можно себе представить. Он изучал философию под руководством Панаэция, который вернулся в Рим в 138 году до н. э., когда Рутилию было около двадцати лет. Бродячий и любимый член кружка Сципионов, Рутилий служил в штабе Сципиона Аэмилиана в качестве военного трибуна во время жестокой Нумантинской войны в северо-центральной Испании. Он был многообещающим молодым человеком в быстро растущей империи, которая предлагала почти безграничное продвижение перспективным людям его круга.
Хотя другие могли обладать более яркими личностями, происходить из лучших семей или проявлять большие амбиции, чем мрачный и суровый Рутилий, его присутствие и убежденность были очевидны для всех, кто его видел. Он был хорошо начитан, хорошо обучен, а как оратор, по словам одного из свидетелей, "остер и систематичен", хотя Цицерон пренебрежительно отзывался о его красноречии. Его стоицизм не вызывал сомнений: в той же книге о Рутилиусе Цицерон отмечает, что самодостаточность его философии "была показана в нем в самой твердой и непоколебимой форме".
Первый намек на то, что Рутилий действовал по другому кодексу, появился в 115 году до н. э., когда он потерпел поражение на выборах консула от Марка Аэмилия Скавра, который, как и многие другие до него, пробился на должность с помощью взятки. Для Рутилия было бы легко, возможно, ожидаемо, сделать то же самое, но он демонстративно отказался, хотя это и обеспечило ему поражение. Вместо этого он выдвинул против Скавра обвинение в ambitus - политической коррупции. Сам Скавр - коррумпированный - выдвинул бы те же обвинения против Рутилия.
Ни одно из испытаний не было окончательным, но они предвещали грядущую борьбу.
Именно во время Югуртинской войны 109 года до н. э. Рутилий окажется под перекрестным огнем еще более амбициозных и беспринципных политических типов, которые начали появляться в борьбе за контроль над огромной Римской республикой. Одним из них был Сулла, консервативный силовик, который пришел к власти с помощью грубой силы и жестокости. Другим был Гай Марий, который начал свою военную службу под началом Сципиона Эмилиана в то же время, что и Рутилий Руф. Марий, конный novus homo (новый человек), сделал блестящую военную карьеру, которая привела его к рекордным семи консулатам, что, как утверждал Марий, было предсказано предзнаменованием, когда ему на колени упало орлиное гнездо с семью молодыми орлятами. По словам провидцев, это был знак, что ему суждено стать великим и семь раз удержать власть.